Марио Льоса - Литума в Андах
– И из-за этого ты его укокошил? – произнес он наконец и ошеломленно тряхнул кудрявой головой. На его лице, словно маска, застыла гримаса недоумения.
– Из-за этого! Из-за этого! – истерично закричала женщина. – И что с нами теперь будет?
– За то, что он получал удовольствие от своей девки, за это ты его и убил? – Глаза Искариоте вращались, словно ртутные шарики. – Ты хоть соображаешь, что ты натворил, дурень ты несчастный?
– Не знаю, что на меня нашло. Да успокойся, ты-то ведь ни в чем не виноват, я все объясню моему крестному.
– Придурок, молокосос! – Искариоте схватился за голову. – Баран! Ты вообще-то знаешь, что делают мужики со шлюхами, мудила?
– Придет полиция, начнут копаться, – сказала женщина. – Не хочу быть замешанной в это дело. Я ухожу.
– Но она не ушла, – сказал Томас мягко, почти нежно, и Литума подумал: «А ведь ты врезался, Томасито». – Сделала несколько шагов к двери, но остановилась, вернулась назад, короче говоря, не знала, как поступить. Бедняжка была перепугана насмерть.
Томас почувствовал на плече руку толстяка Искариоте. Тот уже немного успокоился и смотрел на него с сочувствием и жалостью.
– Исчезни, приятель, и не вздумай обращаться к своему крестному. – Голос Искариоте звучал теперь решительно. – Не попадайся ему на глаза. Испарись, слиняй, чтобы духу твоего не было. Для нашей службы ты не годишься, мне это сразу стало ясно, как только мы познакомились, я ведь тебе говорил об этом.
– Настоящий друг, – пояснил парень Литуме. – У него могли быть большие неприятности из-за меня. Но он, несмотря ни на что, помог мне скрыться. Такой толстый, лицо круглое, как головка сыра, живот – что твое колесо. Что с ним теперь?
Он дружески протянул короткую толстую руку. Томас крепко сжал се. «Спасибо, Толстяк». Женщина, опустившись на колени, обыскивала одежду Борова.
– Ты мне рассказываешь не все, Томасито, – перебил его Литума.
– У меня нет ни сентаво, не знаю, куда мне деваться, – объясняла женщина Искариоте. – Томас услышал ее слова уже в дверях, уже чувствуя кожей теплый ветер, шелестевший в кустах и деревьях. – У меня нет ни сентаво, не знаю, как мне теперь быть. Я не краду у него.
Он бросился бежать к шоссе, но тут же перешел на шаг. Куда идти? Его рука все еще сжимала револьвер. Он сунул его в пристегнутую к брючному ремню кобуру, незаметную под рубашкой навыпуск. На шоссе не было видно ни одной машины, а огни Тинго-Марии казались сейчас такими далекими.
– Мне стало легче, я успокоился, хотя вы, наверное, этому не поверите, господин капрал. Так иногда бывает, когда проснешься и вдруг понимаешь, что кошмары, которые мучили тебя ночью, это всего лишь ночные кошмары.
– Но что же ты умалчиваешь о главном, Томасито? – засмеялся Литума.
Сквозь гудение насекомых и шелест листвы Томас расслышал торопливые шаги догонявшей его женщины. Вскоре она поравнялась с ним.
– Да я ничего не скрываю, господин капрал, правду говорю вам. Как все было, так и рассказываю.
– Этот Толстяк не позволил мне взять ни сентаво, – пожаловалась она. – Мешок дерьма, вот он кто, твой дружок. Я ведь не воровала, хотела только одолжить немного на дорогу до Лимы. У меня нет ничего. Не знаю, что теперь буду делать.
– Я тоже не знаю, что мне делать, – сказал Томас.
Они шли по извилистой, усыпанной листьями тропинке, скользя на дождевых промоинах, чувствуя, как их лиц и рук касаются листья и липкая паутина.
– Кто тебя просил вмешиваться? – начала было женщина, но тут же, смутившись, замолчала. Однако через минуту снова принялась упрекать его, правда, на этот раз более сдержанно: – Тебя кого поставили охранять? Меня, что ли? Кто тебя просил заступаться? Я тебя просила? Теперь ты влип, и я из-за тебя влипла, хотя ни в чем не виновата.
– Судя по тому, что ты рассказываешь, ты уже по уши втрескался в нее той ночью, – заключил Литума. – Нет, пистолет не случайно оказался у тебя в руках, ты убил Борова, потому что он делал пакости с ней. Сознайся, что это была ревность. Ты не рассказал мне самого главного, Томасито.
IIНа все эти убийства горцам наплевать, подумал Литума. Накануне вечером, когда он сидел в погребке Дионисио, по радио передавали сообщение о нападении на автобус из Андауайласа, и ни один из пеонов, выпивавших там и закусывавших, никак не отреагировал на эту новость. Никогда не поймешь, что тут у них происходит в этом чертовом вонючем захолустье, думал он. Взять хотя бы этих троих пропавших: они не сбежали от семей, не скрылись с какой-нибудь техникой, украденной на строительстве. Скорее всего, они ушли записываться в милицию терруков. Или наоборот: терруки их убили, а трупы спрятали в горах, в какой-нибудь расщелине. Но если сендеристы уже здесь, если у них есть сообщники среди пеонов, почему они не нападают на пост? Почему до сих пор не расправились с ним и Томасито? Наверное, из садизма. Хотят вдоволь поиграть на нервах, прежде чем разнести их в клочья хорошим зарядом динамита. Ведь в случае чего они даже не успеют вытащить револьверы из-под подушек, а о том, чтобы добежать до шкафа и схватить карабины, нечего и думать. Терруки незаметно подберутся к дому со всех сторон, когда он и Томасито будут уже спать или когда Томасито будет рассказывать о своих любовных напастях – он ведь для него что-то вроде жилетки, в которую можно выплакаться. И вдруг – грохот, сноп огня, на мгновение станет светло как днем, им поотрывает руки, ноги, головы – все. В общем, станем похожи на четвертованного Тупака Амару*. Так-то вот, приятель. И ведь это может случиться в любой момент, хоть сегодня ночью. А этот Дионисио в своем погребке, и эта ведьма, и все эти горцы – они будут слушать известие о взрыве с такими же непроницаемыми лицами, с какими слушали вчера сообщение об автобусе из Андауайласа.
* Тупак Амару – казненный перуанский революционер, один из лидеров антииспанского освободительного движения во второй половине XVIII в.
Литума вздохнул и сдвинул фуражку набок. Немой в это время обычно стирал его одежду и одежду его помощника. Там, в нескольких шагах от дома. Стирал он по-индейски: колотил каждую вещь о камни, а потом долго полоскал в лохани и выжимал. Трудился на совесть: по многу раз намыливал каждую рубашку и трусы, потом так же старательно и аккуратно, как делал все, расстилал выстиранные вещи на камнях. С головой погружался в работу. А когда ловил на себе взгляд капрала, немедленно выпрямлялся и замирал в ожидании приказа. И в течение всего дня, проходя мимо, неизменно кланялся. Что сделали терруки с этой простой душой?
Капрал возвращался на пост после двухчасового, ставшего привычным обхода: инженер, бригадиры, учетчики, начальники смен, пеоны, работавшие в одну смену с пропавшими, – то же самое он делал после двух первых исчезновений. И с тем же успехом. Никто, конечно, не мог сказать ничего примечательного о жизни Деметрио Чанки. И, разумеется, еще меньше о том, где бы тот мог находиться сейчас. А сегодня пропала и его жена. Так же, как и женщина, которая приходила заявить об исчезновении альбиноса Касимиро Уаркаи. Никто не знал, как, куда и почему исчезают люди из Наккоса.
– Вам не кажутся странными эти исчезновения?
– Очень странные.
– Есть о чем подумать, правда?
– Да уж, есть о чем подумать.
– Может быть, их уводят духи?
– Да нет, капрал, кто в это поверит.
– А почему исчезли эти две женщины?
– Почему-то исчезли.
Они издеваются над ним? Временами ему казалось, что за этими отрешенными лицами, за односложными ответами, которые они давали с явной неохотой, будто делая ему одолжение, за тусклыми недоверчивыми взглядами таилась насмешка, что эти чертовы горцы просто потешаются над человеком с побережья, растерявшимся в здешних пунах, презирают его за то, что он еще не привык к горам и не способен разобраться в том, что здесь происходит. Или они просто умирают со страха? Панического, животного страха перед терруками? Это могло бы объяснить многое. Ведь разве не странно, что, несмотря на весь этот кошмар, до сих пор никто и словом не обмолвился о «Сендеро луминосо»? Будто «Сендеро» вовсе не существует, будто не гремят взрывы, не происходят убийства. Что за народ, подумал он. До сих пор ему не удалось завязать дружеских отношений ни с одним пеоном, а ведь он уже несколько месяцев жил рядом с ними, и даже два раза, когда рабочий поселок переносили, следуя за строительством дороги, он тоже переносил свой пост поближе к нему. Все впустую. На него смотрели так, будто он прилетел с Марса. Вдали показался Томасито. Он ходил брать показания у бригады рабочих, которые в километре от Наккоса прокладывали туннель в сторону Уанкайо.
– Ну? – спросил Литума, уверенный, что его подчиненный в ответ только разведет руками.
– Кое-что есть, – неожиданно ответил тот, усаживаясь на один из камней, разбросанных по склону. Теперь они сидели оба на пригорке, на полпути между постом и рабочим поселком, растянувшимся вдоль ущелья, но которому должно будет пройти шоссе, если его когда-нибудь закончат. Говорят, что Наккос раньше был оживленным шахтерским городком. А сейчас он кое-как существовал лишь благодаря строительству дороги. Воздух к полудню разогрелся, в небе среди крутобоких ватных облаков ослепительно сияло солнце. – Там бригадир несколько дней назад повздорил с ведьмой.
