Вадим Живов - Двойник
— Давай отложим до вечера, — предложил Демин. — Не дадут поговорить. Это важно?
— Да как сказать? — неопределенно отозвался Герман. — Для меня — да.
— Тема?
— Хват. Вы спрашивали, что ему от меня нужно.
— Понял. Пошли отсюда.
Демин предупредил дежурного, что отъедет на полчаса, они вышли на улицу, прошли в соседний двор и устроились в беседке на детской площадке, усыпанной яркими кленовыми листьями.
— Осень, скоро опять зима, — проговорил Демин, закуривая. — Ну, что у тебя?
Герман сунул ему микрофон и включил воспроизведение. Демин внимательно прослушал запись и вернул к началу. На середине остановил.
— Все-таки тупые они, эти спортсмены. Интересно, почему? В боксе понятно, по голове лупят. Но и в борьбе, видно, то же самое. Когда тебя шмякают на ковер, и голове достается. С полковником он поговорит. Он даже не представляет, какие бабки через таких полковников проходят.
— Что из этого следует?
— Да то. Большие бабки требуют защиты. У вояк это дело поставлено так, что мало не покажется. Никакому Клещу нечего там ловить.
Он дослушал запись до конца и вернул Герману диктофон.
— Похоже, попал ты в расклад.
— Попал, — согласился Герман. — У вас не исчезло желание посадить Хвата?
— За что? Пленка? Прослушка не санкционирована, ни в какой суд ее не представишь. Херня.
— Как только я заключу контракт и передам подряд Кузнецову, меня уберут. Ивана тоже, чуть позже. И концы в воду. Для вас открываются оперативные возможности.
— Херня, — повторил Демин. — К Хвату есть подход посерьезнее. Тимура Джумаева помнишь? Туркмена, который деньги менял?
— Еще бы не помнить.
— Так вот, был недавно проездом в Москве один опер из Ашхабада. Когда-то он у меня в МУРе стажировку проходил. Привез мне копии протоколов допросов Джумаева. Я был тогда на все сто прав. Хвата дела. И с бабками, и с тремя омоновцами, которых убили. Джумаев его сдал с потрохами. Да и мудрено было не сдать, допрашивать люди Туркмен-баши умеют.
— Джумаева посадили?
— Расстреляли. Но протоколы остались. И это не херня.
— Так за чем дело стало?
— А ты представляешь, сколько людей и каких нужно задействовать? Это тогда, в девяносто третьем, можно было реализовать данные по горячим следам. А нынче не то. Нынче никто и пальцем не шевельнет. Трех омоновцев убили. Ну и что?
— Что нужно, чтобы шевельнули пальцем?
— Бабки, Герман. Большие. Заказ на такого, как Хват, очень больших бабок стоит.
— Сколько?
— Штук пятьсот.
— Долларов?
— Не рублей же. Это — сейчас. А станет он депутатом Госдумы — там и «лимона» не хватит.
— Лучше бы вы мне этого не рассказывали! — вырвалось у Германа. — Что же это творится в нашем возлюбленном отечестве?
— То и творится. Помнишь, я одолжил у тебя пятьдесят тысяч?
— Помню.
— Я тебе скажу зачем. Когда меня назначили в Марьину Рощу, на третий день ко мне пришли. Объявили: тридцать штук. С каких херов? Меня назначил Лужков. Объяснили: ты подчиняешься не только Лужкову. Я их послал. Через три месяца меня сняли. Не прошел аттестацию в министерстве. В РУБОПе меня заранее предупредили: пятьдесят штук. За должность. Что делать? Я сыскарь, Герман. Ни к чему другому не способен. Сказал себе: да и мать вашу, жрите, только дайте работать. Вот так и живу. В системе. Через меня крутые бабки проходят. Снизу вверх. Но я тебе клянусь: копейки к моим рукам не прилипло!
— Значит, пятьсот тысяч? — повторил Герман.
— Не меньше. Но ты пойми меня правильно: это не мне.
— Знаете, Василий Николаевич, если бы вам — я бы дал. Но ваших министерских или каких там вшей кормить не буду. За такие бабки я бригаду киллеров найму. Или бизнес в России закрою. А Хват пусть на свободе гуляет. Это меньшее зло.
— Тошно, Герман. Так тошно иногда, глаза б мои ни на что не смотрели! А что делать? Надо жить, надо дело делать. Не получается по-другому — значит, так. У тебя есть выбор. У меня нет.
Демин вернулся в управление, а Герман еще долго сидел в беседке, хмуро курил, глядя, как ветерок гоняет по детской площадке сухие листья кленов. И жалко было Демина, и глухое раздражение подступало. Больше всего Германа почему-то злило стремление Демина остаться чистым в грязном деле. Себе он ничего не берет. Да лучше бы брал.
Выбора у него нет. У человека всегда есть выбор!
Герман достал мобильник и позвонил полковнику Семенчуку:
— Подъеду через двадцать минут. Закажи пропуск.
Полковник Семенчук так обрадовался появлению Германа, что сам выскочил встретить его на вахте.
— Ну наконец-то! Я уж не знал, что думать. Шеф на каждой планерке собак на меня спускает: где «Терра», почему дело стоит? А что я могу сказать? Ты исчез, на фирме ничего не говорят. В отъезде. Где в отъезде? Почему в отъезде?
В кабинете Семенчук сразу полез в тумбу письменного стола, но Герман остановил его:
— Побереги «Луи Трамп». Выпьем, когда сделаем дело.
— Да все, считай, сделано! — весело возразил полковник. — Контракт практически согласован, все визы есть, остались мелочи. Юристам на три дня работы.
— Для кого мелочи, для кого не мелочи.
— Есть проблемы? — насторожился Семенчук.
— Есть.
— У тебя?
— У нас обоих. Фирма «Марина» — говорит тебе что-нибудь это название?
— «Марина»? Да, выходили на меня от этой фирмы. Очень хотели получить контракт. Но я и говорить не стал. Вопрос практически решен. В пользу «Терры». Так я им и сказал. А что, серьезная фирма?
— Очень серьезная, — подтвердил Герман. — Но не в том смысле, в каком ты думаешь. Послушай эту запись. Тебе все станет ясно.
По мере того, как крутилась пленка, лицо Семенчука тяжелело, наливалось кровью.
— Теперь ты понял, почему я не выходил на связь? — спросил Герман, когда полковник выключил диктофон.
— С кем ты говорил?
— Сергей Анатольевич Круглов. Он же — Хват. Призер московской Олимпиады по классической борьбе. Президент Фонда социальной справедливости. Кандидат в депутаты Государственной думы России.
— Почему ты раньше не пришел?
— С чем? Этот разговор был сегодня.
Семенчук еще раз внимательно прослушал запись, надолго задумался и заключил:
— Не проблема. Выкинь из головы. Разрулим. Оставишь мне пленку на пару дней? Покажу ее кое-кому.
— Могу подарить. Мне она ни к чему.
— Лады. А насчет смысла жизни ты правильно сказал. Мудро сказал. Уважаю. Выигрывает тот, кто приходит к финишу позже. Позже, а не раньше. А тот, кто спешит, всегда проигрывает. А мы и не будем спешить. Куда нам торопиться, правильно? Вот за это давай и выпьем! — не без торжественности закончил Семенчук и полез за бутылкой.
IX
Все эти дни Герман допоздна засиживался в офисе, стараясь отдалить минуту, когда окажется один в пустой квартире. Включенный мобильник постоянно лежал на тумбочке у кровати. Во сне иногда казалось, что он звонит. Герман вскакивал, хватал трубку. Но телефон молчал. Катя не звонила.
Звонок раздался ночью, через три дня после разговора с полковником Семенчуком.
— Алло! — закричал Герман. — Катя, ты? Алло, алло!
— Какая к хренам Катя, я не Катя, — прозвучал в трубке голос Демина. — Оденься и спустись вниз. Я послал к тебе мою «Волгу». Садись и приезжай.
— Куда?
— Водитель знает.
Над Москвой занимался хмурый осенний рассвет. Низкие дождевые тучи затуманивали шпили высотки на Котельнической набережной. Покачивалась тяжелая, в маслянистых разводах, медленная вода Москвы-реки. Черная «Волга» Демина спустилась на Крутицкую набережную, и Герман вдруг понял, куда они едут.
Еще издали он увидел у ворот Фонда социальной справедливости мигалки патрульных машин. У него появилось странно-болезненное ощущение, что все это уже было: милицейское оцепление, пожарные машины, мелькание электрических фонарей, запах гари.
Площадка перед особняком была пуста, только у бокового входа стояли «ауди» Хвата и «лендровер» его охраны, а в стороне краснела какая-то «вольво». Особняк выглядел как всегда — с черными поблескивающими стеклами, с решетками на первом этаже. Лишь приглядевшись, Герман увидел черную зияющую дыру на втором этаже, на том месте, где были окна кабинета Хвата.
Окон не было.
Патрульные расступились, пропуская «Волгу». Возле крыльца Германа встретил Демин. Молча поздоровавшись, кивнул:
— Пошли.
В нижнем холле особняка и на мраморной лестнице с красным ковром не было ничего необычного, только на втором этаже появились следы разрушения: усыпанный стеклами и обломками мебели паркет, сорванные с петель двери приемной. От стены, разделяющей приемную и кабинет Хвата, остались лишь рваные зубья бетона.
— Дальше смотреть не на что, — сказал Демин. — А на то, что есть, смотреть не нужно.
— Что это было?
— Две ракеты в окно кабинета. Из гранатомета РПГ-16. Эксперты определили по осколкам.
