Джонатан Коу - Невероятная частная жизнь Максвелла Сима
А на следующий день в аэропорту случилось еще кое-что, наполнившее меня тем же чувством. Я стоял в очереди на регистрацию, рассчитывая попасть к стойке, за которой сидела приветливая, улыбчивая брюнетка с зеленоватыми глазами. То есть с виду она казалась именно тем человеком, который способен — хотя и не обязан — перевести вас из эконом-класса в бизнес-класс, если правильно попросить. Но к ней я не попал. Угодил я к седому, черному от загара мужику примерно моего возраста, а то и постарше; от светской беседы он уклонялся и, по-моему, ни разу не посмотрел мне в глаза. Ясно было, что тут ловить нечего. Но я все равно старался, по привычке.
— На рейс все билеты проданы? — спросил я.
— Почти, — ответил он.
— Значит, поменять место не получится?
Он хрипло усмехнулся:
— Если бы за каждого, кто меня об этом спрашивает, мне давали доллар…
— Часто спрашивают, да?
— Не то слово.
— А по какому принципу вы выбираете?
— Что? — Он поднял голову.
— Как вы выбираете, кого перевести в бизнес-класс, а кого нет?
— Ну, — он глядел на меня пристально, оценивающе, потом снова опустил глаза, — наверное, человек должен мне понравиться.
Больше он не сказал ни слова, и я замолк. Только после регистрации, уже проводив взглядом свой чемодан, уплывавший в небытие, и отойдя от стойки, я решил проверить посадочный талон и, к моему великому изумлению, обнаружил, что он перевел меня в бизнес-класс. Я обернулся, желая как-то выразить ему свою благодарность. Он был занят с другим пассажиром, но все же улучил момент, чтобы посмотреть в мою сторону. Выражение лица у него было по-прежнему равнодушным — даже угрюмым, — и, однако, он подмигнул мне, прежде чем снова уставиться в экран компьютера.
Два часа спустя, около трех пополудни по сиднейскому времени, я потягивал шампанское (второй бокал), дожидаясь взлета и предвкушая все прелести и удобства предстоящего перелета.
Я сидел у прохода, рядом со мной было только одно место, у окна, пока пустовавшее. Кресла были широкими, мягкими, и для ног места более чем хватало. Я испытывал почти физическое удовольствие при мысли о том, как со мной здесь станут нянчиться. Тринадцать часов лета до Сингапура: обед, ужин, шампанское в неограниченном количестве, пять сотен фильмов и телесериалов на персональном экране, вмонтированном в спинку впереди стоящего кресла, — смотри что душе угодно, а то просто вздремни, если хочешь. Затем пересадка в Сингапуре, и через два часа другой самолет, хорошая порция виски, пара таблеток снотворного, и я вырублюсь, как лампочка, чтобы проснуться на следующее утро уже в Хитроу. Красота!
И так все и протекало бы, если бы не китаянка с дочкой. На мою беду, встреча с ними пробудила во мне потребность в человеческом общении. Мне хотелось поговорить. Отчаянно хотелось.
И когда к соседнему креслу у иллюминатора протиснулся, едва кивнув в качестве извинения, толстый белый бизнесмен в легком сером костюме, неудивительно, что меня тут же потянуло завязать с ним беседу. Опрометчивый порыв. Если многолетний опыт работы в торговле и научил меня чему-нибудь, так это читать по лицам людей. Мой сосед, усталый и равнодушный ко всему, что его окружало, был явно не расположен к беседе с незнакомым человеком, он предпочел бы, чтобы его оставили в покое с газетами и ноутбуком. И ведь я отлично видел, в каком он настроении, однако сознательно это обстоятельство проигнорировал.
Бизнесмен минуты две ворочался в кресле, устраиваясь поудобнее. Усевшись наконец, он вдруг сообразил, что оставил ноутбук в сумке, которую засунул в шкафчик над головой; ему пришлось снова вставать, и мне тоже, и мы, сдержанно пыхтя, перемещались туда-сюда, пока не вернулись на свои места. Открыв ноутбук, сосед яростно застучал по клавишам. Минут через пять он прекратил печатать, пробежал глазами текст на экране, в последний раз размашистым, почти театральным жестом нажал на клавишу, вздохнул, откинулся на спинку кресла, а когда компьютер отключился, легонько вздрогнул. Затем он повернул голову в мою сторону, и хотя по-настоящему он не смотрел на меня, этого движения оказалось достаточно. Я воспользовался этим поворотом головы как приглашением к разговору, пусть ничего подобного он и не имел в виду.
— Поставили точку? — спросил я.
Он уставился на меня пустыми глазами — мой вопрос явился для него полной неожиданностью. Секунду я даже опасался, что он не станет отвечать, но он все же выдавил:
— Угу.
— Последние распоряжения? — предположил я.
— Ну да.
Похоже, у него был австралийский акцент, хотя по «угу» и «ну да» судить трудно.
— Знаете, за что я люблю перелеты? — не унимался я. — Самолет — последнее убежище, которое нам осталось, здесь до нас никто не доберется. В воздухе мы предоставлены самим себе. Никто не позвонит и не пришлет сообщение. Электронная почта также не работает. На несколько часов мы абсолютно свободны от всего.
— Верно, — кивнул сосед, — но скоро все изменится. На некоторых линиях уже можно работать с почтой и входить в Интернет с ноутбука. А еще поговаривают, что в конце концов пассажирам разрешат пользоваться мобильными телефонами. Жду не дождусь. То, что вам так нравится в перелетах, лично я ненавижу. Время, потраченное впустую. Несколько часов коту под хвост.
— Не совсем так, — возразил я. — И в самолете возможно общение, но только напрямую. Здесь мы можем… просто поговорить… и познакомиться с людьми, которых при обычных обстоятельствах мы никогда бы не встретили.
Он скосил на меня глаза, и по выражению его лица я понял, что сетовать на судьбу он не станет, если упустит шанс узнать меня поближе. Однако ожидаемой отповеди не последовало. Напротив, он протянул руку и пробурчал:
— Меня зовут Чарльз. Чарльз Хейворд. Для друзей я Чарли.
— Максвелл, — представился я. — Или Макс. Полностью Максвелл Сим. Я однофамилец актера Сима.[4]
Актера я упоминаю только тогда, когда обращаюсь к британцам определенного возраста, прочим это имя ни о чем не говорит, и для таких случаев у меня имеется иное пояснение: «Однофамилец сим-карты».
— Рад познакомиться, Макс, — сказал Чарли, затем взял газету, отвернулся от меня и углубился в чтение, начав с раздела «Финансы».
Нет, так не пойдет. Разве это дело — просидеть рядом с человеком тринадцать часов, в упор его не замечая? И даже не тринадцать, но все двадцать четыре: я подсмотрел, что написано на посадочном талоне Чарли, — выходило, что и после пересадки мы будем сидеть вместе. Это просто не по-человечески — провести в молчании целые сутки. К тому же я не сомневался, что, приложив усилия, пусть и немалые, мне удастся его разговорить. Теперь, когда мы обменялись парой слов, стало ясно, что враждебности с его стороны нет и в помине, Чарли был всего лишь измотан и озабочен своими проблемами. Лет ему было около пятидесяти пяти, и, как я выяснил (принятие пищи предоставляло наилучшие возможности для выуживания информации), родился он в Брисбене, а в настоящее время занимает довольно высокий пост в сиднейском офисе транснациональной корпорации, у которой начались финансовые трудности. В Лондон Чарли летел, чтобы обсудить изменившуюся ситуацию с другими шишками из его компании; в чем именно заключались трудности, он, конечно, не уточнил (да и с какой стати ему откровенничать со случайным попутчиком?), но, похоже, все крутилось вокруг экономических рычагов. То ли они с этим пережали, то ли недожали, я так и не понял. Чарли попытался было растолковать мне суть дела (на пятом часу полета) и даже слегка оживился, и я подумал, что вот сейчас он наконец разговорится, но когда он увидел, что я ничего не смыслю в рычагах, а мои финансовые познания не распространяются дальше перерасхода по кредитной карте и депозитного счета, то потерял ко мне всякий интерес, и с той минуты добиться от него хотя бы слова удавалось с большим трудом. Не помогли ни пара-тройка бокалов шампанского, ни пиво рекой за обедом, — напротив, после выпивки он выглядел еще более усталым, чем раньше. Но чем глубже он замыкался в молчании, тем больше у меня развязывался язык. Словно страшась полной тишины, я болтал без остановки, меня буквально несло. Я без стеснения делился подробностями личной жизни, которые моему новому знакомому наверняка казались скучными, а то и неуместными.
Начал я так:
— Повезло же вам, живете в Сиднее. Потрясающий город. Никакого сравнения с тем местом, где обретаюсь я…
Я намеренно сделал паузу, вынудив Чарли проявить вежливость и откликнуться:
— Разве вы живете не в Лондоне?
— Не совсем. В Уотфорде.
— А-а, в Уотфорде, — протянул Чарли. Трудно было уловить, что звучало в его голосе — любопытство, пренебрежение, сочувствие или что-то еще.
— Вы там бывали?
Он покачал головой: