Тибор Фишер - Книжный червь
После закрытия «Barnes Noble» он прошмыгнул в «Отдел политики» и около часа ждал, покуда стихнет шум в здании. В каждой книге, стоящей здесь на полках, таились сотни связей с другими книгами; чтобы писать, сперва надо выучится читать. Неужто он так отличается от своих собратьев? Волновало ли еще хоть одного человека в мире, почему в «Илиаде» нигде не говорится, чтобы на пиру ели рыбу? И кто еще помнит все тридцать три старательно собранные Поллуксом из Навкратиса бранных прозвища, которыми звали сборщиков налогов? Кого волнует, что произойдет, если будет найден утраченный роман Апулея «Гермагор»? Кто будет ломать себе голову, существовал или нет трактат «De Tribus Impostoribus Mundi», о котором упоминают десятки авторов?
Он устроился в одном из роскошных кресел, — кресел, за которые и стоит любить «Barnes Noble», чтобы погрузиться в «Обманувшийся лишь однажды» (справа) и «Мир жаждет» (слева).
Случалось, он все же уставал от такой жизни, но — нужно было продолжать начатое, — он зашел слишком далеко, теперь уже поздно отступаться. Как-то в припадке малодушия он устроился на работу — и даже продержался на ней месяца два, — да только лучше от этого не стало.
Сосредоточиться на тексте мешал… доносящийся откуда-то кашель. Он даже задержал дыхание на мгновение — может, это он кашляет? Нет, кашлял явно кто-то другой. Тихо-тихо. Это потому что далеко. Ну и черт с ним, подумал он, пусть себе кашляет. Однако сосредоточится на тексте — ни на правом, ни на левом — не удавалось.
Тщательно обследовав магазин, сверху до низу, на первом этаже он обнаружил женщину. Стройную женщину, одетую во все темное. Весьма привлекательную. Он был абсолютно уверен — это не продавщица, продавщиц здесь он знал в лицо. Кроме того… то, как она сидела… Ну конечно же она читала!
Читала внимательно, сосредоточенно, при этом одна книга — в левой руке, другая — в правой.
Шаги страшно напугали ее. Резко захлопув книги, женщина поспешила запихать их на полку.
— Вы уже закрываетесь… — просительно пробормотала она. Кожа ее была очень белой, а губы — очень яркими. Неправдоподобно яркими.
Он хотел было сказать, что он ведь не сотрудник.
— Что вы на меня так уставились?! — не выдержала она. В голосе была обида — и гнев.
Уходя, она вырубила сигнализацию.
Да нет, — подумалось ему, — все хорошо, правда, хорошо.
Вот только: в глубине души гнездился страх, что скоро все пойдет из рук вон плохо — скоро и неизбежно.
