Евгений Рубаев - Рыбья плоть
— Чудная, прелестная, — непрерывно ворковал он и думал: «Чёрт! Надо было шампанского захватить с собой!»
Другая его рука просовывалась аспирантке под юбку, между бёдер. Профессор уже думал, что дело в шляпе, он возбудился как в юности и всё его астеническое тело пронизывали конвульсии, в которые перешла предшествующая дрожь. Но в этот момент Вера очнулась от забытья и мгновенно нанесла яростный удар правой рукой. Удар пришёлся прямо по седой бороде профессора. Очки его полетели в угол, а вставная челюсть упала под ноги. Ошеломлённый профессор принялся нашаривать на полу челюсть, так как он боялся, что впопыхах они её раздавят ногой, а челюсть была дороже очков. Но без очков он не видел, поэтому ползал на коленях, ища «на звук», он слышал, как что-то упало в стороне, но это было падение очков. Вера с омерзением пинала челюсть ногой ближе к рукам профессора, и он, не смущаясь, отправил её в рот, тем самым обретя речь:
— Ах, вы меня не так поняли!
— Всё я так поняла! Главное, чтобы вы всё правильно поняли, у меня есть жених и я ему верна! Но даже ему я не позволяю подобные мерзости.
Профессор, бормоча извинения и похвальбы, ретировался. С ним ушла надежда на защиту кандидатской диссертации. От всего этого занятия осталась стопка общих тетрадей с безумным числом разрозненных цитат, выписанных из разнообразных источников. Как найти практическое применение этому овеществлённому труду она придумать не могла. Помыв посуду, она улеглась спать. Сон долго не шёл к ней. Она была занята мыслями, которые текли по двум противоположным направлениям. Какой хороший Рафик и как ему там сейчас трудно, гораздо, несоизмеримо трудней, чем ей, на его мужественной работе! — вторая мысль, которая раздирала её, была о том, что деньги, скопленные на джинсы, уже закончились и надо думать о хлебе насущном. С этой идеей она проснулась ранним утром и, недолго размышляя, пошла трудоустраиваться, коль великого учёного из неё пока не получалось.
О месте выбора работы она долго не заботилась, не обзванивала знакомых с просьбой помочь ей в этом. Тем более, что значимых знакомых у неё не было, были полуподружки, с которыми она проучилась пять лет в университете и вместе защищала диплом. Но теперь они все стали противниками в состязании жизни — кто лучше карьеру сделает. Советские люди по наущению партии не должны думать о карьеризме, но втуне каждый стремился обскакать друг друга. Об инструментах в этом состязании мало кто думал. Пусть это были родители, родственники, или выбранный для интриги потенциальный старый пердун, но цель была у всех одна — занять должность позначимей, а потом на встрече выпускников блеснуть статусом и окладом. Поэтому помощников среди старых однокашников было найти невозможно. Вера все эти условности понимала внутренним чувством, поэтому, не надеясь ни на кого, зашла в первое, которое географически располагалось ближе, советское НИИ. Система охраны на входе была весьма примитивная. Сидела бабушка в сатиновом халате на стульчике за списанным маленьким письменным столом, системы «школьник», и спрашивала:
— Вам к кому?
И если человек мог внятно, допустим, «В производственный отдел!» ответить, то он проходил беспрепятственно. Этим принципом в постсоветский период долго пользовались челноки. Они набивали огромные клетчатые сумки неликвидным барахлом, зачастую примитивно ворованным, и продавали служащим по бросовым ценам. Несчастным синим воротничкам было некогда бегать по толкучкам, а иногда просто лень, и они с радостью скупали кофточки и юбки по цене бутылки водки. Террористы и рейдеры закрыли такую ветвь в бизнесе, бабушек в сатиновых халатах сменили мордовороты, которые в социальной лестнице должны бы работать бульдозеристами и молотобойцами. Эти молотобойцы ревниво бросаются на всех посетителей, в надежде, что им за проход дадут на полбутылки чистоганом. Если такая удача случается, то молотобойцы получают вдобавок материальное удовлетворение. Они в розовых мыслях мнят себя, кроме состоявшихся рэйнджеров, ещё и начинающими с перспективой бизнесменами, примерно, как гаишники. Во время периода бодрствующей смены они, как бы между прочим, просматривают в газетах сводки с рынка IPO и думают:
— Ну, нет! Челси и яйца Фаберже я покупать не буду! Нам такие засветки не нужны!
Так вот, Вера благополучно проскочила вахту и, следуя табличкам на дверях, нашла отдел кадров. За письменным столом, поставленным в красный угол, рядом с зелёным сейфом, напоминающим подбитый танк, судя по ситуационному размещению, восседала начальница с серым лицом хронического чиновника, обрамленного очками с позолоченными дужками и химической завивкой. Начальница испытующе глянула на вошедшую поверх грязноватых стёкол очков, тем самым задавая немой вопрос:
— Чем обязаны?
Вера, хотя и прошла школу мужества, заключающуюся в каскаде экзаменов и зачётов в университете, померкла под этим взглядом, который был отточен на раскалывании рецидивистов, когда те хотели устроиться на работу в это НИИ поближе к спирту и пытались скрыть судимость. Речь Веры задёргалась, как неисправный реверс-редуктор колхозного катера:
— Я по просьбе… шла… подумала, хотела!..
— А-а-а! Это по просьбе Ивана Николаевича? А мы вас давно ждём! Ваше место, как просили, поближе к новейшим технологиям!
У начальницы отдела кадров, в первый раз в жизни вышла попадка, об этой ошибке она так никогда и не узнает. За неделю до визита Веры начальнице позвонили из райкома. На работу устроиться — необходим был звонок «сверху». Из райкома сказали, что на работу надо устроить какую-то родственницу Ивана Николаевича. Эта родственница, которая была тёзкой Веры, конечно, ни на какую работу не пошла. Это был её временный порыв, который уже закончился, и она вновь, почти второй десяток лет, принялась «готовиться в институт». Этим термином зашифровывалось приятное времяпровождение по вечерам и сон до обеда. Как бы то ни было, но добрую услугу эта чья-то дочка для Веры сослужила. После всяких справок из поликлиники и инструкций по технике безопасности ей велели идти, наконец, в эту продвинутую лабораторию, с таинственным названием «Тематическая» Вера поднялась на седьмой этаж, где эта «Тематическая лаборатория» располагалась и, держа направление в руке, отворила дверь своей первой в жизни работы. В огромной, впечатляющих масштабов комнате, по углам стайками стояли письменные столы, заваленные пирамидами бумаг и брошюр, как и полагается у бездарных лодырей. Но в центре стоял огромный стол, явно принадлежавший одному человеку. Этот человек спал сидя, уткнувшись лицом в состыкованные руки, которые лежали на каких-то огромных схемах электронных приборов, расстеленных на столе. Всю эту картину венчал мерцающий включенный осциллограф. Можно было подумать, что человек трудился над схемами сутки и, сражённый усталостью, задремал. Но подле правой руки у человека стояла открытая бутылка, на дне которой, на палец уровнем, оставалась водка. Вера, не видя больше персонажей, обратилась безнадёжно к спящему:
— Вы Старосельцев Эдуард Борисович? — при звуках речи спящий зашевелился, и ободрённая Вера сказала — Здравствуйте, я к вам по направлению!
Спящий, делая вид, что он и не спал, да и вошедшую в увлечении работой не замечает — так заработался, стал стучать кулаком по осциллографу с криком:
— Импульс! Импульс давай!!!
Его интонации были похожи на вопли хоккейного болельщика. Коричневое демисезонное пальто, которое вольно было накинуто на плечи, упало между его спиной и спинкой стула, но он этого не замечал и требовал у прибора импульс. Если бы эту картину наблюдал искушённый человек, он бы удивился: осциллограф ни к чему, кроме электросети, не был подключен, ручки настройки стояли на «калибровке». Но оседлавший стул исследователь, очевидно, воображал, что прибор делает замеры с бумажных схем, поэтому его переживания были очень правдоподобны и искренни. Это был научный сотрудник по кличке Лобстер. Сделав вид, что только что заметил Веру, он, сильно окая, спросил:
— Вам ча’о?
— Я к заведующему лабораторией Старосельцеву! — сказала Вера со слабой надеждой, что перед ней и есть сам завлаб.
— А к нему ча’о?
— У меня направление на работу, я новый сотрудник, лаборантка.
— А-а-а! Новый отряд тунеядцев! — сатирически высказался Лобстер.
— Нет. Я работать!
— Не обращай внимания, — в этом месте Лобстер вылил остатки водки в мутный стакан и выпил залпом. На закуску закурил вонючую болгарскую сигарету.
- Это я так «НТО» называю, научно-техническое общество. В общем, мы здесь все по НИСу подвизаемся…
— А, что такое НИС? — решила сразу разведать всё Вера, не обижаясь, что её фамильярно зовут на «ты».
— НИС — это научно-исследовательский сектор.
— Так ведь весь институт исследовательский?!
