Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 4 2011)
— …Когда на немереной черноте горизонта зарождается маленькое бесцветное пятнышко — это значит дорассвет. Пятнышко набирает красноты… Не алый, а этакий слабый брусничный цвет. Так что мы вышли с Звоницыным на волков вовремя. Мы хотели успеть… На самом дорассвете.
— Инна, а как же Москва?.. Воспитала тебя, выучила, дала жилье… Неужели совсем не любишь?
— Я, Оля, женщина. Я люблю Москву, а мечтаю о Питере.
— А как же этот знаменитый трехсестринский зов?
— Зов, если честно, меня не слишком трогал… Согласись, Оля. Слышится надрыв. Еще какой!.. Да, да, да, — я люблю ее и завываю — в Москву-уу-у!.. Люблю и опять с радостью завываю — уу-у-у!
Обе смеются.
— Ты вся в слезах.
— Плевать.
— Вытри личико, красотка!
— Не хочу.
— А в ласковом “Пи-и-и-итер” никакого завыванья, заметь, нет. Музыка есть!
— Что-то птичье.
— Не птичье, а журавлиное.
— И словно бы издалека…
— Совсем-совсем другое. В Пи-и-итер!.. В Пи-и-итер!.. Что-то журавлиное слышится, да?.. Ну-ка ты попробуй!
— Да ну тебя, Инка. Как ребенок!
— Попробуй. Умоляю.
Ольга пробует, Инна подхватывает.
Обе сестры в унисон. Как в стае. Соревнуясь с журавлями. Перекликаясь:
— В Пи-и-итер!.. В Пи-и-итер!.. В Пи-и-итер!..
И хохочут.
Инна смеется. Иногда она как раз такая — нарочитая простушка. И у нее по жизни никаких сомнений!
Ее белая ладонь играет — вытянутая к потолку (к небесам). Одной рукой обнимая сестру, другой Инна машет кому-то поверх. Словно заманивая, зазывая под крышу этого полуподвального дома незлые небесные силы.
— Ну?.. Чтобы самому увидеть высокое и справедливое. Чтобы потрогать. Чтобы самой прочувствовать… Как?.. Как надо жить в нашей сегодняшней России? — спрашивал себя и спрашивал всех нас старый математик.
— И что? Знал ответ?
— Знал.
— Ну и как?.. Как надо жить?
— Жить честно!.. достойно!.. всё это правильные слова. Но главное слово — как?.. Как надо жить в России, чтобы сбылось?
— Ну не томи… Как?
— Особенное слово. Прямо для тебя, Оля… Прожив одну жизнь, надо начинать жизнь вторую. А прожив ее — сразу и вдогон, не притормаживая, жить жизнь третью…
— Но где же ее взять, эту третью, Инна?!
— Здесь и взять.
— Что-то я никак не пойму.
И тогда Инна объясняет сестре — выдает наконец верное ключевое слово:
— Да, да, дорогая... В России надо жить долго .
И отдаленно, из глубины комнат, словно в дополнительный наказ, доносится голос матерого Бати:
— И еше надо выйти, выйти рано… На дорассвете. Обязательно на дорассвете.
В цветном приделе
Игорь Вишневецкий
*
В ЦВЕТНОМ ПРИДЕЛЕ
Вишневецкий Игорь Георгиевич родился в 1964 году в Ростове-на-Дону. Закончил филологический факультет МГУ. Защитил диссертацию в Браунском университете (США). Автор девяти книг стихов и прозы. Живет в Москве.
В “Новом мире” со стихами выступает впервые.
Из цикла “Космогония”
* *
*
Дерево нашей державы держится на одних
воздушных и светоносных массах, дрожа листвой.
Мы произносим слово, оно оплотняется в стих,
стих расцветает веткою, деревом и страной.
Я скажу напрямую: если пролить, сколько те
пролили в нашу землю яду, крови и лжи,
то всё равно оно выстоит, даже и в пустоте,
и переполнит кроною время по рубежи
видимого, и прорастёт через него, из себя,
ибо несокрушимо, сколько живёт язык, —
в трубы созвучий смыслами огненными трубя,
птицами букв взлетая с листьев зелёных книг.
23 марта 2010. Москва
Крымское: первые буквы
(Азбука—Земля)
АЗБУКА этой земли
сложена из
дыханья глубокого моря, потухших вулканов,
шелеста буковых и можжевеловых рощ.
Когда я очнусь от всечасного морока зренья,
со слуха спадёт пелена,
я тоже сложусь в пестрокрылую яркую букву,
усиками развернувшись на жаркий восток, —
в БАБОЧКУ БАХЧИСАРАЯ с персидско-арабской
вязью пыльцы,
но с рисунком зубцов, полукружий
крымско-татарским —
в ту, что поверх девяти
плачущих лотосов вырезанного фонтана
пляшет и дальше скользит —
в пыльном ВОЗДУХЕ степи —
через ГОРЫ,
в каких высекали пещеры ГРЕКИ и ГОТЫ,
хвалы вознося Богородице —
под Её омофором
звёздного неба
простор высветляется в ДЕНЬ, —
на юго-запад, подальше от зноя,
через отлогие чащи, вослед за сарматским
оленем, сбегающим к яркой воде.
Там ЕВПАТОРИЯ, белая в йодистой сини, —
город, где в детстве купался в рапановых водах,
ездил на пляж на трофейных немецких трамваях,
после часами валялся в просторной гостиной
съёмной квартиры, весь обожжённый до жара
щупальцами слизевидных медуз-корнеротов —
как ненавидел я этих прозрачных существ!
Как там блестел потолок, изрисованный солнцем!
Бабушка, помню, молчала, лишь байки хозяев
о миновавшей — для них лишь недавно — войне,
вечные байки, какие я слышал всё детство,
про оккупацию, страхи, нелепости, юг —
спать не давали.
Каким теперь эхом
вспомнились мне б среди призраков Киркенетиды,
в южном углу превращаемой в морок державы,
байки про наш затянувшийся собственный плен?
ЖИЗНЬ, замкнутая в кокон сна,
исчерченная письменами,
качается, заключена
в молитве, что словами
и мысленно творим
о родине свободной,
и доверяем им,
словам, — что соприродно
несказанным, внутри
крепчающим порывам
на первый свет зари —
им, пламенноречивым
и лёгким; им — из пут
свиваемого праха,
поправшим плен минут,
во весь простор замаха
раскрывшимся в любой
из рощ, что зыблют склоны,
в хвоистый вал — солёной
ударившим волной.
Здесь та ЗЕМЛЯ, грядущему чиста,
где русское преобразилось слово,
где Пушкина оставила тщета
и воспарило зренье Муравьёва
чешуекрылым с мягкого листа
сквозь ветер солнца, как порыв сплошного
сознания, из узкого скита,
столпом огня — опора и основа
тому, что в помутненье охряном
готовится для нового усилья
собою быть, всё взяв и сохранив,
и вот дожди становятся вином,
трепещут гробных кипарисов крылья
и смыслом высветляется прорыв.
13 — 14 декабря 2008. Москва
Над свежей могилой
Свет, ослепительный свет
ударяет в мембраны зрения.
Труба возглашает завет
смерти и воскресения.
Его по вязи огня
уже повторяют хоры и
хоры существ, которые,
лёгким доспехом звеня,
встречают тебя, отец,
как в детстве — в цветном приделе,
узами тела в теле
