Андрей Войновский - Врачеватель-2. Трагедия абсурда. Олигархическая сказка
Вдова уже не плакала. Вдова смотрела на охотника глазами, мятежный блеск которых не описал бы гений Леонардо. Такого взгляда я не видел никогда. Воображенье сумасшедшего со стажем не в состоянии нарисовать и сотой доли того, что ураганом в океане взметало сонмы волн бушующих страстей внутри ловящей воздух необузданной природы гражданки Неказистой. Она была как смерч. Но странный смерч, смерч без движения. Вдова как будто бы застыла. Действительно, как львица… перед решающим броском.
– Теперь же скромная общительная девочка живет в тебе, – в противовес кипящему котлу страстей вдовы, с убийственной невозмутимостью продолжил монолог охотник. – И от тебя теперь она неотделима. Ты будто ей беременна. Она и есть твое творение, а ты – ее, но в большей степени. Вот потому ты здесь. Однако же не пожелай ты этого сама, Людмила, девочка б тебя не одолела. Но ты сегодня здесь. И хорошо, что нас с тобою разделяет яма. Капкан для хищников, он – словно Рубикон.
Охотник замолчал. Не отрывая взгляда, он смотрел перед собой на адскую ловушку, замаскированную сверху травой и хвойной лапой, думая, наверное, о том, что через несколько мгновений его мятущийся по миру дух снова провалится и упадет на острые осиновые колья. Задумчивость охотника нарушила вдова:
– Ты говоришь мне то, что я понять не в силах. Меня сюда вела любовь. Какая, к черту, девочка? Пойми ты наконец, моя душа искромсана на мелкие куски. Одна тоска – и больше ничего. Вся жизнь перевернулась, куда-то улетучилась и потеряла всякий смысл.
– Ах ты, любезная моя вторая половинка, мы так давно с тобой не виделись, что даже странно. Я ведь пока эмоций не лишен. И чувств я не лишен. Точней сказать, пока меня их не лишили. Я не лишен определенного оттенка этих чувств, и это самая чудовищная боль, которую способно испытать сознание вне тела. Физическая боль в сравнении с моей – ребячество. Физическая боль – блаженство. Она имеет свой конец, а вот моя готова устремиться в бесконечность. И ничего страшнее быть не может.
– Миша!.. – Рыдания вдовы возобновились с новой силой.
– Я же сказал: больше ни шагу. Перед тобою волчья яма, в которой я погиб когда-то. Ужели не понятно? Но ты как будто бы меня не слышишь. Тебе так хочется туда упасть? А как же твоя миссия, Людмила? Ведь вы же с девочкой пришли сюда не просто так. Ведь вы же с ней пришли сюда за властью. Скорее, вы пришли сюда за тем, благодаря чему вам эту власть халдеи расписные подобострастно принесут на золотом подносе. Все это безобразие – помимо расписных халдеев – и без того всегда казне российской стоило недешево. И вот теперь еще и ты со скромной девочкой, чье имя не похоже на остальные имена, но очень хочется вам с ней взлететь на самую макушку этой власти. Ты знаешь, ведь у нас с тобою было все, кроме, пожалуй, одного – любви, и значит, не было в нас Бога. Без этого простого слова, без любви, Его не существует. Одна надгробная плита и никакой поэзии.
Ничто не изменилось в поведении двух праздноговорящих: красивые бездонные глаза вдовы по-прежнему безжалостно и жадно застилала густая пелена от терпких и горючих слез; по-прежнему охотник был убийственно улыбчиво-статичен, едва заметно поправлял на плече ремень тяжелого ружья. Возможно, те, кто за чертой, мудрее? Да нет, пока что это не доказано никем.
– Прости меня, Людмила, но я и так уж перед временем в долгу. Оно и для меня неумолимо, – сейчас он засмеялся, и это показалось странным. – Я должен снова провалиться в эту яму. Ну, так уж, видно, суждено. Так мне предписано судьбой. Судьба, как выясняется, и после смерти над тобою властна. К тому ж еще она, как зеркало, прямое отражение твоих заслуг при жизни, – охотник сделал шаг вперед.
– Нет – стой! Я заклинаю – стой! Еще успеешь провалиться!.. О, боже, что я говорю!.. Но все равно, пожалуйста, еще минуту… – Слезы исчезли моментально, словно и не было их вовсе, и вот сейчас в ее безумном взгляде перемешались дьявольская страшная мольба и неумеренный звериный ужас перед неизбежным: ведь он действительно провалится, и все тогда пропало, все впустую. – Ну да, да, да! Да, черт возьми, да! – В этот момент гражданка Неказистая была похожа на очень нервного международного гроссмейстера, который не заметил, как оказался в глупом неоправданном цейтноте, и вот сейчас он это осознал. – Молю тебя, Мишка, пожалуйста, ну помоги же ты мне! Они действительно, как воздух, очень мне нужны. Даже представить ты себе не можешь, как я в них нуждаюсь.
– Почему же не могу? Уже представил. Как воздух, говоришь? А для чего?
– Ну как?.. Ведь это же элементарно… Ну, благотворительность там, например… Да и вообще, для обретения, возможно, полной независимости, чтобы спокойно наконец… Ну, скажем, делать добрые дела… Да-да, вот именно, чтоб делать их!..
– Триста семьдесят четыре миллиона условных единиц на твои добрые дела? Не будет ли слишком жирно для обретения спокойствия?
– Сколько? Триста семьдесят четыре? Бог мой, я и представить не могла, что их так много! Да я б свернула горы с этими деньгами, Миша!
– Соглашусь. Всего лишь для одной вполне приемлемая сумма, чтобы забраться на Олимп и равной стать богам. Великая иллюзия, Людмила. Тебе придется поделиться, расставшись с большей частью. Ты – несвободна. Теперь ты до конца во власти этой девочки.
– Да я не знаю никакую девочку! И знать ее я не желаю!
– Для этого совсем не обязательно ее знать лично. Вполне достаточно твоих амбиций и желаний сокровенных. А потому, уж извини, не я – она тебе во снах являлась, используя мой облик или образ… Как хочешь назови. Сама подумай, ну откуда ты могла узнать об этом счете, если о нем никто, кроме меня, не знал? Откуда, спросишь, девочка узнала? По запаху. Так получается, что рано или поздно деньги начинают пахнуть, если к тому же природа этих денег слишком однозначна. Они, как понимаешь, дурно пахнут, и этот запах можно уловить. А если уловил, тогда сам Сатана тебе укажет направление, в каком ты должен действовать. Притом немедля и не отвлекаясь ни на что другое. И ты у нас для этого, Людмила, идеальный инструмент. Ну, посуди сама, ты – сущая для дьявола гармония. Ведь от безделья ты маешься? Конечно, маешься. О власти безраздельной ты мечтаешь? Да, мечтаешь. Ну и тщеславие твое тебе покоя не дает. Вот вы меня и отыскали. Смешно, не правда ли?
– Нет, Мишенька, ты говоришь не то. Не то ты говоришь. Ты должен мне поверить: я буду их использовать… сугубо в мирных целях… Нет-нет, ты должен мне поверить. Ведь я вдова. Я твоя бывшая жена… Ты должен мне поверить. Ну помоги же мне! Скажи пароль!
Вот если кто поистине провидец, так это моя милая старушка. Вот кто действительно по сути гениален. Ну, надо же! Ведь так все и случилось: ступая осторожно по краю адского капкана, два праздноговорящих все же начали ходить по кругу.
– Ты хочешь, чтобы я назвал тебе пароль? Пароль – всего три слова, счет на предъявителя. – Охотник бросил в мою сторону отрывистый, короткий, но сконцентрированный жесткий взгляд, однако этого вполне хватило, чтобы мне этот взгляд уловить. – Слова обычные, Людмила, простые, человечные. Только они тобой, похоже, уже забыты навсегда. Эти слова вне сферы твоего сознания. Они душой твоей давно отвергнуты. Уже тогда я знал, что своей смертью не умру, поэтому и спрятал эти деньги, как маленький мальчишка прячет от родителей копилку. Скоро за ними, думаю, придут, но это будете не вы. У вас совсем другие помыслы и цели. Ну вот теперь, пожалуй, все. Прощай, ведь мне уже давно пора, и время мое вышло. Хотел бы одного: чтобы ты реже с нашим сыном виделась, Людмила. Ты постарайся меня правильно понять.
Он сделал шаг вперед, и глубокая страшная черная пропасть разверзлась под ним. Я думаю, он долго падал в эту бездну одиночества, в невыносимых муках отрешенности проходя очередной свой круг небытия. Вдова Людмила Неказистая вслед за своим покойным мужем прыгнуть, видно, не решилась. Ну, это и понятно: все же разные миры. И будто вкопанная вдовушка стояла себе тихо и не шевелилась, напоминая серый телеграфный столб. Скажу вам, дорогой читатель, зрелище довольно удручающее, если посмотреть со стороны. Такие вот порою в нашей жизни случаются крушения безудержных надежд.
Эпизод тринадцатый
«Больше не увидимся»
– Господи, ну к чему такая несусветная чудовищная комедия? Прямо как по Семипахову. – Уткнув свой неподвижный, немигающий взгляд в прошлогоднюю листву, я сидел на прогнившем, лет десять назад поваленном бревне, в то время как неприятная нервная дрожь периодически пронизывала все мое тело, и я никак не мог от нее избавиться. Неожиданно и непонятно каким образом это гадостное состояние куда-то моментально улетучилось, и я почувствовал себя настолько спокойно и уверенно, что, сделав глубокий выдох, даже позволил собственной физиономии расплыться в широченной, полной счастья, но при данных обстоятельствах абсолютно неуместной и неоправданной улыбке. Признаюсь вам, давно я не испытывал такого чувства. Даже когда сегодня утром в гордом молчании с похмелья ел блины, не отвечая на вопросы Неказистой. И если внутренняя свобода не просто некое философское понятие, а еще и нечто чувственное, то на тот момент именно эту свободу я и ощущал. А действительно, ведь совершенно непередаваемое чувство. Согласен, пусть банально, но, клянусь, как будто за спиною вырастают крылья, и вовсе не обязательно при этом ощущать себя херувимом. И без того на удивление комфортно. Теперь я понимаю Остроголова, когда он, если помните, стоял в трех шагах от двери загородного кабинета главы государства. И теперь мне абсолютно ясно, что внутренняя свобода человека не имеет ничего общего с вседозволенностью, с оголтелым хамством и неприкрытым желанием лезть за жирным куском через головы тебя окружающих. Скорее, наоборот, невероятно сильное стремление к чему-то созидательному, желание видеть мир через призму невообразимой палитры красок, желание непременно радоваться этому миру и конечно же восхищаться гениальностью Того, Кто его создал. И еще я понял, сидя на бревне, что, не ощущая этой самой внутренней свободы, мы вольно иль невольно начинаем путать истину с тем, что называется «псевдо», и идем по пути подмены понятий. Мы усердно пытаемся стереть из нашей генетической памяти исторический опыт прошлого и противопоставить величайшему духу Создателя собственный разум или, что еще ужаснее, отдельную личность. По-моему, ничего глупее и опаснее быть для человечества не может. Нет, я не ретроград, не консерватор, и я не против разума, тем более что сам Господь нам этот разум дал. Только вот, к сожалению, право выбора вектора мысли оставил за нами. Мне кажется, Он поначалу думал о нас гораздо лучше, чем мы того заслуживаем.
