Стивен Кинг - Лицо в толпе
— Горшочек, — сказал Эверс светлеющей спальне, — ты не можешь меня винить. Я заявляю о частичной недееспособности. — Тут он даже улыбнулся.
Вслед за этим в голову пришла еще одна, не менее утешительная мысль: «Сегодняшнюю игру смотреть не обязательно. Меня же никто не заставляет».
С этой мыслью Эверс и заснул, а проснулся уже после полудня, впервые со времен колледжа. Он собрался было сварить овсянку, но передумал и приготовил себе яичницу из трех яиц. Добавил бы и бекон, но бекона не было. Пришлось добавить его в список покупок под магнитом-огурцом на холодильнике.
— Обойдусь сегодня без игры, — сказал Эверс пустой квартире. — Думаю, я лучше…
Услышав южный говор, с каким он произнес последние слова, Эверс в замешательстве запнулся. Подумал, что ни слабоумие, ни болезнь Альцгеймера до него пока не добрались, что, может быть, у него всего лишь обычный, до боли знакомый нервный срыв. Такое объяснение последних событий казалось вполне логичным, но знание — сила. Если ты знаешь, что происходит, то можешь это прекратить, так ведь?
— Думаю, я лучше пойду в кино, — закончил он фразу уже собственным голосом. Тихо. Благоразумно. — Вот и все, что я хотел сказать.
В конце концов, в кино он решил не идти. Хотя в ближайшей округе находилось в общей сложности двадцать экранов, ни по одному из них не показывали ничего интересного. Вместо этого сходил в «Пабликс» и накупил там полную корзину продуктов (включая фунт толсто порезанного бекона с перцем, который так любила Элли). Эверс было направился к быстрой кассе, но увидев на кассирше футболку «Скатов» с двадцатым номером Мэтта Джойса на спине, повернул и пошел к другой. Стоять в очереди пришлось дольше, но он сказал себе, что это ничего. А еще он совсем не думал о том, что на стадионе прямо сейчас пели национальный гимн. Эверс взял новую книгу Харлана Кобена в мягкой обложке, эдакий литературный бекон к бекону настоящему. На ночь он ее почитает. Бейсболу не сравниться с кобеновскими «ужасами в пригородах», даже когда на поле Джон Лестер выяснял отношения с Мэттом Муром. Да и как Эверс вообще заинтересовался такой скучной и тягучей игрой?
Положив продукты в холодильник, он устроился на диване. Кобен не разочаровал: Эверс сразу же втянулся в сюжет. Так втянулся, что даже не заметил, как у него в руке оказался пульт от телевизора, когда после шестой главы он решил сделать перерыв и съесть кусок лимонного пирога.
«Я только счет проверю, — подумал он. — Посмотрю одним глазком — и все».
«Скаты» вели в восьмом иннинге 1–0, и Дуэйн Стаатс исходил болтовней от возбуждения:
— Не буду вам, друзья мои, говорить, что сегодня творится с Мэттом Муром — я человек старой школы — просто скажу, что ни одного «алого чулка»[1] к базам сегодня не допущено.
«Бог ты мой, — подумал Эверс. — Мур им не дал сделать ни одного удара, а я все пропустил».
Камера показала Мура крупным планом. Тот весь вспотел, несмотря на постоянные семьдесят два градуса на стадионе. Когда он приготовился к подаче, картинка сместилась к «дому», и там, за «домом», в третьем ряду, сидела покойная жена Эверса, одетая в ту самую теннисную форму, в которой ее настиг первый инсульт. Синюю окантовку Эверс узнал без труда.
Элли неплохо загорела. К концу лета она всегда такой становилась. И, как обычно, за игрой она не следила, сосредоточив все внимание на айфоне. Эверс едва успел подумать, кому же она СМСит (кому-то в этой жизни или в загробной?), как в кармане зажужжал его собственный телефон.
Приложив трубку к уху, она слегка махнула ему рукой.
«Подними», — проговорила она губами, указав на аппарат.
Эверс медленно покачал головой.
Телефон снова завибрировал: к бедру словно приложили слабенький электрошокер.
— Нет, — сказал он телевизору и логично рассудил: она же может оставить сообщение.
Элли помахала ему трубкой.
— Неправильно это, — сказал Эверс. Ведь Элли — не Горшок Эмбри, не Ленни Уилер и не Молодой доктор Янг. Она любила его (Эверс в этом не сомневался), а он любил ее. Сорок шесть лет что-то да значат, особенно в наши дни.
Он всмотрелся в ее лицо. Кажется, она улыбалась. Никакой речи Эверс не подготовил, но ему очень хотелось рассказать Элли, как он по ней скучает, рассказать о своей теперешней жизни, о том, как ему хотелось быть ближе к Пату, Сью и внукам, ведь ему и поговорить-то больше было не с кем.
Он выудил телефон из кармана. Хотя Эверс и отключил ее номер несколько месяцев назад, на экране высветился именно он.
В телевизоре Мур прохаживался за холмиком питчера, удерживая на тыльной стороне ладони мешочек с канифолью.
А вот снова она, прямо за Дэвидом Ортисом. Телефон по-прежнему у нее в руках.
Эверс нажал на кнопку ответа.
— Алло?
— Ну, наконец-то, — сказала Элли. — Ты почему не брал трубку?
— Не знаю. Как-то все это странно, ты не думаешь?
— Что странно?
— Не знаю… Ты же…
— Умерла, так? Я же умерла.
— Да.
— То есть, ты не хочешь со мной разговаривать, потому что я умерла.
— Нет, — ответил он. — Я всегда рад с тобой поговорить. — Эверс улыбнулся. По крайней мере, подумал, что улыбнулся. Для этого придется посмотреть в зеркало, потому что лицо казалось замороженным. — Милая, ты всегда желанна, жива ты или нет.
— Какой же ты врун. Всю жизнь терпеть в тебе этого не могла. И Марту твою вшивую, конечно же.
Что он мог на это ответить? Ничего. Поэтому промолчал.
— А ты думал, я не знала? — спросила она. — Терпеть не могла твоей уверенности, будто я не знала, что происходит. Еще как знала! Пару раз, когда ты приходил домой, от тебя разило ее духами. «Джуйси кутюр». Не самый утонченный из ароматов. Но ты ведь и сам не самый утонченный мужчина, Дин.
— Мне тебя не хватает, Эл.
— Мне тебя тоже, да, но не в этом дело.
— Я люблю тебя.
— Хватит дергать меня за веревочки, ладно? Мне надо выговориться. Раньше я молчала, потому что не хотела разрушать семью. Мне хотелось, чтобы у нас все получилось. Такая уж я. Была, по крайней мере. Но ты сделал мне больно. Ты порезал меня.
— Прос…
— Пожалуйста, Дин. У меня осталось пара минут, так что прошу тебя, просто заткнись и слушай. Ты сделал мне больно, и дело не только в Марте, хотя я и уверена, что спал ты только с ней…-
Эверс вздрогнул. — Ну, конечно же, только с…
— Конфетку ты за это не получишь — и не надейся. У тебя просто времени не было на интрижки вне компании, потому что ты оттуда не вылезал. Даже дома. Я все понимала, и, может быть, сделала глупость, не постояв за себя, но больше всего досталось Патрику. Ты удивляешься, почему вы теперь так редко видитесь, но ведь в детстве тебя для него просто не существовало. Ты все время ездил то в Денвер, то в Сиэтл, то еще куда-нибудь на какие-то переговоры. Эгоистами, как ты знаешь, не рождаются.
Эти претензии Эверсу приходилось выслушивать много раз, в той или иной форме, поэтому слушал он сейчас лишь вполуха. Мур уже успел отвесить Ортису два страйка. Неужели он действительно отподает безупречно?
— Ты всегда был слишком занят своими делами, чтобы обращать внимание на нас. Ты считал, что твоя основная роль — это заботиться о куске бекона в холодильнике.
«А у меня есть, — едва не сказал ей Эверс. — Как раз сегодня купил».
— Дин? Ты меня слушаешь? Ты понимаешь, о чем я?
— Да, — ответил Эверс, когда пущенный Муром мяч просвистел по дальнему краю зоны страйка, и судья сказал Ортису «бай-бай». — ДА!
— Я знаю, что да! Господи, ты что, смотришь эту дурацкую игру?
— Смотрю, а как же. — Правда, на экране теперь показывали рекламу грузовиков. Какой-то улыбающийся мужик (который, безусловно, знал, как дела делаются) гнал по грязи на бешеной скорости.
— Не знаю, зачем я позвонила. Ты безнадежен.
— Неправда. Я скучаю по тебе.
— Боже, не стоило даже и пытаться. Забудь. Пока.
— Постой! — крикнул он.
— Всю жизнь я старалась быть милой, и куда эти старания меня привели? Такие люди, как ты, едят милых на завтрак. Прощай, Дин.
— Я люблю тебя, — повторил он, но Элли уже повесила трубку, а когда кончился рекламный перерыв, он увидел, что на ее месте сидит женщина в блестящей блузке. На игры женщина приходила регулярно, надевая то синюю, то зеленую (но всегда блестящую) блузку. Наверное, чтобы выделяться на экране. Словно бы прочитав его мысли, женщина помахала рукой. Эверс махнул в ответ. — Да, сучка, я тебя вижу. Ты, сучка, в телевизоре, так что, блядь, радуйся.
Он встал и налил себе виски.
В девятом иннинге Элсбери выдал удар низом по правой стороне, после чего толпа на стадионе поднялась и поблагодарила Мура за хорошую работу. Эверс выключил телевизор. Сидя перед темным экраном, он размышлял над словами Элли.
В отличие от претензий Горшка Эмбри, обвинения Элли имели под собой основание. «По большей части», — поправился Эверс, а потом поменял на «частично». Элли знала его лучше, чем кто бы то ни было — в этом или потустороннем мире — но она отказывалась полностью признать все его заслуги. В конце концов, все эти годы продукты в холодильнике появлялись благодаря ему и, заметьте, очень неплохие продукты. Да и навороченный холодильник тоже куплен на его деньги, большое вам спасибо. И «ауди». И уроки тенниса. И массажист. И все то барахло, которое она заказывала по каталогам. Да, не забудьте еще про плату за обучение Патрика! Самому-то Эверсу пришлось в свое время составлять хитрую комбинацию из стипендий, ссуд и летних заработков, чтобы хоть как-то продраться через колледж. А Патрику папочка все подал на блюдечке с голубой каемочкой. Папочка, которому теперь он все никак не успевает позвонить.
