Абд ар-Рахман аш-Шаркави - Феллах
По вечерам он помогал Тафиде готовиться к занятиям на курсах по ликвидации неграмотности. А днем — с утра и дотемна — трудился на поле. С присущей ему доверчивостью Салем привязался к новому уполномоченному. Он подробно рассказывал ему обо всем, что происходило в деревне, рассказывал и о махинациях бывшего уполномоченного. Абдель-Максуд не раз предостерегал Салема, чтобы он не слишком откровенничал и держал ухо востро с чужими людьми, по Салем оставался самим собою.
Хиляля, казалось, не могло сломить ничто. Он оставался оптимистом, верил, что со временем все станет на свои места. Не сомневался он, что Абдель-Максуд оправится от потрясения и снова будет жить во имя людей. Но нет-нет и Хиляль ходил озабоченным и задумчивым. Как никогда раньше, его тревожила судьба собственных детей. Прошел год, как умерла его жена, оставив ему пятерых малышей — самому старшему лишь недавно исполнилось десять лет. Жизнь для него была всегда слишком щедра на горести и слишком скупа даже на быстротечные радости. Когда Хиляль сидел в тюрьме, он больше всего тосковал по детям. Почти каждую ночь он видел их во сне и, просыпаясь, плакал. Вот там-то он и надумал — волей аллаха, выйдет он из тюрьмы и обязательно женится. Одному нельзя: детям нужна женская ласка и забота. И эта мысль не давала ему покоя.
Вернувшись в деревню, он стал думать, как осуществить свое намерение. Поразмыслив, решил, что лучшей парой для него была бы, конечно, Инсаф.
Сначала он попытался было завести об этом разговор с Салемом, но тот встретил его без особого энтузиазма и явно предпочитал отмалчиваться. Как ни старался Хиляль, ему не удалось вытянуть из Салема ни единого слова.
Тогда Хиляль направился к Инсаф. На его прямой вопрос она дала ему такой же ответ: замуж она не собирается.
После короткого раздумья Хиляль спросил:
— Почему же? Раньше ты несла тяжелую вдовью ношу из-за сына. Теперь сын вырос. Разве не пора подумать о себе?
— Все это так, — согласилась Инсаф, — но я слишком стара, чтобы выходить замуж. И к тому же не время думать об этом — есть дела поважнее.
— Стара, говоришь? Хороша старуха, ну и ну! Посмотри на себя! Да ты в самом расцвете сил! И молодость, и красота — все при тебе! Нет, тут дело не в этом… Видно, здесь замешано другое. Зачем от меня скрывать, говори все как есть!
Инсаф задумалась, по ничего не ответила.
Хиляль решил не терять времени даром и прямым ходом направился к шейху Талбе просить, чтобы тот замолвил за него словечко перед Инсаф. Потом он обратился с такой же просьбой к Абдель-Азиму и к Абдель-Максуду.
Проведя эти обходные маневры, Хиляль предпринял повторную лобовую атаку. К его удивлению, на этот раз Инсаф довольно быстро дала свое согласие, но с оговоркой: она выйдет за него замуж только после того, как пройдут выборы в правление кооператива и в комитет социалистического союза, на которых Ризк должен с треском провалиться.
— Да ты что? При чем тут выборы? — изумился Хиляль и уставился на Инсаф так, будто впервые видел ее. Затем уже серьезно и с почтением произнес: — Ну и баба! Клянусь аллахом, ты одна стоишь сотни мужиков. Если уж ты такая настырная и задумала спихнуть Ризка, то поделись своими планами хотя бы с Абдель-Максудом. Иди к нему и расскажи обо всем. Хватит ему сидеть дома. Если уж действовать, так сообща. Один ум хорошо, а два лучше. К тому же, хоть ты и умная, но как-никак баба. Да и народ его скорее послушает…
Так и родился план, в осуществлении которого вскоре приняла участие вся деревня.
Через несколько дней, встав ни свет ни заря, Хиляль направился к дому шейха Талбы. Ему не терпелось посоветоваться с шейхом насчет Инсаф. Хотя Хиляль и согласился с планом Инсаф, но ждать, пока пройдут выборы, было свыше его сил. Кроме того, где уверенность, что Ризк потерпит поражение? А вдруг он победит, что ж тогда, терять Инсаф? Да и вообще, какое отношение имеет его женитьба к выборам и Ризку? Пропади он пропадом! Главное для Хиляля — добиться Инсаф. И как можно скорее. Однако шейху он решил не показывать свое нетерпение.
В доме шейха было мрачно и сыро, как в склепе. В углу комнаты еле теплился светильник. Перед ним неподвижно на корточках сидел шейх Талба и, уставившись в одну точку, беззвучно шевелил губами. На скрип двери он даже не повернул головы.
Хиляль с минуту стоял молча, не отрывая глаз от старого шейха.
— Ну как, Хиляль, — произнес вдруг шейх Талба, — нравится тебе моя жизнь? Вот видишь, сижу здесь один, даже словом не с кем перемолвиться. Так и сплю на корточках — в холодную постель и ложиться нет охоты. Совсем окоченел… И откуда только такой холодище?! Не верится, что на улице весна. Дожил, на старости лет сиди и помирай один с холода и с голода…
— Ну, зачем так говорить, отец? — раздался из-за перегородки голос Тафиды. — Можно подумать, что тебя и в самом деле все бросили. Разве я не навещаю тебя каждый день и утром, и вечером?
— Иногда, конечно, заглядываешь и даже подбрасываешь мне объедки со стола Салема. А ночью — хоть замерзай, хоть помирай — никому дела нет.
— Я виновата, не протопила вечером печь, но ведь вчера было так тепло. Да и лето уж на носу. Пшеница в поле начала колоситься. А что такое холод, я тоже знаю очень хорошо. Мы с тобой вместе мерзли. Конечно, сейчас в комнате сыровато. А старикам, отец, всегда холодно. Видно, и ты состарился — вот и мерзнешь!
Шейх рассердился, стал кричать на Тафиду. Он так разбушевался, что Хиляль не знал, как к нему подступиться. Прежде чем заговорить о своем деле, Хиляль осторожно взял его за руку и попытался успокоить. Как бы мимоходом спросил, не виделся ли шейх с Инсаф. Шейх ничего не ответил, только показал Хилялю рукой на дверь, давая ему понять, что об этом лучше поговорить на улице. Они вышли, и тотчас их ослепил солнечный свет. По улице по своим делам сновали крестьяне. Слышалось блеяние овец, мычание коров, надрывно кричали ослы. Начинался обычный трудовой день.
Они шли быстрым шагом, будто и у них было какое-то спешное дело. Ничего не говоря друг другу, свернули в узкий переулок и, дойдя до дома цирюльника, остановились. Выяснилось, что их желания совпадают: каждому в этот день хотелось выглядеть помоложе. Первым в дом цирюльника вошел Хиляль, за ним — шейх.
Цирюльник, впустив в дом ранних посетителей, пристально осмотрел каждого из них. Хиляля трудно было узнать. Он осунулся, похудел. Глаза покраснели, веки воспалились — наверняка у него бессонница. В черной густой бороде явно прибавилось седины. Таким цирюльник видел Хиляля впервые за многие годы их знакомства. Шейх заметно сдал после свадьбы дочери, но старался держаться молодцом. То и дело он бросал испытующие взгляды на своего спутника.
Поприветствовав гостей, цирюльник хлопнул в ладоши, усадил Хиляля в кресло и дружелюбно произнес:
— Милости просим… Добро пожаловать, уста Хиляль! Что это ты отрастил такую бороду и исхудал, ну совсем как Меджнун[19]? Давай-ка, брат, я приведу тебя в божеский вид — подстригу, побрею. Выйдешь от меня жених женихом…
Шейх Талба хмыкнул. Хиляль вспыхнул.
— Нет чтобы защитить человека от нападок! Вот и положись на такого шейха! Будь у тебя столько забот, сколько у меня, — обратился он к цирюльнику, — ты бы тоже похудел, а может, и сошел бы с ума. Но я к тебе пришел не затем, чтобы душу изливать, а чтоб бороду сбрить, так что принимайся за дело и не болтай лишнего.
Цирюльник улыбнулся и, подойдя к стене, где на крючке висел обрывок видавшего виды ремня, усердно начал править бритву. Потом, густо намылив Хилялю подбородок, принялся за бритье. Но работать молча он не привык и вскоре снова стал приставать к Хилялю:
— Ну, как невеста? Как выборы? Небось, день и ночь в правлении кооператива пропадает? Да, трудно тебе приходится! Мужчина ты видный — хоть куда, а дела твои неважные. Но ничего, крепись! Что так редко заглядываешь ко мне? Зашел бы когда, рассказал бы, что нового. Ведь таких посетителей, как ты, в нашей деревне, раз-два и обчелся. Поэтому я всегда рад тебя видеть с бородой и без бороды…
Хиляль крепился, не обращая внимания на болтовню словоохотливого цирюльника. Впрочем, его раздражали не столько слова брадобрея, сколько молчание сидевшего сзади него шейха.
— Ну, отчего ты молчишь? — взорвался он наконец. — Скажи, что тебе ответила Умм Салем?
— Я вижу, тебе не терпится, — отозвался шейх. — Но зачем горячиться? Ты успокойся и постарайся меня понять. Мне ведь недолго осталось жить… Еще несколько лет, а там придет пора и червей кормить. После того как Тафида вышла замуж, дом мой совсем опустел. Неуютно стало и холодно. Вот я и думаю, не предложить ли Тафиде и Салему поселиться со мной. Пусть перебираются ко мне… А с ними и Умм Салем. Ну, зачем мне одному мучиться, заживо хоронить себя в склепе? Хочется хоть перед смертью пожить, как все люди. Чтобы и в моем доме было тепло и уютно. А как это сделать? Без Умм Салем мне никак не обойтись.
