Владимир Познер - Одноэтажная Америка
Группой управляли директора, Валерий был одним из них. Это внушительного вида мужчина, ростом около 190 сантиметров и весом, наверное, не меньше 100 килограммов. Его светлые волосы были модно острижены, голубые глаза, казавшиеся маленькими на большой голове, сужались, оценивая собеседника, когда он с ним говорил. Голос у него был тихий, если он не был раздражен. В общем, он производил такое же впечатление, как полярный медведь, который набирает вес, готовясь к зиме. Каждый знает, что лучше не трогать полярного медведя.
Существовала некая иерархия в нашей команде, и, как человек, пришедший со стороны, я не был уверен, что так и должно быть. Владимир Познер и Иван Ургант были русскими телевизионными звездами, их статус был действительно значим. Еще была Надя, отвечавшая за материальную сторону дела. И Валерий, директор. Съемки фильма сложны еще и тем, что ежедневно нужно принимать решения, поэтому так важна четкая организация работы. Валерий управлял группой, решая, не только где и как, но и что именно мы должны снимать. С другой стороны, Владимир из-за своего звездного статуса и американского прошлого имел приоритет, и Валерий должен был считаться с этим. Надино мнение значило намного меньше, но, когда она что-то предлагала, это было нечто стоящее. Иван, несмотря на то, что он телезвезда, вполне комфортно чувствовал себя под началом Валерия. Его парадоксальный стиль общения, талант к разного рода розыгрышам и экспромтам, его забавная мимика добавляли юмора в работу, снимали напряженность. Но он никогда не нарушал неких границ в своем артистизме. Все уважали его желания.
Я поначалу не совсем ясно представлял, какая роль уготовлена мне. Если правильно понял Владимира, я — как бы Мистер Адамс, американец, который сопровождал Ильфа и Петрова в 1935-м в их путешествии. Это мне было понятно. Но почти сразу, как я приехал, образ нового мистера Смита несколько искривился. Как-то мы с ним стали расходиться. Появились вопросы о том, кто я такой во всем этом наряженном марафоне и для чего присоединился к нему. Несколько хороших интервью были спланированы заранее, но неизбежно возникали новые возможности, и было много непредсказуемого. К тому же мое мнение, как единственного американца в группе, мое ощущение того, что действительно важно для будущего фильма, иногда серьезно отличалось от представления моих русских коллег. Например, когда я увидел лимузин, в котором президент Кеннеди был застрелен, я сразу подумал, что необходимо проинтервьюировать людей, стоящих рядом с машиной, узнать их реакцию, спросить, что они знают об этой трагедии и тех временах. Смертельное ранение президента Кеннеди обозначило поворотный момент в американской истории. Каждый американец, живший тогда, точно помнит, где он или она были в тот самый момент, когда узнали чудовищную новость. Поэтому в музее я подошел к Валерию и сказал:
— Я не часть вашей творческой группы, и я не решаюсь что-либо предлагать. Мне не хочется наступать на чьи-то пальцы на чьей-то ноге.
Его английский чуть лучше, чем мой русский, но также несовершенен. Желая убедиться, что он понял, что я имел в виду, я легонько наступил ему на ногу и повторил фразу.
Он засмеялся: «Нет. Ты член нашей команды. Добро пожаловать. И мы хотим слышать твои идеи». Надя и Владимир с этим тоже согласились, и я стал чувствовать себя более свободным в высказывании своих предложений.
Я не был в Чикаго с 1978 года, и город поначалу не произвел на меня особого впечатления. Но как же я был изумлен, когда приехали снимать центр города на реке Чикаго!
Я бывал во многих городах мира. Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Сан-Франциско, Париж и Рим — вершины для меня. Но и центр Чикаго ни в чем не уступает этим вершинам. Сверкающий динамизм зданий, подчеркнутый изгибами реки, по которой двигались разноцветные катера. Только одна эта картина может стать замечательным фильмом.
Готовясь снимать уличную сцену, я заинтересовался классической архитектурой большого здания. Что за дом? Надпись у входной двери гласила: «Стандартный клуб». Я вспомнил: мой замечательный двоюродный дедушка, Альберт Кан, был архитектором этого здания. Я прошел внутрь и увидел в фойе большую бронзовую табличку, посвященную ему.
По возвращении в отель после дневных съемок я столкнулся с непредвиденной ситуацией — бастовали работники отеля. Мне не доводилось ранее пересекать линию пикетирующих, и я не знал, что теперь делать. Мы зарегистрировались в отеле накануне, договоренности о том, чтобы нас поселили в этом отеле, были достигнуты другими людьми. Я был частью команды… Что же делать? Как же себя вести? Чувствуя себя не в своей тарелке, я спросил одного из забастовщиков, есть ли главный среди них. Он указал на женщину-мексиканку лет тридцати пяти, сидящую в стороне. Рядом стояло большое кресло, я сел и объяснил ситуацию, закончив свою речь тем, что мы собираемся выехать на следующий день, и я не думаю, что у нашей группы будет возможность поменять отель. Она сказала, что все поняла.
Я спросил о забастовке. Она поведала, что проработала в этом отеле 16 лет, начала еще до того, как он был куплен новой компанией, которая в одностороннем порядке урезала зарплату уборщиков комнат и рабочих кухни. Они бастовали около трех лет, и менеджеры компании наняли другой персонал. Она говорила, излучая спокойную решительность, выработанную в результате долгой борьбы. Я подумал минуту и спросил, готова ли она ответить на несколько вопросов для нашего документального фильма. Она, оказалось, в этом заинтересована, потому что это для телевидения, но была немного разочарована, когда я разъяснил, что пройдет год или два, пока наши серии будут показаны по телевидению в Соединенных Штатах. Но все-таки согласилась, и я сообщил об этом Валерию и Владимиру. Валерий сказал, что забастовка — это местная новость, не относящаяся к основной теме нашего проекта. Потом они немного подумали и решили, что тема столкновения работников и работодателей в американской постоянно меняющейся экономике на самом деле является частью истории и важно сравнить с тем, каково было положение рабочих, когда по Америке путешествовали Ильф и Петров. Владимир назначил интервью на следующий день.
Собирая обзорную информацию для него, я поговорил с несколькими пикетчиками. Один из них, мужчина лет пятидесяти, в очках и бейсболке, сказал мне, что приехал в Америку двадцать пять лет назад, работал в этом отеле до самой забастовки, сначала в качестве швейцара, а также на кухне. У него трое детей, младший из которых еще учится в школе. Новая компания, перекупив отель, сократила его зарплату на семь с половиной процентов и отменила медицинскую страховку.
Я задал ему еще несколько вопросов. Последний из них был тот же, что Владимир использовал во многих своих интервью: «Американская мечта гласит, что ты можешь приехать в эту страну и, если ты будешь много работать, следуя правилам, ты можешь продвинуться и достичь лучшей жизни для своей семьи. Как ты думаешь, эта мечта все еще жива в Америке?»
Мужчина некоторое время разглядывал линию берега озера Мичиган, затем посмотрел на меня. «Это тяжело, — сказал он. — Знаете, когда вы верите в американскую мечту и много работаете, а затем терпите лишения, это приносит боль. Действительно боль».
* * *Я ожидал, что каждый взрослый американец знает о награде Американской киноакадемии — «Оскаре». Но я никогда не задумывался, где и кто делает эти блистательные статуэтки. Оказывается, их делают на «R. S. Owens Company» — крошечной фабрике в маленьком промышленном районе Чикаго. Мы поехали на эту фабрику.
Непритязательное одноэтажное кирпичное строение предположительно шестидесятых годов прошлого века. Внутри — множество небольших офисов в разветвляющихся узких коридорах. Воздух хорошо кондиционирован. Мы вошли в скромную комнату приблизительно семь на семь метров, со стеклянными боксами. В этих боксах и находилось все то, что было сделано на фабрике за многие годы.
Покрытые золотом фигурки стояли на деревянных или из искусственного мрамора подставках. В одном из боксов я увидел оловянного медведя, в другом — буйвола; в третьем — фигурку женщины, выходящей из воды. Эти и другие традиционные трофеи отличались качеством дизайна, материала и, главное, высоким уровнем искусства, с которым были сделаны.
И конечно, роскошный «Оскар». Вся наша съемочная группа сгрудилась, рассматривая его.
Мы покинули выставку и вошли в производственное помещение. Нас сопровождала приятная женщина — менеджер по связям с общественностью. В цехе не было кондиционера, и воздух был горячим и влажным. Разные этапы производства располагались в отдельных комнатах, каждая из них вызывала ощущение, будто находишься в заброшенной автомобильной мастерской. На стенах висели грязные ящики, заполненные какими-то железяками с инструментами вперемешку. Бросались в глаза строгие предупреждения «Осторожно, огонь!» и «Берегите глаза!», покрытые толстым слоем производственной гари.
