Армандо Салинас - За годом год
— Может, по-вашему, и дешевые, но мне не по карману.
Наконец Рамиро решился поговорить со своим начальником. Дон Раймундо дал ему рекомендательное письмо в жилищную контору на улице генерала Москардо.
— Там живет наш хороший друг, свой человек. У него большие возможности. А ты бывший борец, ветеран, фалангист с самого начала движения, так же как я. И в мирное время каждый из нас занимает место, которого достоин. Если он захочет, может дать тебе квартиру. Гарантировать, конечно, я не могу. Но у него большие связи.
Рамиро сначала думал рассказать Бланке о своем утреннем визите, но потом решил промолчать. А вдруг опять неудача, тогда разочарование для нее будет слишком жестоким.
Бланка ушла к себе в комнату. Рамиро снова сел рядом с Хоакином.
— Никогда не женись. Не женись, друг. От женщин одна только морока.
— Ты знаешь, что Антония завтра уезжает?
— Нет. Слышал, что собирается, но не думал, что так быстро. А тетка ее что говорит?
— Тоже собирается уезжать. Со своим хозяином.
— Скажи лучше, со своим любовником.
— Каждый устраивается как умеет.
Аделита увлеченно играла в коридоре тряпичным мячиком.
— Папа, я хочу кушать.
— Хорошо, дорогая, хорошо. Попроси у мамы. Да, Хоакин, а насчет твоего рассказа я тебе вот что скажу. Испанцы с точки зрения семьи, муниципальных организаций, профсоюзов… Да не дергай ты меня за пиджак, дочка! Пойди к своей мамочке… Семья, муниципалитеты, синдикаты — это необходимые организации. А этим людям, о которых ты говоришь, мы с помощью диалога между хозяевами и трудящимися…
— Папа-а-а…
— Трудно представить, чтобы собака с кошкой ели из одной миски. Хозяева гнут свою линию, стараются урвать у нас лакомый кусок, а мы противимся этому. Так что согласия быть не может: или они, или мы.
— Послушай, Рамиро, дай мне пять дуро. Мне надо купить оливкового масла, — Бланка облокотилась о спинку стула, на котором сидел Рамиро. Муж, бормоча проклятия, достал бумажник.
— Можно подумать, что рот тебе делал монах. Требуешь больше, чем студенты на пирушке.
— Пора бы тебе знать, что на твой конторский заработок мы не дотягиваем и до десятого числа, а в остальные дни перебиваемся на твои комиссионные от продажи бумаги. Если у тебя есть деньги, давай. Нет — я попрошу в долг. Хочешь не хочешь, а тебе придется попросить аванс в конторе.
— Да?
— Да! И запомни, деньги не резиновые, не растянешь.
— В этом месяце, Бланка, мы с тобой окажемся на мели, придется где-то занимать.
— Торопить время — последнее дело, — сказала Бланка. — Стоишь перед календарем, как дурная, будто оттого, что на него смотришь, дни идут быстрее. Сама себе твердишь, что в месяце тридцать дней, но ничего не помогает, так и тянет к календарю посчитать, сколько еще дней осталось до получки. Вот иногда и говорю себе: желать, чтобы время шло быстрее, — самый тяжкий грех, на какой способен человек. Стареть, становиться старухой, подгонять время и надеяться, может, наступят хорошие времена, не по мне. Лучше плюнуть на все и ни о чем не думать. Но я так не могу.
— У нас на заводе, когда в получку нечего получать, потому что все выбрал в авансы, мы говорим: ну, заработал «змейку». Знаете почему? Да потому, что на конверте с зарплатой сверху пишут сумму, а внизу вычеты и авансы. Вот подобьют итог, и остается одна змейка, ну, такая закорючка, которую чертит кассир, когда тебе ничего не причитается, — разъяснял Хоакин.
Рамиро извлек из бумажника новенький банкнот. Последние пять дуро, сложенные в несколько раз, были засунуты в самое дальнее отделение бумажника. Отдавая жене деньги, Рамиро даже наклонился вперед, чтобы Бланка, не дай бог, не заметила, что он прячет от нее «подкожные».
В комнате рядом закашляла Аделита.
— Ну, что там с девочкой, Бланка! Слышишь, Бланка!
Бланка пошла в спальню причесаться. Она высунулась из двери и прокричала мужу:
— Да я уж давала ей сиропчику!
Ну, Рамиро… — Хоакин встал.
— Что?
— Да ничего. Несмотря на все твои мысли, ты неплохой человек.
— Я что-то тебя не понимаю.
— Мне любопытно знать, что ты думаешь о тех, кто родился после войны. Они совсем другие люди.
— Я тебя не понимаю.
— Я спрашиваю о людях, которые не знали гражданской войны. В один прекрасный день, будь уверен, они потребуют ответа на многие вопросы.
Рамиро ничего не ответил. Они молча доиграли партию в шахматы.
* * *Антония складывала в чемодан вещи, которые собиралась взять с собой на следующий день. Вещей было совсем немного: зимний свитер, две смены нижнего белья, жакет, две юбки и две блузки. Две смены постельного белья. Пара новых чулок да пара старых, ношеных. Два столовых гарнитура (скатерть и салфетки), пара туфель, не считая тех, что были надеты на ней. Домашние тапочки и еще кое-какие мелочи.
Тетушка Ауреа молча взирала на свою племянницу, придирчиво следя за каждой вещью, которую Антония складывала в чемодан.
— Смотри не ошибись, не унеси что-нибудь из моего, — предупредила она.
— Не беспокойся, тетушка. Если я случайно и возьму твои вещи, обязательно возвращу, — отвечала Антония.
Спускалась ночь. В открытое окно со двора доносился шум, какой бывает в тот час, когда зажигается свет в кухнях. Женщины, как всегда, стряпая, распевали модные песенки или слушали передаваемые по радио отрывки из романов.
Рамиро уговаривал жену пойти в кино.
— Ну, что же теперь, жена, в реку, что ли, бросаться?
Хоакин отправился гулять с Попитой. Мария работала.
Антония уложила чемодан и, выпрямившись, посмотрела на тетку.
— Вот и все. Кажется, ничего не забыла.
— Нет. Ты ничего не забыла.
— Знаешь, тетя, мне даже немножко грустно стало. Не пойму почему, а грустно. Здесь, в этой каморке, столько нами прожито и пережито!
Антония оглядела стены, щель в перегородке, похожую на змею. Иногда она ночью пугалась ее и не могла заснуть. Печурку, на которой готовила обед. Сколько трудов стоило ее растопить! Кровать, где они с теткой спали, прижавшись друг к другу холодными зимними ночами. Большое зеркало в шкафу. Она смотрелась в него воскресными вечерами, когда прихорашивалась, чтобы пойти погулять с Луисом. Стул, на котором долгими вечерами просиживала за шитьем, слушая соседское радио. Без гроша в кармане, не имея возможности встретиться с женихом.
Антония научилась различать голоса соседок по интонациям, по тембру. Она вспомнила Хоакина, друга, соседа. Пьяненькую, но добрую сеньору Марию. Аиду, вышедшую замуж за старьевщика. Сколько переговорено с нею! Новых жильцов. Всех вспомнила Антония, рассматривая комнату, которую собиралась навсегда покинуть.
Тетушка Ауреа открыла шкаф и достала ярко-желтый шелковый платок и раскрашенный вручную севильский веер. Потом извлекла из кармана банкнот в двадцать дуро.
— На, возьми! Это тебе мой подарок. Другого у меня нет.
Антония не могла уснуть. Щель в стене снова казалась ползущей змеей. Тетушка Ауреа, засыпая, тихо посапывала.
— Тетя!
— Что?
— Ты не спишь? Я не могу заснуть.
— Оставь меня в покое, поговорим завтра, я устала.
Странное чувство овладело Антонией. Она уходила из этого дома, и ей было радостно и в то же время грустно.
Аделита заснула во время сеанса, и теперь Бланка несла ее на руках. Втроем легли они в кровать. Девочка спала у стены, Бланка посредине, а Рамиро с краю.
Рамиро потушил свет. Он размышлял о только что виденном фильме. Музыкальная комедия, где резвились и прыгали полуодетые девицы. Невольно он стал гладить жену. Бланка не спала, но она не думала ни о фильме, ни о развлечениях с мужем.
— Тут же девочка, — сказала она. — Когда останемся одни.
— Как знаешь…
— Рамиро, а ведь завтра тебе придется занять пятьсот песет, не меньше.
Это сразу отрезвило Рамиро. Он повернулся на бок и заснул под монотонный голос жены.
В обеденный перерыв Энрике подошел к Хоакину.
— В субботу надо обязательно встретиться у Аугусто.
— Что-нибудь важное?
— Да, готовится большое дело.
— А какое?
— В субботу скажу, раньше не стоит.
— Хорошо.
— Не подведи, мы на тебя рассчитываем.
— Я принесу книги, которые ты мне дал в последний раз.
— Не надо. Ничего не приноси. Припрячь их лучше дома.
— Что-нибудь случилось?
— Нет, не беспокойся. Ни с кем ничего опасного не случилось. Но будь осторожней, когда пойдешь к Аугусто.
— А что, за его домом следят?
— Нет. Но не задавай ты столько вопросов. В субботу все объясню.
Хоакин, поразмышляв над словами Энрике и не найдя им объяснения, забыл про этот разговор. Вечером, после работы, он пошел к Пепите.
Пепита жила в доме с коридорной системой. Двор дома был большой, прямоугольный, посреди стояла колонка с четырьмя кранами, из которых жильцы первого этажа брали воду.
