Зэди Смит - О красоте
Жутко было думать о нем, глядя на его отражение в чертах Зоры. Теперь, когда причастность Клер к проступку Говарда вышла наружу, расплата из внутренней тяжбы с совестью превратилась в общественное порицание. Не то чтобы Клер боялась позора; она умела сохранять лицо в таких ситуациях, и они не особенно ее угнетали. Но на сей раз ее карали за то, что она совершила без всякого желания и намерения, и это раздражало и унижало Клер. Ее все еще дергали за нитку ее детские травмы. Судили бы тогда ее трехлетнее «я»! По словам доктора Байфорда, она была жертвой серьезного, типично женского психологического расстройства: она чувствовала одно, а делала другое. Она была себе чужой.
Интересно, думала Клер, они тоже такие, современные девушки, цвет нового поколения? Они тоже чувствуют одно, а делают другое? Неужели они всего лишь хотят, чтобы их хотели? Неужели они до сих пор объекты желания, а не, как сказал бы Говард, желающие субъекты? Вглядываясь в сидящих рядом студенток, в маячивший перед ней профиль Зоры, вслушиваясь в стихи, которые выкрикивали со сцены сердитые чтицы, Клер коренных перемен не увидела. Они так же морят себя голодом, читают женские журналы, которые открыто ненавидят женщин, режут себя ножиками в незаметных якобы местах, имитируют оргазм ради нелюбимых мужчин, лгут направо и налево. Странно, но в этом смысле Кики Белси всегда поражала Клер, казалась чудесным исключением из общего правила. Клер вспомнила время знакомства Говарда с женой, Кики тогда училась на медсестру в Нью-Йорке. Она была фантастически, неописуемо красива, но еще сильней, чем красоту, излучала первозданную женственность, которую Клер воспевала в своих стихах: естественная, прямодушная, могучая, непосредственная, полная настоящих желаний. Богиня современности. Она не принадлежала к ученому кругу Говарда, но была политически активна и отличалась четкостью, искренностью взглядов. Тогда это называли не феминизмом, а вуманизмом[56]. Для Клер Кики не только служила подтверждением человечности Говарда, она была доказательством того, что в мире появился новый тип женщины - долгожданный, обещанный. Не будучи близкими подругами, Клер и Кики всегда испытывали друг к другу теплые чувства, - это Клер могла сказать открыто. Она никогда не думала о Кики плохо и не желала ей зла. Тут Клер очнулась от своих размышлений, наведя на резкость черты Зоры, которые снова стали лицом человека, а не размытым цветным клубком личных мыслей. Последний внутренний трюк Клер не давался - она не могла представить, что думает о ней Кики сейчас. Чтобы представить это, надо было стать сверхчеловеком, Калибаном{32}, извергнуться за пределы жалости. Но никто не может выпрыгнуть из себя.
У сцены царила суматоха. Следующие исполнители ждали, когда Док Браун кончит их представлять. Их была целая толпа, девять-десять парней из той породы мальчишек, что шумят втрое больше, чем ожидаешь от такого числа людей. Стоя на ступеньках, они толкали друг друга в плечо и пытались добраться до стоек с микрофонами, которых было штук пять, на всех не хватало. Среди ребят был и Леви Белси.
- Похоже, твой брат выступает, - сказала Клер, легонько похлопав Зору по спине.
- О боже! - сказала Зора, закрыв лицо рукой и глядя на сцену сквозь щели между пальцами. - Может, нам повезет, может, он только хайпмен.
- Хайпмен?
- Заводила. Какчерлидер{33}, только в рэпе, - услужливо объяснила Дейзи.
Наконец парни вышли на сцену. Клубным музыкантам они дали отставку. У них была своя запись: тяжелый карибский ритм и засилье истеричных клавишных. Вся компания громко заговорила по-креольски. Дело не пошло. Они еще немного потолкались и решили, что начнет кто-то один. Вперед выступил худой парень в толстовке и заговорил на разрыв аорты. Языковой барьер придал действу любопытный оттенок. Парни явно хотели, чтобы слушатели поняли, о чем речь; они прыгали, гикали, наклонялись к публике, и публика откликалась, хотя большинство улавливало только ритм выступления. Леви действительно оказался хайпменом: каждые несколько тактов он подносил ко рту микрофон и выкрикивал «Эй!» Черные слушатели помоложе высыпали на сцену, вдохновленные чистой энергией происходящего, и тут Леви взял свое, подбадривая их по-английски.
- Леви даже не знает французского, - сказала Зора, глядя на сцену и хмурясь. - Не думаю, что он представляет, чему он кричит свое «эй!»
Но тут грянул хор - все десятеро, включая Леви, запели по-английски: «ЖАН-БЕРТРАН[57], КОРЫСТНЫЙ ТИРАН, МЫ ГОД ЗА ГОДОМ НЕ ВИДИМ СВОБОДЫ!»
- Неплохо сказано, - смеясь, сказала Шантель. - Коротко и ясно.
- Это что-то политическое? - с отвращением спросила Дейзи.
К счастью, пропев лозунг дважды, хор опять переключился на горячечный креольский. Клер попыталась синхронно переводить, но быстро; слишком много незнакомых слов. Тогда она сформулировала суть:
- Они возмущены вмешательством США в дела Гаити. Стихи, скажем так, очень сырые.
- Мы имеем отношение к Гаити? - спросила Ханна.
- Мы имеем отношение ко всему, - сказала Клер.
- Но откуда твой брат знает этих парней? - спросила Дейзи.
Зора округлила глаза.
- Понятия не имею.
- У меня уже мозги кипят, - сказал Рон и направился к бару.
На сцене солировал самый полный парень группы. Он же был самым сердитым, и вся команда отступила, чтобы дать ему пространство для выражения гнева.
- Очень достойная попытка, - заключила Клер, перекрикивая еще одно громогласное вступление хора. - В них есть мощь трубадуров. Но… им надо учиться подчинять мысль форме: ее створки не выдерживают такого наплыва хаотичной политической ярости. Пойду стрельну сигарету.
Она ловко поднялась, не прикоснувшись руками к полу.
- Я тоже пойду, - сказала Зора и с меньшим изяществом повторила движение Клер.
Они молча пробрались сквозь клубную публику и посетителей ресторана. Клер гадала, в чем дело. Снаружи похолодало еще на несколько градусов.
- Давайте одну на двоих. Только в темпе.
- Спасибо. - Клер взяла протянутую сигарету. Ее пальцы слегка дрожали.
- Эти парни слишком дикие, - сказала Зора. - Очень бы хотелось, чтобы они прочли что-то стоящее, но увы.
- Увы.
- Проблема в том, что они чересчур усердствуют. Как это похоже на Леви!
Повисла пауза.
- Зора, между нами все в порядке? - спросила Клер, поддаваясь действию вина.
- В полном, - ответила Зора так уверенно и быстро, словно ждала этого вопроса весь вечер.
Клер посмотрела на нее с сомнением и вернула сигарету.
- Правда?
- Абсолютная. Все мы взрослые люди. С какой стати я буду вести себя как ребенок?
Клер холодно улыбнулась.
- Я рада.
- Не будем об этом. Учеба учебой, а жизнь жизнью.
- Очень зрелый взгляд на вещи.
Зора самодовольно улыбнулась. Уже не в первый раз, говоря с дочерью Говарда, Клер почувствовала себя обезличенной, частью шестибиллионной массовки, задействованной в грандиозном всемирном шоу под названием «Жизнь Зоры Белси».
- Важно другое. - Голос Зоры стал излишне робким. - Я хочу понять, могу ли я писать.
- Понимание придет, - уклончиво заверила ее Клер. Она чувствовала жадный взгляд Зоры: та явно готовилась сказать что-то важное. Но тут дверь ресторана распахнулась. Это был Рон. Ему в спину несся ропот страдавших от сквозняка посетителей.
- Боже, вы должны его видеть! Потрясающий парень! Там, внизу, все с ума посходили!
- Надеюсь, он правда хорош, потому что мы курим.
- Честное слово, Зур. Сущий Ките с рюкзаком.
Все трое вернулись вниз. В клубе дальше, чем на шаг
от дверей, было не пройти. Видеть сцену они не могли,
оставалось слушать. Люди дружно раскачивались, музыка колыхала их, как ветер ниву. Завороживший их голос звучал четко (впервые за вечер никто не пропустил ни слова) и выдавал многосложные, хитроумные строчки с удивительной легкостью. Хор ровно и мягко повторял одну простую фразу: Я говорю на это «нет». Стихи, напротив, иронично и выразительно описывали различные препятствия на пути к духовному и материальному благополучию молодого черного парня. В первом стихотворении парень доказывал, что он чистокровный американец и достоин учебы в лучших колледжах страны. Его аргументы встретили бурным смехом - тема для университетского городка была щекотливая. Дальше речь шла о девушке, которая сделала аборт втайне от своего бойфренда; стихи были прочитаны на одном дыхании и с невероятной скоростью:
По-твоему, я криво жил, хоть тресни. Писал все эти долбаные песни… Когда ты набрала мне смс: «Карл, у меня задержка две недели», я уронил мобилу в чашку с чаем, почувствовав, что не смогу быть прежним - теперь я буду бережным и нежным, аж приторным, стерильным и надежным и никогда тебя не обману. И вот я шел к тебе через неделю, почти готовый углубляться в Спока, я даже пропустил свой «Звездный путь», но ты с девчонками уже всё обсудила, зачла меня в придурки - и привет. Скажи, подружка, и с каких же пор все эти суки, разносящие бигмаки, такие охренительные доки в том, буду ли я правильным отцом? Ты думала, я буду рад аборту? Я говорю тебе на это «нет»[58].
