Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 7, 2002
Можно гордиться: наш бывший соотечественник Д. Б. Зильберман в поисках «истоков» русских бедствий по экстравагантности своего подхода перекрывает всех зарубежных археологов национального знания. В статье под названием «Православная этика и материя коммунизма» (1974), выступающим игривой парафразой знаменитого труда М. Вебера «Протестантская этика и дух капитализма», Зильберман находит корни коммунистического государства как политической системы в глубинном пласте византийского сознания с его державным мессианизмом и «пантократическими» установками, запрограммированными паламитским православием в образе Христа Вседержителя и его помазанника на земле, благоверного императора, в дальнейшем — почему-то — способными функционировать и без этой «религиозной оболочки». И не только «без», но и при замене ее истребительным богоборчеством. Марксизм, согласно схеме Зильбермана, сыграл роль повивальной бабки в деле возвращения секуляризующейся России на старые пути (тот же тезис, что был у Бердяева, тот же, что будет и у Безансона). Никого из них не смущает вопиющее противоречие фактам: «старые пути» должны, казалось бы, означать реставрацию, в России же мы имеем дело с радикальной, «социальной» революцией.
Как оно ни фантастично, историческим пунктом, который загодя определил торжество коммунизма в России, Зильберман избирает победу, одержанную в XIV веке главой византийских исихастов Григорием Паламой над западными влияниями томизма. К. Маркс (основоположник также и русофобии) своим мессианским учением «лишь напомнил русскому народному сознанию о его традиционных путях».
Каждый раз при знакомстве с очередной такой вариацией на тему российского прошлого не можешь не убеждаться: чтобы сочинять столь изощренные несообразности, надо иметь очень веские причины, а в конечном счете — испытывать живую антипатию к «этой стране», России, которая не заслуживает лучшей участи, чем занимать место изгоя среди народов. Уверенность в этом впечатлении только укрепляется в последнее десятилетие, когда градус неприязни к настоящему дню теперь уже иной страны вместо того, чтобы снижаться и сходить на нет, резко подскакивает и выливается в прямую травлю.
Тот же Безансон, любивший покопаться в русской истории, специализируется теперь на политической дезавуации сегодняшней России, конечно же, не упуская из вида ее «тысячелетнее рабство», глубинную пораженность манихейско-гностической ересью, всестороннюю охваченность психическими комплексами. Он все больше переквалифицируется в огнедышащего газетного колумниста, специализирующегося на разоблачении нового Карфагена — врага демократических порядков в стране и мире — и предостерегающего мировую общественность от благодушия на сей счет. «В течение десяти лет» пристально наблюдал он за Россией, как она «искала свой путь», и вот «теперь» (!), в начале нового тысячелетия, со всей весомостью этих «проникающих» наблюдений может объявить: «путь этот наконец определился» как путь «лжи, жестокости и насилия», к власти приходят «кровожадные националисты».
А что же вы хотели? С такими-то исходными данными, с такой-то злостной сущностью?! Вот и гибнут невинные «чеченские бойцы», вот и идет геноцид «безоружного народа», усиливается нажим на (обделенную ресурсами) Украину и (наделенную прозрачными границами) Грузию и на всякую вообще страну (стоит только ей зазеваться).
Гигантский ком обвинений слеплен Безансоном из двух контрастных материй: с виду — по-некрасовски («ты и могучая, ты и бессильная»), а по существу — издевательски, опять же по отношению к логике. Россия описывается одновременно как «крупнейшая ядерная держава», против которой следует вооружаться, и как скопище неисчислимых недугов, бумажный тигр, коего не страшиться надо, а третировать. Далее у Безансона идет и прямой политинструктаж светским, военным и финансово-кредитным властям свободного мира: ни в чем Россию не поддерживать, «протестовать, закрывать кредиты, разоблачать преступление» (это в связи с Чечней) — в общем, пленных не брать, патронов не жалеть! «Эта просторная больная, а следовательно, опасная зона требует чего-то более сильного, чем снисходительное пренебрежение». Все это и гораздо «большее» российский читатель найдет, заглянув в подборку парижской газеты, именуемой почему-то до сих пор «Русской мыслью», где в последние годы печатался сериал Безансона под названием «Бедствие века» и другие крутые тексты.
Аттестации, пригвождающие Россию к позорному столбу, мы сегодня найдем у большинства историков-русистов и бывших советологов, таких, как тот же Р. Пайпс и З. Бжезинский. Но идеологическое наступление и не столь ангажированных прежде западных коллег на вырвавшуюся из тоталитарного обруча страну в высшей степени загадочно. Между прочим, крайне загадочно и даже поразительно случившееся с респектабельной до того времени эмигрантской, тогда еще парижско-московской, «Русской мыслью», в мгновение ока сменившей орала на мечи: в ночь с 22 на 23 сентября 1999 года Россия на ее страницах перешла из положения страны, вызывающей сочувствие в своем противоборстве чеченскому терроризму, в категорию губительницы малого народа, а чеченские боевики превратились в доблестных бойцов сопротивления. Мало того, и с германской прессой произошло буквально в этот же час нечто подобное… Где тут собака зарыта?
Речь ведь идет не о каких-нибудь гончих из левой своры, которые мстят России за ее предательство социализма и мировой революции, но об уважаемых ученых. Попробуйте объяснить, что толкнуло на этот путь нашего французского академика, аналитика тоталитарных идеологий, никогда не бывшего леваком вроде Глюксмана и в конце концов единоверца по христианству? Неужто болят старые раны, говорит застарелый имперский синдром, обида на Россию, в бескрайних снегах которой растворилась непобедимая армия Наполеона в 1812 году?.. Нет, такой мотивировки будет явно недостаточно для объяснения накала безансоновской русофобии. И как быть с американским гражданином Р. Пайпсом и ему подобными ругателями России со всего света?
Напрашивается предположение, что постиндустриальный Запад вступил в (быть может, все же прерванную 11 сентября) стадию самоидеализации; устами Фукуямы он возвестил о конце беспокойного исторического эона и установлении отныне стабильного порядка правового демократического образца. Но чтобы привести в соответствие с декларацией реальную действительность и куда-то списать ее явные шероховатости: шатающуюся валюту, рост мафиозных группировок, антиглобалистское наступление красно-зеленых и попросту радикально-деструктивного элемента, — требуется супостат. Причем он должен быть не далекой внешней силой, «желтой опасностью», а всепроникающим племенем, каким до сих пор служило еврейство (вспомним дело Дрейфуса, затеянное в той же Франции для списывания ее политических неудач). О, если бы никто не мешал! Переживается ровно та же утопия, которую мы переживали под советской властью: чтобы понять, почему светлое коммунистическое будущее никак не переходит в настоящее, ей требовалось «империалистическое окружение», всеми правдами и неправдами внедряющееся в нашу жизнь: «их нравы» — не наши нравы, их «загнивающий строй» — не наш, несущий счастье и справедливость всему человечеству. Между тем если о социализме распространялось вранье, то о капитализме, как мы теперь прочувствовали, говорилась некая правда. И он, как и социализм, сам порождает своих гробовщиков: «красная идея» — неизбежный спутник буржуа; красно-зеленый афронт — спутник глобального буржуа.
И так же, как советский режим держал «границу на замке», комфортно устроившееся западное сообщество, «золотой миллиард», ищет спасения в «санитарном кордоне» от некой вредоносной нации.
На эту вакантную роль естественнее всего назначить «непохожую на нас» Россию, к тому же «местоблюстительницу» «империи зла». Именно потому в западной политологии так усиленно проводится идентификация русского и советского — от этой нации, в какой строй ее ни помести, ничего доброго не получится.
Черный сентябрь 2001 года, как сейсмический сдвиг, обнажил грозную подпочву современной цивилизации. «Вакантная нация» подтвердила свою принадлежность к этой цивилизации, выступив ее опорой на Востоке. Но даже и теперь, после того как нью-йоркская катастрофа помогла Западу открыть глаза на подлинную, небывалую еще угрозу, его идеологическую элиту это не сдвинуло с прежних антирусских позиций.
2. Красное и белое
«Кто ж заступится за землю русскую и послужит ей верой-правдою?» — поется в былине.
И вправду — кто?!
Кто в стране готов бросить свои интеллектуальные силы на то, чтобы противодействовать наступлению ярых ее неприятелей на фронте обновляющейся, увы, «холодной войны»? Взоры свои, очевидно, следует обратить прежде всего на тех, кто сам себя считает выразителем патриотической мысли и всегда особо чувствителен к «западной угрозе». Берем в руки выпущенный на рубеже столетий издательством журнала «Москва» программный сборник «Русский узел», участники которого выражают озабоченность как раз стратегическими для России вопросами: ее перспективами «в мировом пространстве», «осмыслением государственного и духовного опыта», сохранением ее «исторической личности», а в конечном итоге — «разработкой и формулированием Большой Идеи России». Это как раз то, что нам надо.
