Олег Лукошин - Капитализм (сборник)
До отплытия черниговского парохода времени оставалось уже немного. И тогда, охрипшие, обозленные, испуганные, дядя и Яков пошли одеваться.
Старик Яков переменил взмокшую рубаху. С удивлением глядел я на его могучие плечи: у него было волосатое загорелое туловище, и, как железные шары, перекатывались и играли под кожей мускулы.
«Да, этот кривоногий дуб еще пошумит, – подумал я. – А ведь когда он оденется, согнется, закашляет и схватится за сердце, ну как не подумать, что это и правда только болезненный беззубый старикашка!»
На речной вокзал мы пришли рано. Только еще объявили посадку, и до отхода оставался час. Старик Яков быстро прошел в каюту и больше не выходил оттуда ни разу.
Мы с дядей бродили по палубе, и я чувствовал, что дядя чем-то встревожен. Он то и дело оставлял меня одного под видом того, что ему нужно то в умывальник, то в буфет, то в киоск, то к старику Якову.
Наконец он вернулся чем-то обрадованный и протянул мне пригоршню белых черешен.
– Ба! – удивленно воскликнул он. – Посмотри-ка! А вот идет твой друг Славка!
– Разве тебе ехать в эту сторону? – бросаясь к Славке, спросил я.
– Я же тебе говорил, что вверх, – ответил Славка. – Ну-ка, посмотри, вода течет откуда?.. А ты куда? До Чернигова?
– Нет, Славка! Мы только провожаем одного знакомого.
– Жаль! А то вдвоем прокатились бы весело. У отца в каюте миелофон… сильный… далеко мысли читает.
– Глядите, – остановил нас дядя. – Вон на воде какая комедия!
Крохотный сердитый пароходишко, черный от дыма, отчаянно колотил по воде колесами и тянул за собой огромную груженную лесом баржу.
Тут я заметил, что мы остановились как раз перед окошком той каюты, что занимал старик Яков, и сейчас оттуда сквозь щель меж занавесок выглядывали его противные выпученные глаза.
«Сидишь, сыч, а свету боишься», – подумал я и потащил Славку на другое место.
Пароход дал второй гудок.
Дядя пошел к Якову, а мы попрощались со Славкой.
– Так не забудь зайти за плеером, – напомнил он. – Отец вернется завтра обязательно.
– Ладно, зайду! Прощай, Славка! Будь счастлив!
– И ты тоже! Эй, папа! Я здесь! – крикнул он и бросился к отцу, который с миелофоном в руках вышел на палубу и оглядывался по сторонам, словно решая, у кого бы почитать мысли.
Раньше, до ареста, у моего отца был наган, и я уже знал, что каждое оружие имеет свой единственный номер и, где бы оно ни оказалось, по этому номеру всегда разыщут его владельца.
Утром я вытряхнул печенье из фанерной коробки, натолкал газетной бумаги, положил туда браунинг, завернул коробку, туго перевязал бечевкой и украдкой от дяди вышел на улицу.
Тут я спросил у прохожего, где здесь в Киеве Стол находок.
В Москве из такого Стола Валентина получила однажды позабытый в такси лифчик.
«Киев, – думал я, – город тоже большой, следовательно, и тут люди теряют всякого добра немало».
Мне объяснили дорогу.
Я рассчитывал, что, зайдя в этот Стол находок, я суну в окошечко сверток. «Вот, – скажу, – посмотрите, что-то там нашел, а мне некогда». И сейчас же удалюсь прочь. Пусть они как там хотят, так и разбираются.
Но первое, что мне не понравилось, – это то, что Стол оказался при управлении милиции.
Поколебавшись, я все же вошел. Дежурный указал мне номер комнаты. Никакого окошечка там не было.
Позади широкого барьера сидел человек в милицейской форме, а на столе перед ним лежали разные бумаги и тут же блестящий смартфон огромных размеров.
В очереди передо мной стояли двое.
– Итак, – спрашивал милиционер востроносого и рыжеусого человека, – ваше имя – Павло Федоров Павлюченко. Адрес: Большая Красноармейская, сорок. Означенный смартфон Производственного объединения «Полет мысли», город Воскресенск Московской области, номер такой-то, с многочисленными функциями обнаружен вами у ворот пивной лавки номер сорок шесть. Так ли я записал?
– Так точно, – ответил рыжеусый. – Я как был вчера выпивши, то, значит, зашел сегодня, чтобы опять… этого самого…
– Это к факту не относится, – перебил его милиционер. – Получайте квиток и расписывайтесь.
– Это я распишусь – отчего же! Гляжу я… Мать честная! Лежит он, красавец… сияет. Я человек честный, мне чужого не надо. Кабы еще с гарнитурой, а то один. Дай, думаю, отнесу! Может, и потерял ее свой же брат, труженик.
– Один! – сурово заметил милиционер. – Кабы и с гарнитурой, все равно снесть надо. Этакое глупое у вас разумение… Подходи следующий.
– Я человек честный, – пряча квитанцию, бормотал рыжеусый. – Мне что с гарнитурой, что в чехле из крокодиловой кожи… и то снес бы. Мне ведь самому телефон только для разговоров нужен, а все эти прибамбасы, радио да игры ни к чему. Ну а зачем они?..
Пошатываясь, он пошел к выходу, а вслед за ним проскользнул и я.
«Нет, – думал я, – если из-за одного смартфона тут столько расспросов, то с моей находкой скоро мне не отвертеться».
Опечаленный вернулся я домой и засунул браунинг на прежнее место. Надо было придумать что-то другое.
К вечеру я побежал на окраину, к Славкиной бабке.
– Не приезжал отец! – сказала она. – И то три раза из правительства звонили да два из Политбюро… Ну вот, слышите? Опять звонят. – И, отодвинув шипящую сковородку, она вперевалку пошла к телефону.
– Чистая напасть! – вздохнула она, вернувшись. – Ну задержался, ну не угадал к пароходу… Так не дадут дня человеку побыть с женой да с матерью! Завтра приходи, милый! Да куда ж ты?.. Скушай пирожка, котлетку! Я и то наготовила, а есть некому.
Я поблагодарил добрую старуху, но от еды отказался.
По пути на площади мне попался киоск справочного бюро. Из любопытства подошел поближе и прочел, что в числе прочих здесь выдаются справки об условиях приема во все учебные заведения. И цена всему этому делу полтинник.
Тогда я заполнил бланк на хард-роковую школу города Одессы. За ответом велели приходить через полчаса.
В ожидании я пошел шататься по соседним уличкам, заглядывая в лавки, магазины, а то и просто в чужие окна.
Наконец-то полчаса прошли! Помчался к киоску. Схватил протянутую мне бумажку.
Никакой хард-роковой школы в Одессе нет и не было. Попсовая – да, даже две. Школа шансона, школа индийской рага-музыки, школа транса, хауса и эмбиента, но не хард-рока.
Я зашатался. Горе мое было так велико, что я не мог даже плакать и, вероятно, целый час просидел на каменной ступеньке какой-то сырой подворотни. И мне тогда хотелось, чтобы дядю этого убило громом или пусть бы он оступился и полетел вниз головой с обрыва в Днепр. На душе было пусто и холодно. Ничего теперь впереди не светило, не обнадеживало и не согревало.
Домой возвращаться не хотелось, но идти больше было мне некуда. И тогда я решил, что завтра же, когда разделаемся с записью альбома, обворую дядю: украду рублей сто или двести и уйду куда глаза глядят. Может быть, наймусь в какой-нибудь шалман играть шансон. А может быть, спрячусь тайком в трюме корабля и попытаюсь уехать в треклятую Америку, чтобы барабанить на улицах Нью-Йорка, города желтого дьявола. В открытом море матросы ведь не выбросят… Впрочем, чего жалеть? Может быть, и выбросят… Вздор!
Мысли путались.
Пришел домой, заглянув по пути в расщелину у разрушенной беседки и выудив из тайника браунинг (без него бежать нельзя!), и сразу принялся обшаривать чемоданы. Денег не нашел. Очевидно, дядя носил их с собой.
Щеки горели, и во рту было сухо. Я почувствовал себя уставшим, перебрался к себе в комнату и улегся на кровать. Глубокое безразличие овладело мной, и я уже не думал ни о дяде, ни о старике Якове, ни о всем том обмане, который пришел с их появлением в мою жизнь.
Мелькали обрывки мыслей, какие-то цветные картинки. Поле, луг, речка. Тиль-тиль, тир-люли! И я опять вспоминаю: отец и я. Он поет:
Strangers in the nightExchanging glancesWondering in the nightWhat were the chances
«Папа, – говорю ему я, – это замечательная песня. Но это же, право, не рок-н-ролльная!» – «Как не рок-н-ролльная? – и он хмурится. – Ну вот: ночь, два одиноких существа бредут впотьмах, имя им – Добро и Зло. Они таились в земных глубинах и вот выбрались наружу – бороться за Человека. И вдруг – подобная сотрясению вселенских основ встреча этих противоборствующих начал! Все в ней – и злоба, и отчаяние, и надежда, и вера. Кто победит? Кто будет править миром?.. Как не рок-н-ролльная? Очень даже рок-н-ролльная! О чем же еще петь в рок-н-ролльных песнях? Ну что? Теперь понял?» – «Да, да! Понял!»
Кто-то быстро тронул меня за плечо. Лениво открыл я глаза и с радостным криком приветствовал Прометея. Отца-Прометея.
– Ты вернулся?! – воскликнул я.
– Еще нет, – улыбнулся он. – Пока я видение. Но сегодня это произойдет. Сегодня ты отобьешь заветный Ритм. Я знаю, он уже звучит в тебе. Ждать осталось недолго.
Сотовый телефон в кармане издал вкрадчивый перезвон. Пришла эсэмэска. «Новые услуги от сотового оператора “Вымпел коммунизма”, – гласил ее текст. – Комсомольцам и коммунистам sms в два раза дешевле. Беспартийным – в два раза дороже. Подробности – по номеру 6010».
