Виктор Пелевин - Чапаев и Пустота
Толчок барона был так силен, что я успел выставить перед собой руки только в самый последний момент и ударился лбом о землю.
Когда я поднял голову, передо мной снова был обычный мир – степь, вечереющее небо и близкая линия холмов. Спина барона покачивалась впереди – он шел к единственному во всей степи костру, над которым в небо поднимался вертикальный столб белого дыма.
Вскочив на ноги, я отряхнул испачканные на коленях брюки, но не решился пойти за ним следом. Барон подошел к костру; навстречу ему поднялись бородатые мужики в защитной форме и косматых желтых папахах.
– Здорово, ребята! – зычно заорал Юнгерн залихватским командирским басом. – Как оно?
– Стараемся, ваше высокоблагородие! Ничего, живем! Слава Богу! – послышалась разноголосица в ответ. Барона обступили со всех сторон, и он совершенно скрылся из виду. Чувствовалось, что бойцы его любят.
Я заметил, что ко мне от костра идет казак в желтой папахе. У него было до того зверское лицо, что на секунду я испугался, но успокоился, заметив у него в руке граненый стакан сине-зеленого стекла.
– Чего, барин, – ощерился он, подойдя, – небось, перетрухнул?
– Да, – сказал я, – есть немного.
– Ну так поправься, – сказал казак и протянул мне стакан.
Я выпил. Это была водка. Почти сразу же мне действительно стало легче.
– Благодарю. Очень кстати.
– Что, – спросил казак, принимая пустой стакан, – с господином бароном дружитесь?
– Так, – уклончиво сказал я, – знакомы.
– Строгий он, – заметил казак. – Все по режиму. Сейчас петь будут, а потом на вопрос отвечать. То есть они отвечать будут. А я уже отстрелялся. Уезжаю сегодня. Навсегда.
Я поглядел на него – при ближнем рассмотрении уже не казалось, что в его лице есть что-то зверское, просто его черты были грубыми, обветренными и опаленными горным солнцем. Больше того, несмотря на всю грубость этого лица, ему было свойственно задумчивое и словно бы даже мечтательное выражение.
– Тебя как зовут-то? – спросил я казака.
– Игнатом, – ответил тот. – А тебя, значит, Петром?
– Да, – сказал я, – а откуда ты знаешь?
Игнат чуть улыбнулся.
– Сам я с Дону, – сказал он. – А ты, видать, из столицы?
– Да, – сказал я, – питерский.
– Так ты, Петр, пока к костру не ходи. Господин барон не любят, когда петь мешают. А давай с тобой здесь посидим и послушаем. А чего не поймешь, так я объясню.
Я пожал плечами и сел на землю, скрестив по-турецки ноги.
Действительно, возле костра происходило что-то странное. Казаки в желтых папахах расселись полукругом, а барон, совсем как хормейстер, встал перед ними и поднял руки.
– Ой, то не вечер да не ве-е-ечер, – запели строгие мужские голоса, – мне да малым мало спало-ось…
– Люблю эту песню, – сказал я.
– Как же ты ее барин, любить можешь, если не слышал никогда? – спросил Игнат, присаживаясь рядом.
– Почему же не слышал? Это ведь старая казачья песня.
– Не, – сказал Игнат. – Путаешь. Эту песню господин барон специально для нас сочинили, чтоб мы пели и думали. А чтобы нам легче запомнить было, в ней и слова такие же, как в той песне, про которую ты говоришь, и музыка.
– В чем же тогда заключается его участие? – спросил я. – Я имею в виду, как тогда можно отличить ту песню, которая была раньше, от той, которую господин барон сочинил, если там и слова такие же, и музыка?
– А у той песни, которую господин барон сочинили, смысл совсем другой. Вот послушай, объясню. Слышь, поют: «мне малым мало спалось да во сне привиделось». Это знаешь что значит? Что хоть и не спалось, а все равно привиделось как бы во сне, понимаешь? То есть разницы нету – что спи, что не спи, все одно сон.
– Понимаю, – сказал я. – А дальше?
Игнат дождался следующего куплета.
– Вот, – сказал он. – Слушай. «Мне во сне привиделось, будто конь мой вороной разрезвился, расплясался, разыгрался подо мной». А тут вообще мудрость скрыта. Ты человек образованный, знаешь, наверно, есть в Индии такая древняя книга – Ебанишада.
– Знаю, – сказал я, немедленно вспомнив о недавнем разговоре с Котовским.
– Так вот там написано, что у человека ум – это как у казака лошадь. Все время вперед нас движет. Только господин барон говорят, что нынче у людей совсем другой коленкор пошел. Никто с этой своей лошадью совладеть не может, и поэтому она, можно сказать, удила закусила, и не всадник теперь ей управляет, а она его куда хочет, туда и несет. Так что всадник и думать забыл, что он куда-то попасть хотел. Куда лошадь выбредет, там и едет. Господин барон даже книгу нам обещали принести специальную, называется «Всадник без головы» – она вроде бы на специальном примере про это написана. Но забывают все время. Люди больно занятые. И то уж такое спасибо, что…
– А дальше что? – перебил я.
– Дальше? Что дальше. «А есаул-то наш догадлив был, он сумел сон мой разгадать… Ой да пропадет, он говорил мне, твоя буйна голова». Ну, про есаула понятно – это господин барон про себя так сложили, они у нас и правда догадливые. Да и насчет головы тоже понятно – это прямо по Ебанишаде. Раз ум так расплясался, что сам не знает, куда едет, то ему, понятное дело, только пропадать. И еще тут смысл один есть. Это мне недавно только господин барон сказали на ухо. Такой смысл, что всю эту мудрость людскую все одно здесь бросить придется. Но жалеть не надо, господин барон сказали, потому не надо, что самого главного все это не касаемо. Потому и поется, что не ты сам пропадешь, а только голова твоя буйная. А ей все равно туда и дорога.
Игнат задумчиво уперся руками в подбородок и замолчал, вслушиваясь в пение:
Ой, да подули ветры злы-ы-еДа-а с восточной стороны-ыИ сорвали желту шапкуС моей буйной головы…
Я некоторое время ожидал комментария, но его не последовало. Тогда я сам решился нарушить молчание.
– Насчет ветров с востока я еще понять могу, – сказал я, – как говорится, ex orienta lux[4]. Но почему шапку-то срывает?
– А чтоб привязанностей не было.
– А почему шапка желтая?
– Так мы ж Гелугпа. Вот и шапки у нас желтые. Были бы Кармапа, так шапка была бы красная. А если бы были Бон-по, как на Дону, так она бы черная была. Но сущность за всем этим одна. Как голова пропадать будет, так какая ей тогда разница, какая на ней была шапка? А с другой стороны подойти – там, где воля начинается, никакие цвета уже ничего не значат.
– Да, – сказал я, – неплохо вас господин барон обучил. Только что же это за самое главное, что начинается, когда буйна голова пропадает?
Игнат тяжело вздохнул.
– Вот тут-то и фокус, – сказал он. – Господин барон об этом каждый вечер спрашивают. А сказать никто не может, хотя все и стараются. Ты хоть знаешь, что бывает, когда кто из ребят на такой вопрос отвечает?
– Откуда же мне знать, – сказал я.
– Господин барон его сразу же переводит в Особый Полк Тибетских Казаков. Это совсем особый род войск. Можно сказать, краса и слава всей Азиатской Конной Дивизии. Хотя, если подумать, не место такому полку в конной дивизии, потому что те, кто в нем служат, не на лошадях ездят, а на слонах.
Я подумал, что передо мной, скорей всего, один из тех вралей-самородков, которые не задумываясь сочинят историю любой степени неправдоподобия, но уснастят ее таким количеством реальных деталей, что хоть на секунду, но заставят в нее поверить.
– Как же со слона-то шашкой рубить? – спросил я. – Неудобно будет.
– Неудобно, так на то она и служба, – сказал с усмешкой Игнат и поднял на меня глаза. – Не веришь, барин? Ну и не верь. Я, пока на вопрос господина барона не ответил, тоже не верил. А сейчас уже и верить не надо, потому что знаю все.
– Так ты, значит, на этот вопрос ответил?
Игнат важно кивнул головой.
– Потому и хожу теперь, как человек, по полю. А не к огню жмусь.
– Что же ты сказал барону?
– А что я сказал, то тебе не поможет, – сказал Игнат. – Тут не изо рта надо отвечать. И не из головы.
Некоторое время мы молчали; Игнат, казалось, о чем-то задумался. Вдруг он поднял голову.
– А вон и господин барон идут. Так что пора нам с тобой попрощаться.
Я оглянулся и увидел высокую худую фигуру барона. Он приближался к месту, где сидели мы с Игнатом. Игнат встал; я на всякий случай последовал его примеру.
– Ну что, – спросил барон Игната, подойдя, – готов?
– Так точно, – ответил Игнат, – готов.
Барон сунул два пальца в рот и совершенно по-бандитски свистнул. После этого случилось нечто абсолютно неожиданное и невообразимое.
Из-за узкой полосы невысоких кустов, поднимавшейся за нашими спинами, неожиданно вышел огромный белый слон. Он появился именно из-за кустов, хотя по высоте был раз в десять их выше, и я совершенно не в силах объяснить, как это произошло. Не то чтобы он был маленьким в тот момент, когда появился, а потом, приближаясь к нам, вырос в размерах в несколько раз. И не то чтобы он вышел из-за какой-то невидимой стены, совпадавшей по своему расположению с этими кустами. Выходя из-за кустов, слон уже был неправдоподобно огромным, и вместе с тем он вышел именно из-за крохотной полоски кустов, за которой вряд ли могла бы спрятаться и овца.
