Джоанн Харрис - Джентльмены и игроки
Искушение, конечно, велико. Начало было удачным, а во времена крутых перемен оперативники быстро продвигаются по службе. И я могу быть таким оперативником. Я могу заполучить все — все, что может предложить «Сент-Освальд»: стены, пушки и славу.
Нужно ли мне это? Не знаю.
Пиритс вцепился бы в такую возможность руками и ногами. Он был рад, даже счастлив остаться невидимкой. Но я — не он.
Так чего же мне хочется?
Чего мне всегда хотелось?
Будь это всего лишь месть, можно было бы просто поджечь главное здание вместо Привратницкой — и гори огнем все это осиное гнездо. Или же подсыпать мышьяк в учительский чайник или кокаин в оранжад лучшей крикетной команде. Но это скучно, верно? Это любому по плечу. А до меня далеко всем, такого еще не делал никто. И все же кое-чего не хватает на победном полотне. Моего лица. Лица художника среди всех прочих. И со временем эта маленькая пустота становится все больше и больше.
Regard. В английском это слово означает уважение и восхищение. А во французском — это просто «взгляд». Вот что мне всегда было нужно — чтобы меня увидели, увидели по-настоящему, а не просто скользнули глазами, быть чем-то большим, а не просто запасным в этом состязании джентльменов и игроков. Даже невидимка может отбрасывать тень, а моя, подросшая за годы, так и затерялась в темных коридорах «Сент-Освальда».
Хватит. Уже началось. Упомянули имя Страза. И Пиритса. И до того, как все кончится, — а «Сент-Освальд» уже катится к неизбежной кончине — я вам обещаю: вы меня увидите.
А пока мне вполне хватает быть просто педагогом. Правда, по моему предмету экзаменов не сдают. Единственная проверка — на выживание. В этом у меня есть кое-какой опыт — «Солнечный берег» все-таки хоть чему-то меня научил, — но остальное, как я надеюсь, талант, данный от природы. Будь я учеником «Сент-Освальда», этот навык из меня бы вытравили, чтобы заменить его латынью, Шекспиром и прочими уютными гарантами жизни в этом мире высших привилегий. Ведь главное, чему учит «Сент-Освальд», — конформизм: командный дух, умение играть. Играть в игру, в которой Пэт Слоун особенно хорош, и поэтому его нужно первым выбить из строя.
Еще раз повторю — чтобы сокрушить «Сент-Освальд». нужно метить в сердце, а не в голову. А сердце Школы — Слоун: честный, добрый, всеми уважаемый и любимый. Друг для попавших в беду, сильная рука, чтобы поддержать слабых, совесть, наставник, вдохновитель. Настоящий мужик, спортсмен, джентльмен, никогда не перекладывает на других то, что может сделать сам, неустанно и радостно работает на благо «Сент-Освальда». Он ни разу не был женат — да и когда ему? Как и для Честли, его преданность Школе была бы помехой семейной жизни. Низкие душонки могли бы заподозрить его в иных склонностях. Особенно при нынешних настроениях, когда одно только желание работать с детьми считается законным основанием для подозрений. Но чтобы Слоун? Слоун?
Никто в это не верил. Однако мнения учителей забавным образом разделились. Одни с яростным негодованием отвергают немыслимые обвинения (среди них Честли). Другие (Боб Страннинг, Лига Наций, Джефф Пуст, Пэдди Макдоноу) тихо переговариваются. Обрывки подслушанных банальностей и домыслов: «нет дыма без огня», «всегда думал, что он слишком хорош, неправдоподобно», «слишком дружелюбен с мальчиками — ну, вы понимаете», — все это дымовым сигналом висит над преподавательской.
Удивительно, как легко друзья могут от тебя отвернуться, как легко страх или корысть срывают маску товарищества. Мне ли этого не знать. И теперь, должно быть, становится ясно и ему.
Реакция на такие обвинения проходит три этана. Первый — отрицание. Второй — гнев. Третий — капитуляция. Мой отец, конечно, с самого начала повел себя как виновный. Косноязычный, злой, растерянный. Слоун, скорее всего, разыграет представление получше. Первого заместителя «Сент-Освальда» так легко не запугаешь. Но вот они, доказательства, совершенно неопровержимые. Разговоры в чатах, которые велись после уроков с его компьютера, защищенного паролем. Текстовое сообщение, отосланное с телефона Коньмана на мобильник Слоуна в ночь пожара. Фотографии на жестком диске. На них — мальчики, некоторые занимаются таким, о чем Слоун в своей невинности никогда и не слышал.
Конечно, он все отрицал. Сначала с каким-то мрачным изумлением. Затем — потрясенно, с негодованием и яростью. И наконец — со слезами растерянности, что доказывало его виновность больше, чем все найденное полицией.
Его дом обыскали. В качестве улик были изъяты многие фотографии. Школьные снимки — команды регбистов, ученики его классов, улыбающиеся со стен и не подозревающие, что в один прекрасный день они станут уликой. И альбомы. Десятки альбомов, одни мальчики — в школьных поездках, на выездных матчах, в последние дни триместров, на байдарках по рекам Уэльса, голые на морском берегу, стоят в ряд, гладкие руки и ноги, взлохмаченные волосы, юные лица, улыбки в объектив.
Так много мальчиков, сказали полицейские. Не правда ли, несколько... необычно?
Конечно, он возражал. Он — учитель, все учителя хранят такие вещи. Это может подтвердить Честли — как год идет за годом, но никто не забывается, а некоторые лица почему-то особенно надолго задерживаются в памяти. Столько мальчиков, сменяющих друг друга, подобно временам года. Естественно, по ним скучаешь, особенно когда нет семьи, привязываешься к ученикам, привязываешься и...
Какого рода привязанность? Вот она, грязь. Они чуяли ее, вопреки его протестам, чуяли, подбираясь к нему, как гиены. Он с отвращением отбивался. Но с ним были так любезны: у него стресс, нервный срыв, ему надо помочь.
Его компьютер был защищен паролем. Конечно, пароль могли узнать. Кто-то мог пользоваться его компьютером. И скопировать туда фотографии. Но оплатили их его кредитной карточкой. Это подтвердил банк, и Слоун не смог объяснить, как могли использовать его карточку, чтобы загрузить сотни фотографий на жесткий диск компьютера, стоящего в его кабинете.
Позвольте вам помочь, мистер Слоун.
Ха. Я знаю таких людей. Теперь они нашли его слабое место: не развратность, как подозревали, а неизмеримо более опасное — его потребность в одобрении. Роковое пристрастие доставлять радость.
Расскажите нам про мальчиков, Пэт.
Большинство людей сначала не замечают в нем этого. Видят, какой он большой и сильный, как предан своему делу. Но под этой маской скрывается жалкий человечек: беспокойный, неуверенный, бесконечно бегущий но кругу в вечном стремлении вырваться вперед. Но «Сент-Освальд» — требовательный хозяин, и у него долгая память. Здесь ничто не забывается, ничто не оставляется в стороне. Даже у такого учителя, как Слоун, бывают провалы, неверные суждения. Он знает это, как и я, но у него есть защита — мальчики. Их счастливые лица говорят ему о том, что он добился успеха. Их юность вдохновляет его...
Гнусный смех со всех сторон.
Да нет же, он не об этом.
Тогда о чем? Они сгрудились вокруг него, как собаки вокруг медведя. Как те мальчуганы, которые визжали и плясали вокруг моего отца, когда он ругался последними словами и его медвежья задница свисала с сиденья Чертовой Тачки.
Расскажите нам о мальчиках, Пэт.
Расскажите нам о Коньмане.
— Надо же, как глупо, — сказал Роуч в общей преподавательской. — Каким же надо быть глупцом, чтобы платить по собственной кредитке, использовать собственное имя?
Роуч этого не знает, но над ним тоже висит опасность скорого разоблачения. Несколько ниточек уже ведут к нему, и его близость с Джеффом Пустом и Джерри Грахфогелем полностью установлена. Бедняга Джерри, насколько мне известно, уже привлечен к расследованию, хотя крайне нервное состояние делает его не слишком надежным свидетелем. У него в компьютере тоже нашли порнографию, оплаченную его кредиткой.
— Я всегда знал, что он гомик, — говорил Пуст. — Слишком корешится с парнями, понимаете, о чем я?
— Вот-вот, — кивнул Роуч. — Нынче ни в ком нельзя быть уверенным.
Воистину. Их беседа, доносившаяся из другого угла комнаты, вызвала у меня ироническое недоумение. Джентльмены из «Сент-Освальда» — такой доверчивый народ: оставляют ключи в карманах пиджаков, повешенных на спинку стула, бумажники — в ящиках столов, не запирают кабинеты. Узнать номер кредитной карты — секундное дело, здесь не требуется никакой ловкости, и карту можно вернуть раньше, чем хозяин заподозрит пропажу.
Карта Роуча — единственная, которую не удалось положить обратно. Он сразу сообщил о ее потере, и мне не удалось ее использовать. Но ни Слоун, ни Пуст, ни Грахфогель такого оправдания не имеют. Жаль только, что с Честли этот номер не прошел — а как изящно можно было отправить их всех в преисподнюю в одной корзине, — у старого хитрого лиса вообще нет кредитки, да и все знают, что он даже включить компьютер толком не умеет.
