Юрий Мамлеев - Блуждающее время
Губы Шептуна продолжали шептать, но глаза его гостеприимно улыбались.
– Входите, входите, молодой человек. Внутрь войдите, здесь мы вас встретим хорошо.
И Егор вошел. Квартирка, при всей своей малости, была необыкновенно странной. В чем же была странность этой квартиры? Она была уютная и вместе с тем безобразная. Именно в этом безобразии и заключалось странное уютство, верней, непонятное безобразие было такое гостеприимное, такое безграничное, как пещера. Пещера в аду, которая говорила, что безобразие – есть уют, особый уют.
Роман лежал на кровати. Лицо его было светлое-пресветлое. Он улыбался так, как, наверное, улыбался бы и при смерти. Ничего его не брало. Он мечтал умереть с улыбкой. Шептун, однако, вернулся к столу. Быстро посмотрел на Егора, и вдруг шепот его прекратился. Он, вроде, стал полунормальным таким человечком. Сел на стульчик прямо около кровати Нарцисса в гробу.
Но вместо того чтобы шептать ему на ухо, как шептал когда-то в подвале, посмотрел опять на Егора, загадочно улыбнувшись, и сказал:
– Я знаю, зачем вы пришли, дорогой.
Егор не смутился. Он уже привык к таким неожиданностям.
– Если знаете – тогда и говорите, зачем я пришел.
Шептун посмотрел на Романа и спросил его:
– Сказать?
Лицо Романа светлело все больше и больше, как будто это странное просветление могло идти внутрь, все дальше и дальше внутрь…
– Да мне все равно, – ответил он, – говорите ему, что хочет. Мне все равно…
Егор смотрел на них с удивлением, скорее с любопытством.
«Вот уж парочка», – подумал он.
– Вы пришли ко мне, – тихо сказал Шептун, – потому что хотите знать, где Никита именно сейчас проживает, чтобы выведать, дорогой мой, его тайну…
Егор замер.
– И что дальше? – внезапно спросил он.
– А дальше… Я могу дать вам адресок один. – Шептун вдруг опять перешел на шепот: – И найдете там Никиту-то своего.
Он подошел к комоду и достал оттуда записочку. Вернулся потом к Егору.
– Адресок мной уже заранее приготовлен. Вот так.
Сунул Егору в ручку записочку, а потом возьми да и чмокни его прямо в щечку, и отошел в сторонку, и снова шептать стал.
Егор не особенно смутился, записочку положил в карман, опять оглянулся и спросил:
– Откуда же вы все это знаете? И адресок, и вообще…
Шептун тут же ответил:
– А потому что шепот везде здесь. От шепота и знаю. Это, если хотите, Егор, целое царство шепота, с того света тоже шепчут. Только прислушиваться надо. Очень точно слышать надо. И вот со всех концов шепот-то ко мне и стекается, даже умерших, – перешел он внезапно на визг, но тоже шепотливый такой. – Вот отсюда я и знаю все. Из шепота! И адресок этот приготовил заранее.
В это время в дверь раздался резкий звонок.
Роман даже вскочил с постели, как будто это нарушало его нарциссическое оцепенение. Шептун пошел, открыл и что же – на пороге стоял он, Боренька-хохотун. Егор тоже оцепенел, но уже от удивления.
– Входите-входите, Боренька, – пробормотал Шептун.
И Боренька вошел, тихой такой, вкрадчивой походкой.
Шептун только развел руками.
– Метафизическим гостям всегда рады, – раздался вдруг голос с постели. Это был голос Романа, Нарцисса в гробу.
Все как-то прояснилось, но не совсем.
Егора поразило, что Боренька-то мрачен был по-особенному и хохота не раздавалось. Обычно на такие замечания Боренька хохотал, а здесь промолчал. И Егор почувствовал сразу, интуитивно, всей обнаженной кожей своей: с Боренькой что-то произошло. Боренька хохотать-то перестал, но первопричина этого хохота так в нем и осталась. Первопричина была тайная, и суть ее была в том, что мир нелеп, и к тому же иллюзорен, и можно потому хохотать над ним. Так, примерно, объяснял Боренька. Итак, хохот пропал, а первопричина осталась. И потому Боренька выглядел мрачновато, ибо внутри-то все застыло, а хохот исчез.
Присели у стола.
– Что же делать, – Егор нервно мял в кармане записочку.
Записочку к самому Никите, кто знает, от него, может быть, и к самому Павлу.
Шептун взглянул на Егора и вдруг подошел к Бореньке и на ушко ему шепнул: «Адресок-то я припас и дал вон Егорушке. К Никите ведь все сходится».
– Откуда же адрес? – спросил Боренька мрачно, без всякого хохота.
– С шепоту, откуда же еще, – вставил Нарцисс в гробу, а личико его настолько просветлело, что казалось, он парил в любви к себе.
Боренька попросил водочки, и рюмочка нашлась; выпив, он вдруг оживился, даже мрачность чуть сошла, а хохота не было, и, повернувшись лицом к Егору, Боренька легко сказал:
– Да пойдемте вместе, Егор, вдвоем-то веселей. Все-таки не в управление какое-то идем, не в офис, а к самому человеку грядущего…
Егор согласился.
– Конечно. Вдвоем лучше, – пробормотал он.
Шептун даже встрепенулся:
– Вот шепот-то мой, он помогает, помогает. Я как Роману-то нашепчу чего-нибудь, так как закатится, закатится, будто он не просто в гробу лежит, а в каком-то вечном гробу. И в этом вечном гробу своей вечностью-то и любуется. – Хе-хе-хе… – мелко захохотал Шептун.
Так неожиданно он открылся перед всеми. Дескать, Романа в гробу он холил…
Роман же только согласно кивал головой, но свою роль не отпускал.
«Шепот-то шепотом, – вдруг прояснилось на его лице, – знаю, что делаю. Против шепота тоже особых возражений не имею…»
Замолчали.
Выпили опять чего-то непонятного. То ли Шептун нашептал в рюмочке, то ли еще что…
Егора опять схватило:
– Ну чего ждать? Пойдем. Пойдем. Время еще есть. – Он взглянул на атлас. – За городом, недалеко, это же рядом.
Боренька кивнул головой.
– Идите-идите, – Шептун тоже встал. – Я вам нашепчу на дорогу. Идите, искатели.
Егор неожиданно похлопал Шептуна по плечу и пробормотал:
– Теперь ясно, чем вы в подвале занимались…
– Мало ли чего, подвал прошел, – ответил Шептун и провел их к двери.
Махнув им рукой из своего гроба, Роман наслаждался своей вечностью.
И они ушли из этой странной квартирки: туда, туда, в шум, на улицы.
Шептуна теперь Боренька ощущал иначе. «Серьезный он человек все-таки, ох серьезный», – думалось ему.
Боря молчал, ни о чем не рассказывал, ничего не говорил. Просто шел. Туда, вместе с Егором, опять искать Никиту.
А что же в конце концов в этом Никите? Во всем этом будущем, если и времени не будет?
Быстренько, но с пересадкой, доехали до вокзала, сели в электричку и оказались на одинокой пустынной пригородной станции, хотя и рядом с Москвой. Там буфетчица какая-то в углу торговала, и кошка лежала прямо у нее в окошечке. Торговала она квасом и еще чем-то.
Друзья подошли. Мистические выпили кваску, посмотрели на лес, на дорогу, на домики вокруг и по адресу пошли. Дальше, дальше, дальше…
Куда? Вглубь, где уже пахло другой Россией.
Адрес оказался диковатый.
Вроде, дачка, вокруг нее заборчик, огородик – и все такое полуразвалившееся, без признака человека почти. Как там можно было жить? Непонятно.
Они пошли внутрь. Калитка открыта. Прошли в дом – никого нет. Никаких следов Никиты. Внутри все обычно. Вышли. Но Егору показалось, когда выходили, чья-то странная одежонка в стороне на траве лежит. Вроде, след какой-то Никиты.
И он говорит Бореньке: «Где-то он все-таки здесь. Он тут бывает. Может, вышел? Может, посмотрим».
И они стали бродить вокруг. Уже темнело, и в их поисках дошли они до пустынной дороги, и вдруг картина, почти ирреальная.
Видят – пещера. Внутри огонь, и около огня кого же они увидели – Никиту. Друзья совсем ошалели. Это была огромная, не принадлежащая нашему времени картина. Никита сидел у костра, будто он пришел не из будущего, а из прошлого. Сидел, как пещерный человек. Весь бородатый, в старой дикой одежде и оцепенело смотрел на огонь. И это – и пещера, и огонь в ней, и Никита, сидевший остолбенело у костра, неподвижно глядящий перед собой, – все это показалось друзьям пейзажем иного века.
У Егора екнуло сердце.
«Может быть, они вышли в это заколдованное место и оказались в прошлом, уже в далеком прошлом, вместе с Никитой, этим путешественником по времени, по тому, чего нет, что должно погибнуть, ибо времени не будет».
Они боялись нарушить покой Никиты. Не хотели войти, стояли в стороне, за деревьями, но было видно, что происходит в пещере. Затаив дух, смотрели. Но ничего не происходило. Все, что там происходило, видимо, совершалось в душе Никиты.
Сам он не двигался, словно превратился в пещерную статую. Так неподвижно прошло несколько минут. И вдруг на дороге послышался шум. И что же это были за звуки? Это был шум вполне современной машины. Большой черный автомобиль подъехал к пещере, остановился, и оттуда вышли люди, которые тоже были чуть-чуть необычны, хотя одеты все современно, скорее, они напоминали каких-то адептов скрытой или, скорей, специфической организации. Прекрасно сложенные, хорошо одетые, они знали куда пришли. Прямо туда, в пещеру, к Никите. Он встал и не высказал никакого удивленья, никакой даже дрожи удивленья по нему не прошло. Пошел им навстречу, на костер даже не обратил вниманья. Жестами, точно сговорившись, эти люди показали ему путь в машину. Никита спокойно побрел с ними. Никакого сопротивленья, никакого лишнего движенья. И они были покойны, как ангелы смерти. Никита нагнулся и исчез в глубине автомобиля. Окошки были завешены. Люди тоже вошли, последний из них оглянулся вокруг. Егора и его спутника никто не заметил. Машина медленно поехала своей дорогой и исчезла. И это появление машины, пещеры, костра – было странным сочетанием, и вместе с тем Егор почувствовал, что это бесконечно гармонично, объято тайной вневременной гармонии.
