Наринэ Абгарян - Зулали (сборник)
Если встать на самом краю ущелья и раскинуть в стороны руки, можно почувствовать, как струится сквозь тебя свет: солнце, огромное, огненно-шершавое, висит над головой, словно перезрелый персик, – на ладони не покатать, шкурка вмиг слезает от прикосновения.
Говорят, когда сто лет назад в Берд пришла саранча, священник тер Анан именно с этого ущелья руководил людьми, которые, меняя направление вод в арыках, вели по каменным улочкам стрекочущие стаи насекомых. Они вывели саранчу за старую крепость, где та, вдоволь поглумившись над виноградниками мелика[24] Левона, улетала прочь, не причинив огородам крестьян вреда. Мелик Левон обижаться на священника не стал – какие могут быть обиды, когда он спас деревню от голодной смерти. Дед мелика сам был из крестьян и с детства привил внукам уважительное отношение к беднякам.
– Рангом ниже – душой чище, – любил повторять он.
Мелик Левон крепко запомнил эти слова.
– Умца-умца-умца, – скачет на одной ноге дурачок Вачо, размахивая свободной рукой. Другой он прижимает к груди футбольный мяч.
Мяч новый, кожаный, красно-белый. Директор спортивного магазина самолично подарил его Вачо. Гантели еще хотел подарить, но потом передумал – не дай бог покалечится.
Вачо ушел из спортивного магазина довольный, гулял по Берду, каждому встречному хвастал мячом – видели, видели?
– Умца-умца-умца, – скачет он на одной ноге. Вот уже тридцать лет, как Вачо три года, в каждом городе свой Бенджи Компсон[25], каждый город – чья-то Йокнапатофа.
Когда-нибудь я вернусь сюда. Когда-нибудь я вернусь сюда навсегда.
У меня будет свой каменный дом, деревянная веранда, увитая виноградной лозой. Калитка будет запираться на простую щеколду – со временем она заржавеет, но исправно будет впускать во двор всякого, кто, перегнувшись через низкий край частокола, подденет ее за крюк.
Утра мои будут начинаться с крика петухов, полдни сочиться сквозь пальцы медовым зноем, вечера будут прохладны от тумана, неизменно спускающегося с макушки Хали-кара. Ночи мои будут осенены пением сверчков – рури-рури-рури.
– Рури-рури, моему сыночку рури, моему ангелочку рури, – сто лет назад убаюкивала сына прапрабабушка Шаракан.
Рури-рури, будут петь мне ее колыбельную сверчки.
Что остается, кроме запахов-вкусов-цветов, что, бережно храня, передают нам матери-прародительницы?
Только колыбельные.
Вначале было слово, и слово это нам напели.
Примечания
1
Аждаак – великан.
2
Аревелк – Восток. Юсис – Север. Арав – Юг. Аревмут – Запад (арм.).
3
Топал – хромой (арм., простореч.).
4
Армянский жест, имеющий тот же смысл, что и кукиш.
5
Салор – слива (арм.).
6
Дядя Само (арм.).
7
Сокращение от апупап – прапрадед (арм.).
8
Деревенская обувь.
9
Писюн (арм., простореч.).
10
Владыка мира (арм.).
11
Ругательство, от «захре мар» – «змеиный яд» (фарси).
12
Фридрих Ницше, «Казус Вагнер» (пер. Н. Полилова).
13
Искаженное английское «Не беспокоить».
14
Женщина, денег нет! (Арм.)
15
Егише Чаренц (1897–1937) – армянский поэт, прозаик и переводчик. Цитируется стихотворение «Поднимите глаза!» в переводе Ашота Сагратяна.
16
Цитата из стихотворения Мацуо Басё.
17
Дзавар – пшеничная крупа.
18
Сергей Есенин, «Шаганэ ты моя, Шаганэ».
19
Имя имя имя его назовите! – Имя ему имя ему имя ему Петрос!
20
Один-два-три-четыре-пять (арм.).
21
Здесь и далее в рассказе цитируется стихотворение Осипа Мандельштама из цикла «Армения».
22
Хмм, увидеть бы дьявола на твоем лице, машаллах.
23
Посмотри, это турки ударили.
24
Мелик – князь (арм.).
25
Здесь и в следующем предложении содержатся отсылки к роману У. Фолкнера «Шум и ярость».
