Иржи Кратохвил - Бессмертная история, или Жизнь Сони Троцкой-Заммлер
И сегодня я знаю, что во мне течет кровь не только чехов, немцев и украинцев, но и волков, барсов, шимпанзе и всяческих сказочных зверушек и что я навсегда выбрал для себя сторону бастардов и обездоленных, тех, кого никогда не признает ваш мир.
65) Альжбетка semper viva[27]
Я забыл вам кое-что сказать. Когда Соня начала получать из Швейцарии деньги, то в первый раз это оказалась очень большая сумма, ну, чтобы хватило обставить квартиру, тысяч двадцать марок, не меньше, точно не знаю, а знаю только, что взяла она эти деньги и помчалась с ними к Никону и его нищей команде. Деньги они принять согласились, а вот покидать свои контейнеры отказались категорически — просто обтянули их изнутри тканью, обили, чтобы стало помягче, и провели туда электричество и, само собой, кабельное телевидение. А в Сонин контейнер Никон успел уже поселить новую богородицу.
Но прежде чем последовать за Соней, я хотел бы повторить то, о чем вы давно уже знаете или хотя бы догадываетесь: да, Сонины родители были католиками, но по сути своей это был некий компромисс между русской православной литургической пышностью (экстатичность, пиршество для органов чувств) и немецкой протестантской суровостью (строгий нравственный кодекс). И поэтому — что неизбежно при компромиссе — их отношения с церковью отличались некоторой рассудочностью, а она всегда ослабляет веру. Конечно, Лев, Гудрун и Соня Троцкие соблюдали праздничные дни и заботились (насколько могли) о спасении своих душ, но их истинный религиозный пыл проявлял себя вне храмов. Вот почему в моем романе я не таскаю вас по всем церквам Брно. Но если уж мы хотя бы раз вошли в какую-нибудь из них, то нам непременно предстоит туда вернуться. И сейчас настало время снова оказаться в храме, в котором мы с вами уже однажды побывали, но с тех пор миновало столько лет, что вам может почудиться, будто вы там впервые.
Для начала мы поднимемся по ступеням и попадем на террасу со статуями святых и с видом на Доминиканскую площадь, превратившуюся ныне — увы! — в большую автостоянку. Дверь храма святого Михаила приоткрыта, мы проскользнем внутрь, но времени хорошенько рассмотреть великолепные барочные интерьеры у нас не будет, потому что мы тут же натолкнемся на Соню. Она стоит себе у скамей и, возможно, уже собирается уходить, потому что ей не очень понятно, зачем собственно она сюда пришла — сегодня не воскресенье да и праздника никакого нет, но тут священник (мы вошли как раз во время службы) возвышает голос и произносит:
— Апостол Павел учил нас: если нет воскресения мертвых, воскресения каждого из нас, то и Христос не воскрес, а это значит, что и проповедь моя тщетна, тщетна и вера ваша. Внемлите же, возлюбленные мои, основному постулату веры, без которого вы — несчастнейшие из людей! Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших! Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут. Поколение за поколением являются в этот мир и покидают его не только затем, чтобы освободить места следующим за ними, и все мы здесь не только для того, чтобы в бесчисленной толпе мелькнуло на мгновение — и тут же навсегда исчезло — наше лицо…
(Тут священник прямо посреди проповеди замолкает, и мы с удивлением пытаемся понять, что же с ним случилось и куда устремил он свой взгляд. Ну да, точно, он смотрит на Соню, на ее лицо, замеченное им вдруг с кафедры. Он смотрит на Соню, а потом, наверное, чтобы не спугнуть ее, быстро опускает глаза. Но одновременно он нажимает кнопку на небольшом пультике перед собой и лишь после этого продолжает проповедь:)
— …мы здесь не для того, чтобы наше лицо на мгновение вынырнуло из толпы, на короткую секунду выплыло на свет Божий, но для того, чтобы все, что нам принадлежит, то есть и наша телесная оболочка, сотканная из тленного, чтобы все когда-нибудь воскресло для бессмертия, ибо так решил Создатель.
Но к кафедре уже спешит церковный сторож, он останавливается под ней, однако священник жестом велит ему подняться наверх. И оттуда он указывает на Соню и что-то быстро говорит, и хотя он и пытается не привлекать к себе внимания, все уже поворачиваются в Сонину сторону. И когда Соня видит, что сторож идет к ней (навес над кафедрой украшен изображением светящейся белой плоти рая, под кафедрой чернеет дегтярное барочное варево ада, и мученики простирают из ада к блаженным в раю свои перепачканные сажей руки), то в ней пробуждается одно давнее воспоминание, в мозгу возникает некая картина (все всегда повторяется, любая человеческая жизнь — это только ограниченный набор ситуаций, которые просто варьируются!), и она решает побыстрее исчезнуть, но не тут-то было, молодой сторож с окладистой рыжей бородой и в очках, как у Джона Леннона, уже стоит перед ней, Соня хочет отступить, однако отступать ей некуда, люди окружили ее плотным кольцом, но сторож приветливо улыбается, улыбается самой приветливой из своих улыбок, так что его борода с усами становятся похожими на птичье гнездо, и вот уже из этого гнезда вылетает вопрос:
— Вас случайно зовут не Соня Троцкая?
Она еще может отречься, отказаться от своего имени, но Соня этого не делает.
— Узнаете? — спрашивает ее священник, и Соня видит саму себя, примерно двадцатипятилетнюю. Эта фотография тех времен, когда она работала гувернанткой у инженера Паржизека, Соня даже не помнит, при каких обстоятельствах был сделан снимок, наверное, по какому-то случаю, только она забыла, по какому именно, и она сидит там рядом с Савой Паржизековой — возможно, это было незадолго до того, как Сава полностью превратилась в свою дочку Альжбетку.
— Сразу после бархатной революции, — объясняет священник, — ко мне обратилась одна крупная швейцарская птицеводческая фирма и предложила пожертвовать большую сумму на ремонт храма, но с условием, что я помогу им отыскать одного человека. Мне это совсем не понравилось, в конце концов я ведь не какой-нибудь там Фил Марлоу, но позже сюда приехала фрау Гоффманн, супруга владельца этой фирмы, она прекрасно говорила по-чешски, и я сразу узнал в ней ту даму (священник положил на фотографию палец), что сидит рядом с вами. Эту фотографию я, разумеется, получил от нее. Я спросил, отчего она полагает, что вы непременно придете в этот храм? А госпожа Гоффманн объяснила, что когда-то очень давно в нашей церкви случилось одно происшествие и что вы были его свидетельницей.
Через два месяца после того, как Соня оставила священнику свой адрес, а именно — в мае 1997 года, из Швейцарии приехала госпожа Гоффманн и навестила ее. Сходство оказалось таким поразительным, что у Сони сжалось сердце. Естественно, это была не Сава-Альжбетка с той давней фотографии. Ее звали Ангелика. Ей было двадцать пять-двадцать шесть лет. То есть как раз столько, сколько Соне в те далекие времена.
— Бабушка так часто рассказывала мне о вас, что вы, госпожа Троцкая, давно уже стали частью моей жизни. Я много лет пыталась отыскать вас, но когда я написала по адресу, который дала мне бабушка, то письмо вернулось — мол, вы там больше не живете. В коммунистические времена, как вы сами понимаете, не было смысла продолжать поиски, но в начале девяностых я начала все снова. Я вспомнила, как бабушка рассказывала мне, что впервые вы встретились с ней как раз в церкви святого Михаила. Я была уверена, что когда-нибудь вы там непременно объявитесь.
— А бабушка рассказала вам, — спросила Соня, — при каких обстоятельствах мы с ней встретились?
— Еще бы, — печально кивнула госпожа Гоффманн. — Бабушка была вся в черном, а какой-то бедняга священник взлетел к потолку, как пробка от шампанского. Но достаточно с нас воспоминаний. Я, госпожа Троцкая, хочу вам кое-что предложить. Пожалуйста, поезжайте с нами в Роухов, а там я, если не возражаете, приглашу вас на обед, а после обеда, если вы, конечно, захотите, мы вместе взглянем на тамошнюю птицеводческую фабрику, которую собирается купить мой муж. А дальше видно будет.
В путешествии по Чехии Ангелику Гоффманн сопровождал не ее муж, а инженер Петер Мориц, заместитель директора той самой крупной швейцарской птицеводческой фирмы, и поездку эту они предприняли по двум причинам, причем трудно сказать, какая из них была важнее — встреча Ангелики с Соней или осмотр Морицем того птицеводческого предприятия, которое собиралась приобрести фирма Гоффманна. Так или иначе, но вторая причина послужит нам лишь фоном для беседы Сони с Ангеликой.
И вот они едут в Роухов, и инженер Мориц сидит за рулем, довольный тем, что они наконец-то свернули с шоссе. Они едут по цветущей аллее, дорога умиротворяет, и Ангелика рассказывает Соне (они пока не перешли на «ты», но уже зовут друг друга по имени) о том, что бабушка на склоне лет вспоминала только о Соне, вы, госпожа Соня, стали тогда единственным предметом ее разговоров. В конце своей бурной и полной волнений жизни бабушка была совершенно убеждена, что все лучшее, все самое важное и необходимое вложили в нее именно вы, когда терпеливо обучали ее на своих уроках, и о годах, которые вы провели в семействе Паржизеков, она вспоминала с такой нежностью, что этого чувства хватило и на мое детство, которое в ином случае было бы пустым и сирым, как это случается у детей богатых родителей.
