Эльмира Нетесова - Запоздалая оттепель, Кэрны
Я и вовсе окосел. За что? Ну да уже поехали. А мне жутко. Ведь вины своей я и на суде не признал. А ну, думаю, еще прибавят сроку? Но втолкнули в кабинет. Там двое. Спросили фамилию. Недолго порылись в бумагах. Нашли. И говорят: «В ваших действиях отсутствовал состав преступления. Не доказан умысел. За хулиганство могли дать десять суток. Либо штраф — двадцать пять рублей…» Я как услышал, ноги и поехали. Где десять суток и где пять лет? Я первый раз заплакал, как баба. А эти двое говорят мне: «Вы свободны!»
И верно, тут же отпустили. Вернули все документы, даже студенческий билет. На кой он мне сдался после всего? Уж не до учебы! Домой скорее. К старикам. Приехал. Те, мои родные, уж и не чаяли увидеть меня живым. Целый месяц в себя приходил. А потом сдал на водителя после курсов. И в таксопарк. Мотаюсь по городу на своей кляче да вдруг вижу — знакомое мурло голосует на дороге. Я притормозил. Взял его, гада. Он меня не узнал. А я — враз. Ну и помчал, не спрося, куда везти, прямиком за город.
Он не враз врубился. Опомнился уже на окраине. Струхнул как падла! И лопочет: «Куда это вы меня везете?» «Сейчас увидишь!» — говорю ему. «Напрасно стараетесь. У меня нет денег». «Сам бы заплатил за эту встречу с тобой! — Врубил газу до отказу и в ближайший подлесок свернул. Выдернул его из машины и спрашиваю: — А помнишь, падла, Максима Терехова? Как ты его урыть хотел? Так вот не обломилось тебе, паскуда! Живой я!» И подвесил его кверху ногами на осине. Ох и заорал он! Ох и взмолился. Мол, пощади! Двоих детей имею! Ради них отпусти! Измолотил я его вдребезги. Весь черный был, когда его в подъезде оставил. И сказал, чтоб больше мне на глаза не попадался.
А тут перестройка, неустройка! Все на дыбы встало! То реформы, то кризисы, инфляции, спекуляции. Но я без куска хлеба не оставался. Заработок был всегда. На харчи хватало. Иногда виделся с однокурсниками, те на жизнь жаловались. Кляли всех и все. Мол, пожрать не на что. И завидовали, что я хорошо устроился. Вовремя допер — не в дипломе счастье. И заимел хлебное место. Не то что у них. Я многим помог еще тогда.
— А тот комсорг больше не попадался?
— Попался! Когда в Москву приезжал. Свиделся с ним в подземке. Бомжует хмырила. Скатился. Не устоял. Он всегда слабаком был.
— Ну и как ты его уделал?
— Я лежачих не тызжу! Его больше меня судьба наказала. И поставила всех на свои места. Он так и останется в подземке. В грязи. Ответив за все уже не передо мной. Понял? А мы с тобой бухнем! Покуда в мужиках канаем! Тяжко это званье сберечь до конца! Но я своих коротких портков не замарал ничем! Давай стакан! Мне о себе брехать больше нечего. Я весь на ладони, попробуй удержи. Не сможешь! Кила вывалит! А вот Ольга — сумела! Она у тебя — клад!
Чокнулся с Кузьмой стаканом, налитым доверху, выпил одним глотком. И, зажевав куском хлеба, сказал:
— Хотел я Ольгу к себе забрать. К родителям. Они в самом центре живут. В двухкомнатной. Да вот Ольга не хочет тебя покидать. К себе, сюда зовет. Как ты мерекаешь, уживемся?
— А чего нам с тобой делить? — спросил Кузьма.
— Как это чего? Бутылку! С кем же я бухать буду? — удивился Максим.
— А ты что, каждый день?
— Ну, если угостишь, хоть целый день! — рассмеялся зять.
— Нет, Максим! Так не пойдет. Я не любитель спиртного. Да и работы много, забот…
— Не ссы! Вдвоем быстрей справимся!
Кузьма рассмеялся:
— А что ты умеешь, кроме своей машины, в чем волокешь?
— Ну и плесень! Ты сначала накорми, напои, определи меня, а уж потом запрягай! А то вывалюсь из телеги на полпути. Что делать станешь? — хохотнул зять и пошел с Ольгой осматривать дом, знакомиться с родней.
Кузьма, глянув ему вслед, усмехнулся невесело, подумав: «Пьет, зараза, лихо! А коли так, подмоги с него не ждать. Кой прок с пьяного? Да и что смыслит в доме? Не всяк мужик хозяин. И этот… Зять… Не сын. Надолго ли он в нашей семье застрянет? Иль умчит на своей тачке с другими пассажирами?»
Но напрасно боялся Кузьма. Максим вовсе не был выпивохой. Уже через три дня перебрался к ним в дом. А вскоре вместе с Кузьмой взялся строить гараж для своей «Волги». Он умел работать не уставая.
Единственное, что обижало Кузьму, так это обращение зятя. Он не звал его отцом либо по имени. Только плесенью. Даже при Женьке называл так, при сыновьях и невестках. Кузьма обижался молча. Ольга краснела. Видно, не раз пыталась говорить с Максимом. Но бесполезно.
Семья росла. Рождались внуки. Но никто из детей не помогал отцу содержать их всех.
Кузьма тянул из последних сил. Он вместе с Максимом построил гараж для его «Волги». Для машины Егора строил гараж уже в одиночку. Закупал бетонные блоки, кирпич и цемент, брус и железо, нанимая мужиков. У своих — не было времени.
— Да и что они умеют? Интеллигенты! Ни хрена не понимают в жизни. Вон Андрею сказал, чтоб помог, а он в ответ, мол, гараж не мой, пусть Егор шевелит рогами, — вздыхал Кузьма.
Он уставал. А тут словно сама судьба решила испытать на прочность. И на комбинате, где работал Кузьма, не стало заказов. Люди перестали покупать свою мебель. Только импортную, у кого водились деньги. Другие — вообще никакой. Ведь цены на материалы выросли, поднялась и цена на мебель, даже отечественная стала недоступной для многих. На комбинате начались сокращения рабочих, задержки с зарплатой. А вскоре предприятие разорилось, закрылось совсем.
— Что делать? Как жить станем? Все, что было на книжке, сожрала инфляция. Как дальше жить? — спросил детей, собравшихся вечером у телевизора.
— Поищи другую работу, — посоветовал Егор.
— У нас тоже зарплату не дают, — посетовал Андрей.
— А мы с Ольгой решили к своим переехать. Мне оттуда ближе добираться на работу, — вспомнил Максим. И через пару дней впрямь увез Ольгу вместе с пожитками к своим старикам.
— Зато теперь в центре города жить будут, — вздохнула вслед Настя.
— Не тужи, плесень! Мы станем навещать тебя. Особо я! Когда бутылку поставишь! — расхохотался Максим, садясь за баранку. И уехал не оглянувшись.
— Да не потому, что о стариках его сердце заболело. Что ж раньше оно у него молчало? Целых три года… Просто помогать не схотел. Не стал впрягаться в лямку. Решил, что кормить своих стариков куда как благодарнее, чем нашу ораву родственников, — сказал Насте. Та посмотрела с укором:
— Не вини зеркало, коль рожа кривая! Все находят выход и живут. А я уже третью неделю без мяса готовлю. Чего на детей обижаешься? У них свои проблемы. Да и рано на их шеи садиться. Совесть знать надо. Родители мы. А потому о детях заботиться должны, но не тянуть с них! — укорила мужа, огрев недобрым взглядом.
— Да разве я супротив? Сколько лет копейки с них не просил. Теперь же вовсе невмоготу. Хоть бы немножко подмогли. Ить загнали вовсе! Сдохну, вы ж не выживете сами. Перегрызетесь, по миру пойдете побираться. А и кто подаст нынче, если вокруг одни Максимки? — опустил голову человек.
— Может, нам в Ольгину комнату квартирантов взять? Все ж каждый месяц какая-то копейка, — подала голос Настя.
— Чужих в дом? Ишь чего придумала, дура! Для кого я строил? Чтоб на стари лет в своем доме вместо таракана дышать? В щели? В темном углу? Не бывать такому! — грохнул по столу кулаком и выскочил из дома искать работу.
Где только не был он за эти две недели! На мебельной фабрике и в ремстройцехах. Даже в гостиницах отметился. И вскоре понял, что столяры и плотники не нужны нигде. Просился в грузчики. Там очереди желающих.
Был на бирже. Его внесли в список. Пообещали, если что-то подвернется, сообщить. Но шли дни, недели, работы не было.
Кузьма раньше возвращался домой уверенный, что завтра ему повезет. Но вскоре надежда угасла. Он приходил усталый, злой. Стараясь никому не попадаться на глаза и никого не видеть, уходил в свою комнату и, закрывшись, долго лежал с открытыми глазами, пока усталость не добивала окончательно.
Часто он так и засыпал до самого утра. Его никто не будил, не звал к столу. О нем просто забыли. Это и радовало, и обижало Кузьму.
— Эх, черт! Ведь думал, что любят меня. Ан хрен там! Кому сдался? Нужен тут, как конь. Пока тянул — считались. Чуть сбой — хоть сдохни! Никто не заглянет, не спросит, жив ли я? — Собирался снова на поиски работы.
— А ты дома был? Мы думали, что уж нашел что-то! С деньгами тебя ждем. В доме все продукты кончились. Ни крупы, ни сахара! Что ж себе думаешь? Хоть бы заказ на мебель взял! Иль так и будешь дурака валять да на диване валяться? — столкнулся с женой в коридоре.
— Не дают заказов! Я уж и объявления в газетах дал. Не до того нынче. Полон город безработных. Не до мебели. На жратву нет денег. Все обошел. Нигде ничего. Не знаю, что делать, — пожаловался тихо.
— Мы уж две комнаты квартирантам решили сдать. Не пропадать же с голоду. Егору и Андрею тоже туго. Получку три месяца не дают. А дети есть просят. О самих уж и не говорю. С хлеба на воду перебиваемся. Как дальше жить? Другие путные мужики сумели пристроиться. А ты — никак! — то ли посочувствовала, то ли упрекнула Настасья. И добавила: — У Женьки ботинок нет. Совсем не в чем ходить внучонку. Мне стыдно жить. Совестно в глаза ему смотреть за себя и тебя!
