Банана Ёсимото - Озеро

Я хотела добавить, что это моя квартира и ни к чему приходить ко мне в гости и придумывать всякую ерунду, но Накадзима выглядел таким искренне удрученным и то, о чем он говорил, было, судя по всему, таким мучительным, что я решила прекратить этот разговор и ни о чем не спрашивать.

Я просто предложила:

— Останешься?

И он кивнул, а я подумала: "Ну и ладно".

Л постелила ему и себе. Свет не выключали. Я читала книгу. Накадзима спросил: "Можно мне посмотреть этот канал?" — и стал смотреть телевизор. Довольно долгое время мы не обмолвились ни словом. Когда фильм закончился, Накадзима выключил телевизор, и я решила, что и мне пора спать. Хорошо, что и моей квартире кто-то есть. В его присутствии мне как-то спокойнее. С этими мыслями я закрыла книгу.

— По правде сказать, я не могу так запросто заняться сексом с кем угодно, — сказал Накадзима, глядя в потолок.

— Вот как?.. — немного удивилась я, словно он только что признался мне в любви. Я ведь считала, что он намеренно старается избегать этой темы в наших разговорах.

Что касается меня, то после утраты близкого человека я потеряла интерес к сексу. В то время я чувствовала себя так, словно из меня вытянули все соки, и если бы Накадзима стал вдруг приставать ко мне, я, наверное, выставила бы его прочь из квартиры. По этой причине я и сама всячески старалась по возможности избегать подобных тем и чувств между нами.

Я так вымоталась, исполняя роль больничной сиделки, что у меня до сих пор не возникло желания лечь с кем-то в постель.

Возможно, это отчасти связано с тем, что каждый день я только и видела что обнаженные ягодицы, утки да горшки. Кроме того, там, в больнице, когда мама уходила на очередное обследование и у меня выдавалась свободная минутка, я нередко ухаживала за старичком, лежащим на соседней кровати.

Вероятно, я просто устала от мысли о том, что человек — это плоть, плоть, наполненная водой.

Когда я помогала маме переодевать пижаму, из ее рта доносился устойчивый запах, который был похож на запах воды. Сейчас я так скучаю по маме, что готова снова пройти весь этот путь. Если бы только я смогла вернуть время, то хоть всю жизнь дышала бы этим запахом. По тогда мне казалась невыносимо тяжелой мысль о том, что человек состоит из воды.

Я не говорила Накадзиме, что со своим бывшим рассталась именно потому, что ему нужен был только секс, а я не соответствовала его потребностям.

Он был занят на своей работе, и, как правило, мы могли встречаться только по пятницам. Однако он неожиданно стал в обязательном порядке заявляться ко мне по ночам в будние дни или по воскресеньям. Естественно, мне приходилось ложиться с ним в постель, а у меня не было ни малейшего настроения делать это. А он к тому же был просто неуемным в сексе и готов был заниматься этим утром и вечером, когда угодно и где угодно. Когда все было нормально и я хорошо себя чувствовала, все это было здорово и даже нравилось мне, но не тогда, когда в моей жизни появилось столько хлопот. В общем, я совсем не любила этого человека. Для меня он был кем-то вроде дружка для секса, с которым я встречалась время от времени по мере возникновения соответствующего желания. Похоже, я просто по ошибке принимала за любовь обычную благосклонность к нему.

А осознала я это очень просто, когда вдруг обратила внимание на то, что когда он находится в моей квартире, я, сама того не замечая, не хочу открывать окна.

Мне не хотелось, чтобы Накадзима видел этого человека у меня дома.

Я думаю, для кого угодно такое стало бы поводом к неприязни и концу отношений.

Хотя Накадзима, к которому я испытывала симпатию, медлил и не делал первый шаг, я со своей стороны тоже ничуть не форсировала события, считая, что между людьми ничего не может быть, если к этому не лежит душа. Я была с молодым человеком и при этом не испытывала никакого желания, и мне не нужно было себя сдерживать. Поэтому меня совершенно не волновало, что происходит в душе и голове Накадзимы.

Лишь иногда я мимолетно задумывалась о том, смогли бы мы понравиться друг другу.

Это невероятно, но Накадзима обладал какой-то магической аурой, воздействующей таким образом, что однажды я вдруг начала понимать и сознавать то, что казалось прежде непостижимым. Странные вещи словно переставали казаться странными.

К примеру, когда в моей жизни появился Накадзима, я впервые смогла разобраться в самой себе и осмыслить то, что творилось и творится в моей голове. Все потому, что в его характере не было никаких полутонов и неясностей. Я отчетливо увидела, как прежде зависела от чужого мнения и постоянно меняла себя, как выворачивала себя наизнанку из-за малейшего чувства вины, скажем, в связи с тем, что беспощадно осуждала отношения родителей и мамину жизнь. Я считала себя бессердечной и повинной в том, что не могла сочувствовать своей маме, которая всю жизнь подстраивалась под этот мир и так и умерла, не решившись что-либо изменить. Человек — существо слабое. Людям в провинции сложно быть сильными. Живя независимой жизнью в столице, я, похоже, стала забывать об этом, но там, в глубинке, все еще очень важны родственные связи и человеческие отношения. Мама просто была частью того мира, в котором жила. Я же была высокомерной и вбила себе в голову, что она должна преобразиться.

Однако с тех пор, как встретила Накадзиму, я увидела, что он просто проживает каждый свой день на полную катушку и делает только то, что ему нравится. Я впервые осознала, что, в сущности, в точности копирую свою мать, которая всю жизнь боялась быть непохожей на других и предпочитала забраться в свою скорлупу и плыть по течению.

Как только я задумалась над тем, что же дальше будет с моей жизнью после всего, что произошло, я приняла решение, что моя судьба во что бы то ни стало во всех отношениях будет иной, нежели у моей мамы. Время, способ мышления, ценности — все будет другим. Однако это вовсе не значило, что я не люблю свою маму, что не уважаю ее или не могу простить ей чего-либо.

Стоило мне обнажить свое робкое, поверхностно-фальшивое сострадание, как внутри меня зародилось новое чувство вины и сожаления. Неужели это признаки того, что я становлюсь взрослой? Только сейчас я поняла, что Накадзима, который привык жить один, давно повзрослел.

Будучи уже взрослым, он, хоть и выглядит хрупким и слабым, все-таки мужчина.

— Поэтому ты не подумай, Тихиро-сан, что я не нахожу тебя привлекательной... Дело совсем не в этом. Прости... — застенчиво произнес Накадзима, глядя на меня.

— Ну что ты, все нормально. В общем-то, кто сказал, что мне самой этого хочется? С чего ты взял, что меня это беспокоит? — поинтересовалась я.

— Ну как же? Я считал, что это в принципе свойственно женщинам. Ведь их обычно сразу злит и выводит из себя, когда мужчина, не смотря на довольно близкие отношения, не проявляет никакого физического влечения, — объяснил Накадзима.

— Меня сейчас ничто не злит. К тому же можно сказать, что мы только на пути сближения. На самом деле я как-то и не думала об этом, так что не переживай.

— Хорошо. Знаешь, у меня столько всего было в прошлом. Столько неприятного, что даже вспоминать страшно: до сих пор в дрожь бросает. Я боюсь обнаженным касаться кого-либо. Пугаюсь чужой наготы. Я даже не могу пойти в онсэн[1]. Веришь?

Не представляю, что именно случилось с ним в прошлом, но, очевидно, что-то ужасное.

"Выслушивать чьи-либо страшные истории — это все равно что получить чужие деньги. На этом дело никогда не заканчивается. У тебя появляется ответственность перед этим человеком за то, что он раскрыл тебе свою душу", — так говорила мама.

Я считала, что это довольно рациональный подход, но тем не менее правильный.

Отсюда у меня появилась привычка прерывать беседу, стоит собеседнику затронуть какую-либо болезненную для себя тему.

Когда твоя мама работает в сфере услуг и развлечений, ты с самого детства узнаешь, что в жизни нет конца потоку чужих проблем и страшных историй. В студенчестве, когда мне доводилось слышать от подруг таинственное " на самом деле", предваряющее раскрытие какого-либо неприятного секрета, я относилась к подобным разговорам как к детской забаве. Пожалуй, можно сказать, что для меня было чем-то вроде поучительных лекций, слушая которые, я мотала на ус полезную информацию.

К тому же еще в юном возрасте я усвоила, что в действительности совершенно не важно, занимался ли человек прежде сексом или нет.

— Ты можешь ничего мне не рассказывать. Если это настолько больно для тебя, то тем более не говори, — попросила я. — А если у меня вдруг появятся соответствующие желания и потребности, я не стану использовать тебя в подобных целях. Без зазрения совести найду себе кого-нибудь на стороне, а тебя просто выставлю за дверь. Вот такой я буду безжалостной. Поэтому тебе совершенно не о чем беспокоиться. К тому же сейчас у меня такой период, что меня и саму не тянет. Я серьезно.