Раймон Кено - Упражнения в стиле
— Да нет, дело не в нем. Бедняга... он парень неплохой. Но его судейские и казначеи как пить дать прикарманят мои полновесные, блестящие, новенькие турские экю чистейшего, без примеси, золота. Так что нечего мне тут зубы заговаривать! Эй, вы там, а ну, живо подрумянивайте свинец и готовьте масляный соус погорячее!
И герцог довольно потер руки, а Особые Монархические Отряды тем временем, удалившись на благоразумное расстояние от замка, начали помаленьку прибирать к рукам съестные припасы, предназначенные для герцога, его чад, домочадцев и скота.
Когда аббат Биротон обратил внимание герцога на эти коварные действия неприятеля, тот лишь хлопнул себя по ляжкам и весело рассмеялся.
Я давно уже принял меры предосторожности. Мои запасы позволят нам продержаться все то время, что наш христианнейший король будет пропадать в своем крестовом походе плюс дорога туда и обратно, если, конечно, найдется кому возвращаться.
— Боже, храни короля! — сказал машинально аббат.
— Ну а коли припрет, будем есть человечину. Вареную, конечно, — говорят, и в ней есть своя прелесть. А ежели захочется свеженьких овощей или фруктов, сделаем вылазку и поколошматим этих подлых ОМОНОвцев. Мне заранее приятно думать о том, как прекрасно их трупики удобрят мои грядки с редисом, до которого я большой охотник. А теперь, аббат, ты ответишь на третий из моих вопросов, а именно: что ты думаешь о всеобщей истории в общем и об общей истории в частности. Момент, как мне кажется, сейчас самый подходящий. Итак, я слушаю.
V
— Ну, ты идешь? — спрашивает Бертранда.
— Ох, и тощища! — говорит Йолант. — Ох, и мучение!
— Ты на мне женился не для одного только удовольствия. Давай-давай, пошли, живо!
— С твоей сестрой я повидаюсь охотно, но папаша твой, знаешь ли...
— Что это я должна знать?
— Ничего, проехали.
— Надеюсь, что проехали.
— Уж я-то знаю, что имею в виду.
— Вот и знай себе на здоровье. И подойди, я тебе перевяжу галстук. Ты даже галстук себе прилично повязать не способен.
У них назначена встреча с Сигизмундой и Люсетом.
— Надо же! — замечает Сигизмунда. — У вас новый уаттомобиль?
— Совершенно не к чему это замечать, — говорит Люсет, — это и так заметно.
— Садитесь! — предлагает Йолант.
— Мы поедем на своем, — отвечает Люсет.
— Надо же! — восклицает Бертранда. — У вас тоже новый уаттомобиль?
— Ничего сверхъестественного! — возражает Йолант. — У всех всегда новые уаттомобили.
— Главное, не устраивайте гонки! — предостерегает Сигизмунда.
Нет, гонок они не устраивают, но к «Ковчегу» подоспевают почти одновременно. Сидролен занят перекрашиванием загородки вдоль набережной. Ламелия поджидает гостей на барже, она уже приготовила укропную настойку, минералку и стаканы. Женщины спускаются с пригорка. Мужчины — оба — задерживаются возле Сидролена, наблюдая, как он наносит последние мазки; наблюдают они молча, с видом знатоков.
— Неплохая работка, — говорит наконец Люсет.
— Прекрасный труд! — говорит Йолант.
— Ну а баржа, — спрашивает Люсет у Сидролена, — ее вы тоже собираетесь перекрашивать?
— В будущем году, — отвечает Сидролен. — Раз в два года. В прошлом году красил. Ну вот и все.
Прихватив банку с краской, он спускается с пригорка.
— Не расквасьте себе физиономии, — советует он. На мостках он добавляет: — Осторожно, не бултыхнитесь в воду.
Их ждет укропная настойка; женщины тем временем беседуют о телевидении.
— Надо бы тебе купить телевизор, — говорит Бертранда Ламелии. — Чем ты занимаешься вечерами? Наверное, дохнешь со скуки.
— Терплю пока, — говорит Ламелия. — Не вечно же мне здесь торчать.
— А что ж ты собираешься делать?
— Ну, выйду замуж, черт возьми.
— У тебя есть кто-нибудь на примете?
— Да как сказать...
И она жеманно улыбается.
— Скучно вам будет, когда она свалит отсюда, — говорит Люсет Сидролену.
— Ну, я, знаете ли... Мне, чтобы заскучать, много надо...
— Он всегда найдет чем бы не заняться, — говорит Ламелия. — Живет по принципу: где бы ни работать, лишь бы не работать.
— Да уж мы его знаем так же хорошо, как и ты, — хором поддакивают Бертранда и Сигизмунда.
— Конечно, — говорит Сидролен, — я бы предпочел, чтобы она осталась на барже, но надо же и ей свою жизнь устроить, этой малышке, это нормально.
— Это нормально, — говорит Бертранда.
— Это нормально, — говорит Сигизмунда.
— Так у тебя есть кто-нибудь на примете? — спрашивает Бертранда.
— Как сказать... — говорит Ламелия.
И она жеманно улыбается.
— А правда, — вступает вдруг в разговор Люсет, — почему это у вас нет телевизора? Все-таки развлечение.
— Да и просвещает, — говорит Йолант.
— Ну так как же, Ламелия, — говорит Сидролен, — пока ты не замужем, хочешь развлекаться или просвещаться?
— Нет, папа, я хочу только одного — заниматься любовью.
— По телевизору любовью никогда не занимаются, — замечает Люсет.
— То есть вообще никогда не занимаются, — говорит Йолант.
— Как вы глупы, — говорит Бертранда, — это ведь потому, что его смотрят ребятишки.
— Ты своим позволила бы смотреть сколько хочется? — спрашивает Сигизмунда.
— Только то, что просвещает, — отвечает Йолант. — Особенно новости. Так они узнают историю Франции и даже всеобщую историю.
— Это как же? — спрашивает Люсет.
— А вот как: ведь сегодняшние новости — это завтрашняя история. По крайней мере именно ее им предстоит учить в школе, поскольку они уже будут ее знать.
— Ну, старик, ты говори, да не заговаривайся, — возражает Люсет. — История никогда не была новостями, а новости — историей. Не смешивай Божий дар с яичницей.
— Да нет, вот именно, что надо смешивать. Давай разберемся. Представь, будто ты сидишь перед телевизором и видишь — я подчеркиваю, именно видишь — живого Люсьена Бонапарта[*], что звонит в колокольчик, его брата в углу, орущих депутатов, врывающихся гренадеров, — словом, ты присутствуешь при девятнадцатом брюмере. После чего ты отправляешься на боковую, спишь сто лет без просыпу, просыпаешься, и вот в этот момент девятнадцатое брюмера стало для тебя историей и тебе вовсе незачем копаться в книгах, чтобы вбить себе в башку всю эту брюмерзость.
— Ну ты даешь! — говорит Сигизмунда. — Ведь в то время телевизоров-то не было.
— Согласен, — говорит Йолант, — тогда возьмем кинохронику: иногда нам показывают старую. И вот там ты видишь, как царь Николай пожимает руку Пуанкаре, такси на Марне[*], Вильгельма II, кронпринца, Верден, — что это как не история? А ведь когда-то это было новостями.
— Было и есть, — говорит Люсет. — Доказательство — то, что ты смотришь это в кино и что тебе объявляют: это новости.
— Ну и глупо, — говорит Йолант. — Тогда что же такое история?
— Это когда она написана.
— И верно, — говорит Бертранда.
— Он прав, — говорит Сигизмунда.
— Тысячу раз прав, — говорит Ламелия.
Йолант хлопает по столу.
— Эй, поаккуратней, не опрокиньте укропную настойку, — предупреждает Сидролен.
Йолант хлопает по столу поаккуратней, стараясь не опрокинуть укропную настойку. К жесту он присоединяет слово:
— Ну что вы тут все — безмозглые, что ли, не доходит до вас, что я хочу сказать?!
— Мы все прекрасно поняли, — говорит Бертранда, — только все равно это идиотство.
— Да ты поразмысли хотя бы минут пять, напряги мозги! В один прекрасный день, например, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, некие люди подписали перемирие...
— Ну, предположим.
— ...и это засняли киношники. В тот день данное событие было новостью, а потом, после, теперь, к примеру, оно стало историей. Ясно, нет?
— Нет, — говорит Люсет. — Никак не выходит: потому что эти твои новости — ты их видишь не в тот момент, когда дело происходит. Ты видишь их иногда неделю, иногда две недели спустя. Есть даже такие кинотеатрики, где тебе покажут «Тур де Франс» в ноябре месяце[*]. Так вот, при этих условиях — в какой же момент новости становятся историей?
— Да тут же, сразу! Тотчас же, presto subito![42] Телевидение — это новости, которые застывают, как желе, и становятся историей. Сделано — сказано.
— А когда еще не было телевидения, — спрашивает Сигизмунда, — не было, значит, и истории?
— Вот видишь, — говорит Люсет, — это тебе и крыть нечем.
— Может, выпьете еще укропной настойки? — предлагает Сидролен.
— Ну а ты, папа, — говорит Ламелия, — ты что об этом думаешь?
— Я? У меня телевизора нет.
— Знаем, знаем, — говорит Бертранда, — потому-то мы и объясняем Ламелии, что тебе следовало бы подарить ей телевизор, — так она будет меньше скучать.
