Чинуа Ачебе - Человек из народа
– Но ведь я возражал лишь против того, чтобы нас выстраивали шеренгой, как школьников, – сказал я, смешавшись. – И уж если па то пошло, я в представлении не нуждался – мы с ним и так знакомы.
– Благодарите бога, что я не злопамятен, – продолжал Нвеге, не обращая внимания на мои слова. – Не то я рассказал бы ему…
– Ну так бегите скорее! – разозлился я. – Вы еще успеете его догнать!
С этими словами я повернулся и пошел прочь от старого подлипалы.
Однако потом, вспоминая события того дня, я не мог не признать, что мистер Нвеге не получил должного вознаграждения за все свои старания и труды. Ему так и не удалось поговорить с министром о том, что его волновало. К тому же со стороны министра было очень невеликодушно смеяться вместе со всеми над этой шуткой насчет трех пенсов. Хотя бы приличия ради он должен был сохранить невозмутимость. Но великий оратор явно не выносил людей, отнимающих у пего время своими собственными речами. До самого конца приема он подчеркнуто игнорировал директора. Бедняга, несомненно, упустил случай получить вожделенную должность в новом ведомстве по сбыту обветшалого государственного имущества, которым, я уверен, он надеялся заменить еще более ветхое оборудование своей школы. Не приходится сомневаться, что у него были причины для недовольства, хотя, конечно, не следовало срывать свою злость на мне.
Немало неприятностей в тот день доставили ему и учителя. Первый сюрприз преподнес ему я. Затем Эндрю Кадибе выскочил со своим «без пяти минут М. П.». Почему-то это рассердило министра даже больше, чем речь директора, правда, в последнем случае он дал выход своему раздражению, вволю посмеявшись над мистером Нвеге. И в довершение всех бед старший преподаватель, человек уже на седьмом десятке, покидая «резиденцию», прихватил с собой две бутылки пива под мышками, позабавив этим всех, кроме самого мистера Нвеге, который, несмотря на сумасшедшую цену, накупил столько пива вовсе не для того, чтобы учителя уносили его домой. Наш старший преподаватель вообще был весельчак и плут, и ему все сходило с рук, потому что в нужный момент он умел прикинуться дурачком. Он частенько заглядывал в лавочку Джошиа напротив школы и со свойственным ему чувством юмора говорил, что не понимает, зачем молодые люди отправляются в Англию учиться на барристеров,[2] когда проще всего пройти всю премудрость в лавке Джошиа.
В тот вечер, когда я уже заправлял лампу, ко мне постучали.
– Входи, если ты красива, – сказал я.
– Одили дома? – раздался неестественно пискливый голос.
– Да входи же, дуралей.
Эта глупая шутка никогда не надоедала нам с Эндрю, и мы постоянно разыгрывали таким образом друг друга, надеясь, что при звуке девичьего голоска, под который мы старательно подделывались, у приятеля екнет сердце.
– Как дела? – спросил я.
– Ничего, вот только очень устал.
– Ты узнал, кто эта девчонка?
– Девчонка, девчонка – у тебя только и разговору, что о девчонках. Ни о чем серьезном с тобой не потолкуешь.
– О'кэй, образцовый джентльмен, – ответил я, зажигая лампу, – кто первый скажет еще хоть слово о девушках, тому отрежем язык. Какая сегодня погода?
Эндрю рассмеялся. Тут вошел мой слуга Питер, пятнадцатилетний пострел, и спросил, что готовить на ужин.
– Как? Ты разве не слышал в три часа сводку новостей? – с притворным изумлением спросил я.
– Нет, сэр.
– Вышел новый правительственный указ: есть только два раза в сутки – утром и днем. Больше не полагается.
– Совершенно неправдоподобно! – Питер любил длинные слова. Он окончил шесть классов и еще два-три года назад мог бы устроиться посыльным в какой-нибудь конторе, а быть может, и учителем начальной школы. Но теперь для таких ребят, как он, не было никакой работы, и ему еще повезло, что я взял его к себе вести мое несложное хозяйство. Он получал у меня фунт в месяц и, разумеется, бесплатное жилье и питание. Большую часть свободного времени он проводил за книгами, однако его излюбленное чтение было весьма сомнительного свойства.
Как-то раз я застал его за книгой с очень странным названием – если не ошибаюсь, «Как разгадать тайну прекрасного пола». Он только что получил ее из Ныо-Дели, заплатив за нее, вероятно, не меньше десяти шиллингов, не считая расходов на пересылку. Я задал ему тогда хорошую взбучку.
Я долго колебался, что заказать на ужин, и в конце концов попросил поджарить мне немного батата.
– Жареный батат перед сном? – воскликнул Эндрю. – Смотри, если ты станешь ломиться ко мне среди ночи, я и не подумаю тебе открыть.
Это был прозрачный намек на тот случай, когда у меня разболелся живот после того, как я съел с полдюжины жареных кукурузных початков. Я так перепугался, что прибежал к Эндрю и попросил отвезти меня в больницу на его стареньком автомобиле.
– Что же мне, по-твоему, есть? – спросил я.
– А я тебе кто – жена?! – рассердился Эндрю. – Мало ли девушек вокруг, и все только и мечтают выскочить замуж.
– Не беспокойся, теперь у меня есть кое-кто на примете.
– Вот как! Кто же она? И как насчет стихов?
– Стихи те же, – сказал я, и мы хором продекламировали четверостишие, которое один из наших знакомых сочинил для пригласительных билетов на свою свадьбу:
О счастье! Настала пора возвестить,Что мы, от любви пламенея,Решили союз наш навеки скрепитьУзами Гименея.
– Нет, ты только посмотри на этого негодника! – с притворной суровостью набросился Эндрю на Питера. – Как ты смеешь смеяться над старшими?
– Простите, сэр, – с комическим испугом ответил он.
– Так что бы мне съесть на ужин, Питер? – спросил я.
– Что будет угодно моему господину. Может быть, рис, сэр?
Так я и знал. Когда ни спросишь его совета, он неизменно предложит тебе рис – свое любимое блюдо.
– Ладно, – сказал я. – Сваришь чашку риса – не полторы, не одну с четвертью, а ровно чашку.
– Слушаюсь, сэр, – ответил Питер и, очень довольный, вышел из комнаты.
Я знал, что он сварит две чашки, не меньше.
– Так кто же она такая? – спросил я.
– Ты о ком?
– Об этой девушке, которая приезжала с министром.
– Его подруга.
– Бот как!
– Собственно, даже больше, чем подруга. Он собирается жениться на ней по всем правилам, по закону и обычаю страны. Надо полагать, старая жена его уже не устраивает – неотесанная, вот оп и берет себе новую: для гостиной, чтобы играла роль хозяйки дома на приемах.
– Ну и ну! Кто тебе это сказал?
– Да уж сказали.
– Скверно. Хоть я о ней ничего и не знаю, но уверен, она достойна быть чьей-нибудь первой женой, а не любовницей старика. Впрочем, мне-то что за дело.
– Он посылал ее учиться в женский колледж, – сказал Эндрю. – Так что оп, видимо, задумал эту женитьбу уже несколько лет назад. Мне ее жаль. У него нет ни капли совести.
Я промолчал.
– Подумать только, такая красавица достанется этому безмозглому ослу. Я рад, что дал ему щелчок по носу! Ты видел, как он рассвирепел?
– Да, – сказал я, – ты его здорово поддел.
Но, по правде говоря, я посмеивался над тем, как Эндрю изо всех сил пытается убедить себя – а заодно и меня, – будто оп шел на встречу с министром с твердым намерением осадить своего безмозглого земляка. Он, кажется, уже успел забыть, что отказался поддержать меня на собрании учителей, когда я возражал против дурацких планов мистера Нвеге.
– И этот невежда поедет за границу, да еще в качестве министра культуры! Это курам на смех. Весь мир будет потешаться над нами.
– Ты нрав, – ответил я, – но разве так уж важно, что думает о пас весь мир? Во всяком случае, таким людям, как Нанга, па это плевать. Его интересует, что думают о нем у нас в стране, как сохранить за собой голоса избирателей, а уж тут он собаку съел. Да ведь ты сам слышал от пего сегодня – Черчилль не окончил даже средней школы.
– Я вижу, приглашение пожить па дармовых хлебах уже возымело действие.
Я рассмеялся, и Эндрю тоже. Сразу видно было, что Эндрю знает меня куда лучше, чем мистер Нвеге. Можно было сколько угодно подшучивать над моим согласием погостить у министра, но я не допустил бы и намека на то, что Одили Самалу добивается стипендии окольными путями. Говоря словами моего слуги Питера, это было «совершенно неправдоподобно».
Эндрю, конечно, знал, что я давно собираюсь в столицу. И про Элен он тоже знал.
Да, я ведь еще должен рассказать про Элси. С чего мне начать? Дело в том, что когда пишешь книгу, то задним числом видишь события совсем в ином свете. Писатель, вводя новый персонажи, уже видит перед собой сложившийся образ и заранее знает, в какую минуту этот персонаж выйдет на сцену, что Судет делать и на чем он с ним расстанется. И зачастую это накладывает отпечаток на первые же слова, которые он о нем пишет. Остается только надеяться, что, сознавая эту опасность, я сумею избежать ее. Постараюсь рассказывать все по порядку, не забегая вперед.
