Рейнбоу Рауэлл - Звонок в прошлое
Трев был сосудом, куда Джорджи выплескивала все свое недовольство и презрение. К Джеффу Джерману, к телевизионному каналу, к самому Треву. Сюжетная линия этого шоу в чем-то напоминала старый ситком «Большой ремонт», но без капли позитива. В их шоу не было ни Джонатана Тейлора Томаса, ни Уилсона.
Но мальчишка, играющий Трева, был восходящей звездой шоу.
– Тебе нравится Трев? – удивилась Джорджи.
– Я же не сказала, что мне, – возразила Хизер. – Другим. Вся школьная шантрапа ходит в футболках с надписью «Полный отстой!». Это тебе не затюканные домашние пай-мальчики, балдеющие под «Insane Clown Posse»[3].
– Произносить надо не так, – включился в разговор Кендрик. – Что-то вроде «Полный ацтооооооой!»
– Ты даешь, пап, – засмеялась Хизер. – У тебя выходит совсем как у Трева.
– Полный ацтооооооой! – повторил Кендрик.
«Полный отстой!» была основной фразой в устах Трева, заменявшей ему все остальные. Джорджи сняла очки и вытерла глаза. Спасибо Кендрику. Он умел ее рассмешить.
– Вот и твои макароны готовы.
Мать выложила дымящееся кушанье на тарелку, забрала у Кендрика мопсиху и тут же принялась ворковать:
– Думаешь, я забыла про тебя? Я не забыла про мою маленькую мамочку.
Поблагодарив мать, Джорджи села и взялась за еду.
– Мне тоже нравится Трев. – Кендрик потрепал ее по плечу. – В твоем новом шоу будет что-нибудь похожее?
– Мы делаем совершенно другое шоу, – ответила она и нахмурилась.
Кендрик – хороший человек. Но зачем он разыгрывает перед ней папашу? Уж лучше бы взял на себя роль старшего брата. У них разница всего в три года. Иногда ей хотелось сказать ему: «Ты не годишься мне в отцы». Кендрик вел себя с ней так, будто ей двенадцать лет.
Когда ей было двенадцать, ему было пятнадцать. В то время между ними вполне мог возникнуть подростковый флирт.
– «Бегущее время», – голоском воспитанной девочки произнесла Хизер, доставая из холодильника коробку с пиццей, – драматическая комедия, длящаяся по часу, где есть то и се и еще что-то.
Джорджи благодарно улыбнулась сестре. Хотя бы кто-то ее слушал.
– Ты права, Хизер. Там есть что-то от «Неудачников», от «Моей так называемой жизни» и от «Задержки в развитии».
Будь здесь Сет, он бы добавил: «Шоу, в котором есть что-то, заставляющее людей приклеиваться к телевизорам».
А Скотти обязательно ввернул бы: «Плюс что-то от „Шоу Косби“».
На это Джорджи всегда возражала: «Минус „Шоу Косби“». А потом ей становилось паршиво от сознания, что их детище так неоригинально.
Завтра же она серьезно поговорит на эту тему с Сетом…
«Бегущее время» задумывалось как шоу, затрагивающее все стороны жизни старшеклассников: все их взлеты, падения и абсурдности. Но на экране возвышенное должно стать еще возвышеннее, гадкое – еще гаже, а абсурдное – предельно абсурдным.
Так они рассказывали о своем проекте другим. Так в прошлом Джорджи обрисовывала его Махеру Джафари. Она тогда вся искрилась вдохновением. Ни одного неудачного слова. Никакой «воды». Никаких «Это мы додумаем по ходу».
Из кабинета Джафари они с Сетом отправились в ближайший бар. Сет взгромоздился на барный табурет, чтобы выпить за Джорджи. За неимением святой воды он окроплял ее голову виски «Канадиан клаб».
– Джорджи Маккул, ты настоящая волшебница. Ты не говорила. Ты пела не хуже Стрейзанд. Ты заставила его смеяться до слез. Понимаешь?
Потом Сет стал выплясывать на узком сиденье, и Джорджи, боясь, как бы он не свалился, схватила его за голые лодыжки.
– Прекрати, не то упадешь.
– Ты мое тайное оружие, – провозгласил Сет, подымая бокал.
Хизер подошла к ней.
– Можешь считать меня зрительницей «Бегущего времени», – заявила младшая сестра, размахивая куском холодной пиццы. – А я самая главная возрастная категория ваших зрителей.
– Спасибо, малышка, – сказала Джорджи, пытаясь слюной протолкнуть прилипшую к горлу макаронину.
Подошла мать. Естественно, с мопсихой в руках. От каждого почесывания за ушами и под подбородком беременная псина выкатывала водянистые глаза. Собачья морда находилась всего в нескольких дюймах от лица Джорджи. Приятного аппетита.
– Ты сегодня говорила с девочками? – спросила мать.
Джорджи, морщась от соседства с мопсихой, отвернулась.
– Нет еще. Как раз собиралась позвонить им.
– А не поздновато ли? – осторожно спросил Кендрик. – Там уже время к полуночи.
– Черт! – Джорджи даже вилку уронила. – И правда.
Ее мобильник после разговора с Хизер снова сдох. Джорджи подошла к коричневому проводному «Тримлайну», по-прежнему висевшему на кухонной стене.
На нее пялились все как один: мать, Хизер, Кендрик и мопсиха. В кухню, постукивая когтями по полу, вбежал еще один мопс.
– А в бывшей моей комнате еще осталась телефонная розетка? – спросила Джорджи. – Может, и аппарат цел?
– Я ничего не выбрасывала, – ответила мать. – Поищи в шкафу. И розетку мы не трогали.
– Замечательно. Я сейчас… – Джорджи стремительно вылетела из кухни.
Едва Джорджи окончила среднюю школу, как мать превратила ее комнату в хранилище собачьих наград. Другое дело, если бы она сразу после школы покинула родной дом. Но Джорджи уехала от матери только после окончания колледжа.
– А где же мне развешивать их медальки и ленточки? – искренне удивилась мать, услышав возражения дочери. – Мои собачки завоевывают награды. Не в шкаф же их складывать. Ты все равно одной ногой уже за порогом.
– Сейчас я с обеими ногами сижу на кровати.
– Тогда изволь снять туфли. Ты не в сарае.
Старая кровать Джорджи по-прежнему стояла на месте. И ночной столик с лампой – тоже. На полке она увидела часть своих книг, которые так и не собралась увезти. Открыв шкаф, Джорджи принялась выгребать оттуда разный хлам. Вот он – желтый телефонный аппарат. Старомодный, еще с диском для набора номера. Джорджи сама его покупала на какой-то гаражной распродаже. В шестнадцать лет она была весьма претенциозной девицей и очень любила старые вещи.
Ну и тяжелый же он! Джорджи размотала провод, затем отодвинула кровать и нашла на стене, у плинтуса, пыльную телефонную розетку. Таких розеток давно уже не существовало, как и вилок, которой оканчивался провод желтого аппарата. Вилка с легким щелчком вошла в розетку. Джорджи задвинула кровать, села на нее и, глубоко вздохнув, подняла трубку. Гудок был.
Вначале она набрала номер мобильника Нила. Звонок не проходил. Джорджи вспомнила, что у их сотового оператора нет автоматического роуминга с Омахой. А искать местных, к которым можно подключиться, для Нила – высший пилотаж. Тогда она по памяти набрала номер стационарного телефона в доме его матери…
После второго курса они с Нилом провели единственное лето врозь. Они уже тогда встречались. Нил уехал к родителям в Омаху, и Джорджи звонила ему каждый вечер. Из своей комнаты. С этого желтого аппарата.
Собачьих фотографий на стенах тогда было поменьше. Но все равно достаточно, чтобы вызвать у Джорджи желание спрятаться под одеяло, когда она вела откровенные разговоры с Нилом и у нее с языка слетали грязные словечки. Кто бы мог подумать, что Нил так бойко произносит те словечки? Обычно он даже не ругался. Но то лето было слишком долгим.
Телефон прозвонил четыре раза.
– Алло, – послышался голос свекрови.
– Добрый вечер, Маргарет. Извините, что звоню так поздно. Я всегда забываю о часовых поясах. Нил еще не спит?
– Джорджи, это ты?
– Да, это я, Джорджи.
– Подожди немного. Сейчас посмотрю.
Джорджи ждала, испытывая странную нервозность. Она казалась себе какой-то восьмиклассницей, звонящей своему парню. Парню, а не мужчине, за которым она замужем уже целых четырнадцать лет.
– Алло, – послышался в трубке голос Нила, сонный и не слишком приветливый.
– Привет, – сказала Джорджи, садясь прямо.
– Джорджи?
– Да… Здравствуй.
– Вообще-то, здесь уже первый час ночи.
– Я вечно забываю о разнице во времени. Эти дурацкие часовые пояса.
– Я… – В его голосе ощущалась досада. – Даже не ждал, что ты позвонишь.
– Я… просто хотела убедиться, что у тебя… у вас все в порядке.
– В полном порядке.
– Рада слышать.
– Вот так.
– Как твоя мама?
– В лучшем виде. Все они. Слушай, Джорджи, время все-таки позднее. Я устал за день.
– Конечно, Нил. Еще раз извини за поздний звонок. Я тебе завтра позвоню.
– Завтра?
– Ну да, завтра. Только пораньше, чем сегодня. Я просто…
– Ладно, – буркнул он и повесил трубку.
Несколько секунд Джорджи сидела, держа возле уха трубку, в которой пикали короткие гудки.
Нил не захотел с ней общаться. Свернул разговор и повесил трубку.
Она даже не успела спросить про девочек.
Она не успела сказать: «Я тебя люблю». Джорджи всегда говорила эти слова, и Нил всегда говорил их тоже. Возможно, кто-нибудь посчитал бы их слова о любви повседневной банальностью. Но для них эти слова были паролем безопасности. Доказательством того, что они по-прежнему одно целое.
