Ярослав Астахов - Крушение лабиринта
Легкий ветерок задувает в новорожденное отверстие в мраморной стене. Высокий держит в руках, как это лишь теперь замечает мальчик, резной ларец.
Откуда бы ему взяться? Он вынул его из воздуха?
Затейливая крышка откидывается.
Глазам является нечто наподобие белой слепой змеи, которая поднимается, медленно развертывая свои кольца. И это длинное тело, плавно изгибающееся в воздухе, покидает ларец… и оно плывет, безглазое и почти что плоское, подобно невесомому пуху.
Все ближе это странное существо к лицу мальчика.
И в медленном полете оно становится еще более широким и плоским, кружась лениво вокруг продольной своей оси. И мальчик лишь теперь понимает: это – кусок материи, развертывающийся сам собою, который был сложен в ленту. Внезапно белая ткань охватывает его лицо.
Ее касание нечувствительно… мальчик с удивлением обнаруживает: он видит сквозь эту ткань, хотя материя показалась ему непроницаемою для света, плотной. И более того – мальчик различает все окружающие предметы так, как если бы перед его глазами не было вообще никакой преграды. И даже острота его зрения, кажется, несколько увеличилась.
Ткань обтекает всю голову мальчика и ее концы смыкаются на затылке.
Чувство, будто бы они там… срастаются?
В этот миг – разламывается вдруг цепь, стыкованная немыми ночью на шее мальчика. Холодный и тяжелый знак смерти, звякнув, падает у его ног.
– Иди.
Какая-то затаенная теплота прорывается на мгновение в голосе отрешенного повелителя.
– И помни это всегда: Тессий – не простой смертный. Тессий – такой же бог, как и все, которым поклоняется ныне Благословенный род!
– Тессий… – в недоумении повторяет мальчик произнесенное дважды имя. – Кто он такой?
И тогда, вторично за истекающее теперь и неистощимое на чудеса утро, следует ему ответ:
– Ты.
ПРЕДСКАЗАНИЕСклонение солнца к западу незаметно, и тем не менее середина дня минула, как можно это видеть по тени, удлинившейся от закатных скал.
Их мощные гранитные гребни напоминают неприступные бастионы. И точно такие высятся на восходе, такие смотрят и на полночь. Каменное кольцо, словно крепость, воздвигнутая титаном, хранит потаенный дол Виноградных Лоз.
Естественная стена разомкнута лишь на юге, но эта расселина ведет в бездну. А там стоит неизменное облако водных брызг, мерцающее и радужное. То низвергается водопадом к морю река, питающая долину.
Она и начинается водопадом, сия река. Она стремится по кромке, на головокружительной высоте – пытаясь еще поначалу сопротивляться неминуемому падению. Ее изгиб глядит издали, как неподвижная и блистающая ломаная полоска. Напряженные струи мерцают, а иногда сверкнет, чуть выбившись скачком в сторону, шалая водяная прядь… Но нарастает уклон и река срывается. Она падает. И каменное твердое ложе, что подстилает богатый дол, образовало здесь чашу под непрестанным ее ударом.
Глубокое и ярко-синее озерцо. Такое у воды свойство: чем более глубина, тем совершеннее поверхность отражает цвет неба – конечно, если вода прозрачна. Широким и уже неспешным потоком покидает синее озерцо река. Привольно и прихотливо петляет она по сокровенной земле богов, искрящейся янтарными гроздьями. И постепенно так она достигает своего следующего, предельного водопада.
Речная гладь источает свежесть… Новорожденный бог, присев на прибрежный камень, рассеянно глядится в несовершенное и завораживающее живое зеркало.
Он видел бы улыбку сладкой истомы у себя на лице, когда б не белая маска.
Развесистый широкий венок, сплетенный из виноградных листьев, защищает голову Тессия от лучей солнца. Пред его глазами лишь белые облака, опрокинутые в поток, причудливые и медленные. Принадлежащие как будто иному миру. Такими делает их отраженье в зыбкой, вздрагивающей струе.
Вдруг резкая подвижная тень перечеркивает сиянье неба.
И рыбки, что стояли спокойно против течения, бросаются врассыпную. Когда б ни сполох их серебристых тел, Тессий, может быть, так и не заметил бы этой тени. Настолько он ушел в грезы.
Теперь он видит новое отражение.
Белый плащ… рывком воздетые руки… в них сжат клинок, нацеленный острием вниз!
И Тессий опрокидывается назад, пружиной распрямившись на камне, на котором сидел. И бьет его голова в живот собиравшемуся пронзить сердце Тессия ударом между лопаток.
Горе-убийца роняет взблескивающий кинжал. И, вскрикнув, падает сам, соскальзывая по плечу Тессия.
И сваливается в поток. Вскочивший на ноги мальчик стоит над ним и уже занесен у него в руках, для отмщенья, тяжелый камень.
Однако победитель медлит разбивать голову нападавшему, всматривается в его облик… Перед ним древний, седой старик. Поток пытается сорвать с него белый плащ. Такой до странности белый, что, кажется, даже речная влага не может обороть его неземную яркость. Худое высохшее тело не сделалось еще дряблым. Оно подобно красному дереву, выгоревшему на солнце. Печальные выцветшие глаза смотрят на готовую обрушиться глыбу – и страха никакого в них нет!
Медлительные пальцы под водой скребут гальку. И старец поднимается, наконец, с тихим стоном. Садится прямо в журчащей вокруг воде – и поворачивается спиною к Тессию, уронив голову.
И победитель вдруг чувствует, к своему удивлению: а ему печально, что скрылось от его взгляда это поразительное лицо!
– Кто ты?… Ты почему искал моей смерти?
– Сандрий, – звучит в ответ. – Еще меня называют боги Говорящий о будущем. Мое Искусство позволяет видеть вперед… И вот, что я увидал о тебе, новорожденный бог Тессий.
Он знает имя мое, которое не ношу и дня? Ему сказал тот, высокий, или же это правда, что он способен…
– Ты будущий убийца собственного отца. И ты – погубитель Острова… Нет горше предначертанного тебе! Я помню много печальных, которые не смогли овладеть Искусством. Я знал и овладевших слишком уж хорошо, уверовавших в себя сверх меры – и сгинувших в Лабиринте… Но эти беды просто ничто, бог Тессий, по сравнению с ожидающими тебя. Я сделал для тебя все, что мог: попытался тебя убить. Избавить от переживания такой жизни… и у меня ничего не вышло. И это тоже видел я наперед! Скажи мне, новорожденный… зачем родятся богами? Если и в этой жизни, как в прошлой, никто не властен избегнуть своей Судьбы.
Часть вторая
ВСТРЕЧА
Край солнца прикасается к океану. Их встречи не увидать из долины Лоз. Она погружена в тьму – виноградная чаша-раковина, сокровенная душа Острова. И выше мрака только зубцы окруживших ее непреступных скал. Они как будто парят, подсвеченные лучами прощающегося солнца.
Их очертанья колдовски соразмерны. Ветер их ваял или боги? Теперь – кто помнит? Венец неправильных пирамид врезается в глубину неба, восточного и уже темнеющего. Гранитные их тела – как языки космического огня, застывшие неподвижно.
И также недвижен Тессий. Он смотрит вдаль, и чудится новорожденному богу: от созерцания огневых фигур, стоящих над морем тьмы, – медленнее, тяжелей стучит сердце. А может, это он уже дремлет?
Нет. Это не впечатленье на грани бодрствования и сна! И это не удар крови. Это… какой-то повторяющийся ритмично гул исходит из-под земли. Но – ЧТО это?
А где-то на просторе во мгле долины рождается играющим огнем арка. Такое впечатление, что – над местом, откуда гул. И Тессий медленно поднимается, вглядываясь… и трогается вдруг в путь.
Идет на этот огонь. И у него нет ни малейшего представления о том, зачем ему это нужно.
Дорога Тессия пролегла сквозь трепетные, мелькающие плотными клочками тьмы листья. Сквозь маслянисто взблескивающие, полные затаенного вина гроздья… Такое повторится не раз потом в снах его. Ночной путь. И медленный тяжелый удар, легкий шаг… И отдаленный этот огонь, что зовет к себе, подмигивает издалека, как будто бы обещая что-то. Красивый древний огонь, живущий во глубине.
Покалывают ступни сокрытые во тьме травы. Порой тугие сплетшиеся лозы совсем преграждают путь, и их приходится раздвигать, с усилием, и тогда – по животу и груди, по бедрам перебегают влажные прохладные пальцы скользящих ягод…
Вдруг делается сильней путеводный свет. Как если бы подбросили щедро хворосту в горящий ровно костер. И Тессий – ступив и разведя в стороны очередные спутавшиеся лозы – замирает.
Вместо одной сияющей огнем арки перед ним теперь – шесть. И расположены они в два ряда. И полукружия нижних обращены вниз, и они трепещут, как лунная дорожка на поверхности мелких волн. И слышится журчанье потока.
