Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы
Поверхность воды была совершенно гладкой, из воды высовывалась только голова. К коже цеплялись крохотные серебристые пузырьки. Она смотрела перед собой, ничего не видящим взором. Эта мать была ей не матерью.
Ее настоящая мать погибла в авиакатастрофе, в небе над Таиландом, когда она летела на край света, чтобы встретится с отцом Магали. В то время он был исследователем и работал в джунглях. Мать задержалась в Европе, чтобы произвести на свет ее маленького брата, и вылетела на этом самолете навстречу своему счастью. Это была замечательная женщина, раньше она позировала для журнала мод. Она была высокой, стройной, у нее были черные волосы, гладкий лоб, прямой нос, темные глаза, большой рот и пышная грудь. В самолете она ела икру и пила шампанское, командир экипажа подходил к ней, чтобы поздороваться, сосед предлагал ей журналы, угощал ее прохладительными напитками, звал для нее стюардесс; она с улыбкой принимала знаки внимания, но, конечно же, думала о своем муже, который сражался с дикими зверями и должен был встречать ее вечером на уходящей в бесконечность взлетной полосе аэродрома. Сжимать ее в своих объятьях, поднимать ее в воздух, как пушинку, и кружить ее, хмелеющую от ароматов нежного бриза, на фоне закатывающегося солнца.
Светило солнце, небо было ясное и холодное. По непонятным причинам огромный «Боинг» серебристого цвета взорвался, осветив воздушное пространство, как гигантская звезда из железа и плоти, и рассыпался на тысячи осколков. Розовая шляпка с мягкими краями, которую носила ее настоящая мать, чудом сохранилась. Увлекаемая ветрами, она пролетела над сверкающими девственно чистым снегом вершинами, морями и бурными реками и мягко приземлилась в зеленую тень леса, прямо к ногам ее отца. В сотую долю секунды он понял, что произошло непоправимое. Его жизнь была разбита, он отказался от приключений, сменил род деятельности, стал профессором, сильно похудел и женился на этой другой женщине, которой совершенно не идут шляпы.
В память о первой жене он не сохранил никаких сувениров, никаких фотографий, никаких предметов туалета. Шляпка с мягкими краями осталась в джунглях на том самом месте, где она приземлилась. Он, в общем-то, даже и не плакал, но его взгляд отныне был подернут траурной дымкой.
Входная дверь хлопнула и Магали узнала шаги отца. Он вошел в ванную, закатывая рукава, чтобы помыть руки. Увидел ее.
— Ты все еще в воде? Давай закругляйся! Мама звала тебя уже два раза, она ждет тебя, чтобы пойти в магазин.
Он попробовал воду в ванной.
— Она же ледяная! Вылезай немедленно, у тебя же губы посинели
Она выпрямилась. Капли скатывались по ее усыпанной мурашками коже. Она скрестила руки на груди и очень серьезно посмотрела на отца. Ее губы дрожали. Она прошептала: «Разотри меня».
Коллекция
Уже потом, когда вся эта история закончилась, после того, как маленькая неподвижная девочка исчезла, как по волшебству, за большим красным автобусом, никому так и не удалось вспомнить, кто именно увидел ее первым. Наверняка это была хозяйка молочной лавки напротив, на маленькой припортовой площади, которая проводила все светлое время своего рабочего дня перед витриной; но даже и она была уверена, что не видела, откуда взялась эта девочка. Быть может, малышка появилась точно так же, как и исчезла, скрывшись за автобусом, как за театральной декорацией?
Как бы там ни было, она простояла довольно долго, прежде чем ее обнаружили.
Очень скоро весь квартал оказался в курсе дела. Новости, попавшие в молочную лавку, быстро распространяются.
Она была еще совсем ребенком. Она стояла на бетонном возвышении посреди площади, совершенно прямая и совершенно неподвижная, словно центральный столб карусели, вокруг которого кружатся машины и автобусы с туристами. Взгляд девочки казался замороженным, а улыбка застывшей, слишком открытой, слишком сияющей, чтобы ее можно было принять за настоящую. Что-то за ней скрывалось.
Ее одежда походила на маскарадный костюм. Все было слишком старым и слишком широким, как будто девочка напялила наугад, одно на другое, мамины платья.
Прямо на кеды она надела лакированные туфли на высоком каблуке, и, вероятно, поэтому стояла не двигаясь: в такой экипировке ходить было совсем не просто.
Она была вся в грязи.
Ее лицо в пестрых подтеках и разводах напоминало лик индейского вождя, расплакавшегося на тропе войны. Высохшие разноцветные слезы размазались в настоящую маску, которая, в придачу к натянутой улыбке, придавала выражению еще большую лживость. Она скрывалась под размалеванной коркой.
Она стояла как вкопанная.
Издалека казалось, что, несмотря на улыбку, она плачет: вокруг начали собираться люди.
— Девочка, ты потерялась?
Она растянула губы в гримасу, прищурив огромные глаза — маска при этом пошла трещинами — и ничего не ответила.
— Как тебя зовут?
— Где твой дом?
— Твоя мама пошла в магазин?
— Ты была на бал-маскараде и заблудилась?
— Ты живешь в кибитке?
— Ты потеряла свою одежду?
Она не разжимала губ.
Подоспела хозяйка молочной лавки. Она собрала нескольких покупателей на импровизированный совет, в результате чего было решено вызвать школьную учительницу, которая считалась очень обходительной в отношениях с детьми. Ее вызвали.
Она явилась, подошла к малышке, липкая, как мед, от доброжелательности и нежности, присела на корточки, дотронулась, обняла, погладила, но так ничего и не добилась.
— Это естественно, — сказала она, — девочка психологически зажата.
Тогда попытались ее разжать.
— Дай ей конфетку, — сказала мать своему сыну.
Мальчик достал из кармана карамельку и бесцеремонно запихнул девочке в рот. Девочка карамельку тут же выплюнула, продолжая улыбаться.
— Она их не любит.
Пробовали воздействовать пирожными, шоколадками, мармеладками, апельсинами и даже сыром. Она выплюнула все, заляпала себе платье, а у ее ног образовалась кучка объедков.
Проезжать по площади становилось все труднее, машины сбавляли скорость и даже останавливались, чтобы посмотреть на столпотворение.
Прибывший на место жандарм попытался регулировать дорожное движение, но усмирить любопытных так и не смог. Автомобильные гудки завыли и уже больше не смолкали.
Молочница размахивала руками, пытаясь задержать ждавших ее в лавке покупателей. Дети толпились в центре площади.
Подозвали проходившего мимо доктора.
Тот достал инструменты и осмотрел по-прежнему улыбающуюся и по-прежнему неподвижную пациентку. Ее состояние казалось совершенно нормальным.
— Вероятно, она перенесла психологическое потрясение... надо узнать, не сбежала ли она из соседней школы или, по крайней мере, постараться найти ее родителей.
Зрители, напуганные предположительным умопомешательством, попятились. Папы и мамы отправили детей домой, наказав и носа на улицу не высовывать.
Квартал бурлил. Всем хотелось посмотреть, всем хотелось узнать, всем хотелось понять.
Каждый попытался использовать свой шанс, как если бы речь шла о какой-то игре. Грубый встряхнул. Нежный обнял. Заботливый взял на руки, но сразу же поставил на место, так как от нее скверно пахло. Дурной чуть не пнул, но был остановлен жалостливыми. Хитроватый, не показывая вида, попробовал задать несколько вопросов. Легкомысленный принялся даже убеждать.
Здесь же, при ней, вслух ругали ее родителей, опекунов, учительниц... Договорились до того, что ненормальными на самом деле оказались те, на кого никогда не подумаешь, а затем, с наступлением вечера, решили на следующий день сообщить в полицию и дать объявление в газету, если девочка достоит здесь до утра.
В девятнадцать часов тридцать пять минут зрителей засосало по домам в телевизионную трубу, но еще долго, до глубокой ночи, во многих окнах горел свет и шевелились занавески.
Девочка продолжала стоять, по-прежнему не шевелясь и по-прежнему улыбаясь.
Какое-то время еще можно было различить лунный отблеск на ее зубах, а затем наступила ночь.
Утром улыбка оказалась на прежнем месте. Ни намека на усталость под цветной коркой.
Захлопали по стенам ставни, защелкали оконные шпингалеты, волна возмущения накатила с новой силой. Вот закончатся завтраки, и пробьет час принятия серьезных решений.
Площадь блестела от солнца. В порту неторопливо вальсировали корабли, а в дали сверкало море. Стоя у окна, молочница упивалась кофе с молоком.
Какой-то мальчик, видно местный, чтобы не терять времени, перебежал площадь, увертываясь от редких машин. Проходя мимо, он мельком взглянул на девочку и небрежно бросил:
— Ты чего здесь?
— Стариков коллекционирую.
— А хорошие попадаются?
