Марти Леймбах - Дэниэл молчит
— Тебе бы нормальную помощницу найти вместо этой… как ее… никчемной уборщицы.
— Ее зовут Виина. И она не никчемная. Она моя подруга.
Виина — без пяти минут доктор философии. У нее блестящий ум, общаться с ней — одно удовольствие, а вот уборка и впрямь не ее стихия.
— Хм. Помнится, в последний свой приход она отдраила плинтусы так, что хоть ешь с них, зато к горе посуды в раковине не притронулась.
— Угу… Виина не выносит пыли.
Откровенно говоря, у Виины пунктик насчет пыли. Она без устали трет мокрой тряпкой верхние края дверей и задние стенки выдвижных ящиков. У нее есть специальная щетка для батарей отопления, за которую, по словам Виины, ей положен патент, поскольку это ее собственное изобретение. «Какая прорва у вас здесь пыли», — частенько повторяет она. Если ей удается довести рамы картин до стерильности, то, бывает, она даже берется за пылесос. «Лучше бы кафельный пол сделали и жалюзи на окна, чем покупать эти толстые ковры и шторы с оборками, которыми только пыль собирать», — как-то посетовала она. А на мое возражение — мол, индийские рестораны сплошь увешаны шторами с оборками и прочей замысловатой драпировкой — скорчила мину и заявила, что лондонская пыль «страшная гадость», а здесь никому и дела нет до грязных штор и ковров.
— А может, все-таки взять няню? — Голос Стивена так же нежен, как и руки.
— Нет. Мне нравится заниматься детьми. Это единственное, что я по-настоящему люблю.
— Тогда почему тебе так плохо? — вздохнул Стивен. — Нелепость какая-то.
Он не прав. Я читала о неадекватной, иногда даже неистовой реакции животных на появление больного детеныша. И по телевизору как-то видела жуткую сцену, разыгравшуюся при рождении у антилопы-гну малыша с дефектными сухожилиями. Колени теленка никак не разгибались, и несчастное создание билось в конвульсиях, не в силах побороть строптивые конечности. Гепарду хватило пяти минут, чтобы оценить положение и ухватиться за счастливый шанс. Мама-антилопа семенила вокруг своего увечного дитя, взбрыкивая, фыркая и угрожающе нацеливаясь рогами на гепарда, во взгляде которого явно читалось злорадное предвкушение столь легкой добычи. Антилопа попыталась боднуть врага, но тот легко увернулся и продолжил наступление. Мать прибегла к отчаянной уловке, решив отвлечь внимание хищника на себя. Она затанцевала перед самым его носом, предлагая взамен своего детеныша собственный замшевый бок. Я не выдержала:
— Выключи!
Стивен смотрел телевизор в своем любимом кресле, положив ноги на столик Эмили и поставив тарелку с ужином на колени.
— Выключить? Сейчас? Дай хоть досмотреть, что с теленком-то будет!
Схватив пульт, я нажала на кнопку, как на курок пистолета, направленного в самое сердце гепарда.
— И так понятно, что с ним будет.
Глава третья
Стивен Марш. Таково полное имя моего мужа. Его дядя Реймонд изобразил генеалогическое древо семейства Марш, корни которого уходят в далекое прошлое, к черно-белой, за годы обросшей пристройками ферме в Кенте, куда одним солнечным августовским днем привезли и меня — чтобы собственными глазами увидела истоки мощного клана, принявшего меня в свои ряды. Родовое гнездо Маршей оказалось приземистым лабиринтом из пропахших пылью комнат, очаровательным, но капризным строением с хронически протекающей соломенной крышей и очевидной нехваткой привычных удобств: древний проект не предусматривал ни гаража, ни подъездной аллеи, которую заменяла проселочная дорога через пастбище. Дом производил сильное впечатление — хотя и требовал крайней бдительности, чтобы здесь можно было жить, — буквально с первой же минуты заставив меня думать о таких штуках, как отравление свинцом или колики от воды, кишащей микробами. Мне следовало здесь что-то постичь, но что? Я терялась в догадках.
— Тебе этого не дано, — заметил Бернард, отец Стивена. — Ты же родом из страны иммигрантов.
Позже резиденция, так сказать, патриархов семейства переместилась в кирпичный послевоенный дом в Эмершеме, с двумя спальнями и ничейной гостиной, где потолок затянут тканью, а стены увешаны уродливыми медными светильниками. Тесновато, конечно, зато с этим жильем они справлялись, а поддерживать жизнь в фермерском доме в их возрасте никому не под силу. Учитывая манеру Бернарда расплескивать чай, полы от передней до задней стены устлали немарким паласом. Лично я вмиг оценила их новорожденную практичность, поскольку была сыта по горло бесчисленными вычурными домами с террасами и грандиозными квартирами. Только в таких предпочитали жить коллеги Стивена, поголовно сменившие двухместные спортивные авто на пятиместные семейные «вольво». При всем моем восхищении настоящими каминами, натертым до блеска паркетом и стенами (с изящным выпуклым узором), плавно переходящими в сводчатые потолки с роскошной лепниной, при виде этого великолепия я не могла избавиться от чувства собственной неполноценности. В конце концов, я действительно дочь иммигрантов. Мой ныне покойный отец был незаконнорожденным отпрыском еврея, скрипичных дел мастера.
— Миленький палас, — шепнула я на ухо своей золовке Кэтрин. — Наводит на мысли о… пабе? Нет, пожалуй, о зале ожидания в аэропорту.
— Подозреваю, что мама стала жертвой изощренной текстильной аферы. — Кэт ухмылялась, глядя на напольное покрытие в блекло-золотистых и густо-кирпичных разводах. — У них еще и гараж забит остатками — на замену, когда папа чашку опрокинет.
В свои тридцать четыре Кэт даже не побывала замужем, и это обстоятельство крайне заботило ее родителей. Кэтрин — врач и заядлая теннисистка, высокая, с крепкими бедрами, мощными руками и внушительной атлетической статью. Единственная девочка в семье, она была обречена все детство играть с братьями в крикет, футболить мячи в ворота и махать теннисной ракеткой на заросших лужайках близ фермы. Среди Маршей она стала моим единственным союзником, и я обожала ее.
— Не хочешь куда-нибудь опустить парнишку? — Кэт кивнула на Дэниэла, уснувшего у меня на руках.
Следуя примеру своей матери, Дэниэл спал как придется, не желая признавать рутинную смену дня и ночи. Мог заснуть в полночь, проснуться в пять утра и еще подремать после обеда, но только на руках. Стоило его уложить, как он подавал голос, с криком выгибался и тер кулаками глаза. И сколько ни укачивай, сколько ни воркуй над ним, сколько колыбельных ни пой — все напрасно. Если он где и засыпал, кроме моих рук, так это в машине. Мне бы таксистом работать, учитывая то несметное бессмысленное количество миль, что я ночь за ночью проводила на колесах.
— Давай его мне, — предложила Кэт. — Или Дэвиду — пусть чем-нибудь займется.
Дэвид, брат Стивена, весь день как приклеенный просидел перед телевизором, отвлекаясь от крикетного матча лишь на еду. Подавляющую часть съестных запасов поставила его жена — после чего ее загнала в спальню разыгравшаяся мигрень. Трое их мальчишек, сразу по приезде высыпав на мерзлую лужайку, без устали долбили мячом по стене дома. Время от времени Триша выползала из спальни, орала, чтобы они немедленно прекратили свой дурацкий футбол, и вновь захлопывала за собой дверь. Дэвид и сейчас, ломая пальцы, неотрывно следил за перипетиями отборочного матча, который проходил где-то в очень жарком месте: на всех игроках широкополые белые шляпы, и носы присыпаны тальком.
— Спасибо. Лучше я сама.
Кэт сразу ощутила бы, как Дэниэл вырос, какой стал тяжелый. Меня радовало, что сын растет, а как же, — просто не хотелось привлекать к нему внимание родни. Наверняка кто-нибудь отметил бы, что такой большой мальчик не должен спать у мамы на ручках.
На обед предлагалось несколько пирогов из «Маркс и Спенсер», целое блюдо сосисок для детей, зеленый салат и закуски с разнообразными соусами. Я промахнулась со своими корнуоллскими цыплятами и сложным гарниром. Перестаралась, как всегда, а в итоге чувствовала себя так, будто явилась на детский пикник в наряде от Шанель. Уж не знаю, почему крохотные цыплята с жареным картофелем и водяным крессом совершенно не вписались в меню семейного обеда, однако они были явно не к месту. Мне была четко ясна лишь неприязнь Эмили: этих птичьих карликов она считала трупами пасхальных цыплят.
— Обошлась сегодня без своих непропеченных слоеников? — подколола Кэт, приглядываясь к блюду. — Впечатляюще.
— А на мой взгляд, они не стоят тех денег, что за них выкладывают. Одни кости, и больше ничего. — Дафна, мать Стивена, поджала губы с выражением презрительного торжества: ее такой показухой, как эти жалкие полукуры, не проведешь.
— Мне было сказано — принести закуски. — Триша пожала плечами, пальцем размешивая в стакане с водой две шипучие «аспиринины».
— А это и есть закуска! — радостно возразила я, кивнув на свой вклад в трапезу.
