Василий Аксенов - Скажи изюм
Перед Конским сидел обаятельный международного склада мужик, похожий на писателя хемингуэевского направления, и разговор при всей его мерзости во время исполнения напоминал небрежное, но мастерское бренчание на пианино, и только когда он ушел, «Семь самураев» наполнились вонючим смрадом, из которого долго потом пришлось бежать, долго и безуспешно отмываться.
Огородников, пока ехал в такси и поднимался в лифте на двадцать четвертый этаж, все время был вздрючен донельзя. Из всего непростого, сказанного Конским, главным образом воткнулась в него «типичная внешность неудачника». Внимательно разглядывал себя во всех попадающихся на пути зеркалах и отражающих поверхностях. Неужели эта банда права? Всегда ведь считалось наоборот. Может быть, в последнее время все опускается вниз? Выше подбородок! Всегда была внешность нападающего в волейболе. Здесь не играют в волейбол, хм, может быть, то, что там считается внешностью удачника, здесь считается внешностью неудачника?
II
Президент издательства «Фараон» Даглас Семигорски знаком был Огородникову еще с 1972-го, а в его последний визит в Америку они даже играли в теннис, то есть с полным основанием могли друг друга называть короткими смашами: Даг, Макс, даг-даг; макс-макс…
– Скажите, Даг, в самом деле у меня внешность неудачника? Мистер Семигорски, облаченный в потертую кордаройную тройку, сидел нога на ногу, с мягкой улыбкой в стиле «корда-рой», то есть вельвет.
– Мы сейчас спросим у Марджи, – сказал он.
Вошла его секретарша, великолепная теннисная американочка Марджи Янг.
– Марджи фактически ведет все дела в лавке, – сказал Семигорски. – Кроме того, она талантливый начинающий фотограф. Марджи, ну а вы, конечно, знаете, кто такой Макс Огородников?
– Еще бы! – сверкнула первоклассная улыбка.
– Как вы считаете, Марджи, – у Макса внешность неудачника?
– Шутите, Даг? От мистера Огородникова за милю несет знаменитостью.
– Слышите, Макс? Немного полегче?
– Спасибо, мисс Янг! Спасибо, если не шутите.
Девушка двигалась по кабинету президента «Фараона» с подкупающей неформальностью. Очевидно, отношения у нее с боссом были – лучше не пожелаешь. Она положила перед Семигорски папку с делами Огородникова и скрылась, еще раз улыбнувшись, на этот раз через плечо.
– Я понимаю, почему у вас возникла эта смешная идея, – продолжал мягко стелить Семигорски. – Однако вы не должны неудачу со «Щепками» распространять на все свое творчество, Макс. Вот, посмотрите. – Он открыл «файл». – Ройалтис за все ваши три предыдущих альбома продолжают поступать, а на «Дрейфующую сушу» пришел запрос из Бразилии. Из Бразилии, Макс!
– Вы сказали, неудача со «Щепками», Даг? – переспросил Огородников. Он понял, что вот сейчас и откроется дверь, которую он долго старался как бы не замечать, прошагивать мимо, хотя давно уже надо было ее открыть.
– Увы, Макс, в Нью-Йорке приходится считаться с мнением такого человека, как Алик Конский. Макс, что с вами? Не говорите мне, пожалуйста, что вы не знаете о том, как Алик Конский торпедировал ваши «Щепки».
Огородников вообще ничего не мог выговорить. Он, видимо, так изменился, что Семигорски вызвал Марджи и попросил принести виски.
– Будьте любезны, Даг, – наконец сказал Максим, – расскажите мне эту милую историю.
Неразведенный «Чивас Ригал» придавал какие-то странно естественные очертания этой нью-йоркской ситуации и рассказу о предательстве.
– Я получил ваш альбом от Брюса Поллака еще года два назад, – рассказывал Семигорски. – Нашим ребятам здесь он понравился, у меня у самого, признаюсь, руки не дошли, но так или иначе, мы сделали Брюсу хороший «офер», кажется, двадцать пять «грэндов», если не ошибаюсь. Ну, в общем, Макс, сейчас все русские снимки, выходящие в больших издательствах, так или иначе попадают на рецензию к Алику Конскому. Альбом без цитаты из Конского просто не имеет шансов на успех. К тому же эта новая, разработанная им «переводческая техника»… Словом, ему послали и «Щепки», но в отношении вас, Макс, это, конечно, было чистой формальностью. Во-первых, у вас и у самого имя на Западе порядочное, а во-вторых, ну, все же знали, что вы друзья, я сам помню, как мы встречались в Москве в 1972 году, какое время было хорошее, меня тогда просто поразило, как вы все друг за друга держитесь.
Теперь, пожалуйста, вообразите мое изумленье, Макс, когда однажды Алик звонит мне в офис и говорит, что «Щепки» – это говно. Я переспрашиваю – говно в каком-нибудь особом смысле, сэр? Я думал, он что-нибудь понесет метафизическое, но он сказал: нет, просто говно, говно во всех смыслах, a piece of shit, больше я ничего не хочу сказать. Ну, и понимаете ли, Макс, это ведь было не только мне сказано, многим другим в городе, и вскоре, я бы сказал, что в течение недели, возникла совершенно другая атмосфера. Даже те люди в «Фараоне», которые одобрили ваш альбом, стали смотреть на него… гм… в лучшем случае скептически…
– Что же? Сами не могут отличить говна от конфетки? – с блестящей холодностью спросил Огородников. Вот так придется, видимо, разговаривать в этом Нью-Йорке – с блестящей холодностью. Горячностью эту мафию не прошибешь, Алька Конский их взял своим подмышечным чесанием, признаком независимости.
Семигорски, клево демонстрируя стиль «кордарой», присел на краешек стола. Хороших снимков нынче так много, Макс, что обществу приходится вырабатывать авторитеты для того, чтобы выработать мнение. Каман, фрэнд, у вас у самого есть теперь шанс стать авторитетом в этом городе. Холодный взгляд будущего авторитета переходит с собеседника на городской пейзаж.
Из офиса президента фотоиздательства «Фараон» открывался классический вид на нижнюю часть Манхэттена. Две глыбы Торгового центра с неопределенной прямоугольной значительностью возносили свое стоэтажие над сборищем глыб поменьше. Декабрьский ранний закат за ними слегка поднимался, и тучи старинный фрегат над ними слегка наклонялся. А ведь и в самом деле, как мечталось в юности об этих берегах! Американцы и не подозревали, сколько у них союзников в сталинской России. Нынче меньше. Нынче просто меньше союзников чего бы то ни было. Слишком много всего. На что же уповать человечеству? На кулинарию. Выживут страны с развитой гастрономией. России и Америке – крышка! А где это я опять насосался? Ах да, секретарша семигорская наливала.
– Я понимаю, Макс, что вас гнетет, – продолжал президент-друг, – но, согласитесь, к этому шло уже несколько лет. Признаюсь, эгоистически я рад: их потеря, наша удача. Я рад, что вы будете среди нас, и, поверьте, вы не останетесь здесь одиноки. Это земля беглецов.
– Вы читали мое интервью, Даг? Где же? – спросил Огородников с блестящей холодностью.
– Оно вчера прошло по телетайпам Ажанс Франс Пресс и перепечатано во многих газетах. Кто этот Амбруаз?
– Обыкновенный предатель.
Между прочим, знаменательный декабрьский денек – обнаружилось сразу два предателя. Вообще-то не так уж много для человека моего возраста. «Чивас Ригал» двенадцатилетней выдержки, хм… Странная идея, сопоставить хронологически…
– А когда это было, Даг? Ну, вот этот звоночек насчет говна?
– В самом конце мая, Макс, да-да, уже после Дня Памяти, это точно… О, Макс, не надо унывать, – в стиле «кордарой» мягко сострадал Даг Семигорски. – Ведь кроме плохих новостей у меня для вас есть и хорошие. Не возражаете?
– Принимаем, – сказал Огородников. – Выкладывайте.
– Давайте отправимся вместе в Сохо, о'кей? Наш общий друг Брюс Поллак открывает там сегодня новую галерею. Он ждет нас с вами и припас хорошие новости. А после чуть-чуть встряхнемся, вспомним Москву семьдесят второго года. Принято? Сплендид! Марджи, будьте любезны, соединитесь с Фокс-хилл и оставьте мессидж для миссис Семигорски, что мы с мистером Огородниковым едем в галерею Поллака и были бы рады, если бы она к нам присоединилась. А кстати, Марджи, может быть, и вы к нам присоединитесь? Украсите общество?
Марджи Янг включила улыбку на полный накал.
– Великолепная идея, Даг! С удовольствием!
Вот это по-товарищески, подумал Огородников. В честь Москвы семьдесят второго года. Я ему меховую шапку подарил, а он мне отвечает секретаршей.
III
Нынче веселей местечка в Нью-Йорке, пожалуй, не найдешь, чем Сохо, – написал автор и подумал в этом месте о щедрости и толерантности русского языка. Возьмите словечко «пожалуй» и ставьте по собственному желанию перед любым словом вышеприведенной фразы или после любого. Пожалуй, нынче… Нынче, пожалуй… А извивы нашего сослагательного наклонения! В мире вряд ли найдется птица, которая долетит до середины! Поистине, к знаменитому своему акрониму ВМПС (великий, могучий, правдивый, свободный) русский может в скобках прибавить ЩТ, то есть щедрый и толерантный. Диву даешься, как может этот веселый, расхлябанный, бродячий (ВРБ) язык сочетаться со свирепой властью, которая даже фотографию гнет на свой манер, не дает даже выпустить независимый от нее фотоальбомчик, превращая таким образом наше повествование из камерной повести в подобие шпионского романа.
