Анатолий Агарков - Три напрасных года
— Зубатиться надо меньше, салабон.
Эх, зря я его из-за борта вытащил — на ханкайском дне тебе самое место. Но дело было не в Герасименко. До глубины души меня возмутила командирская несправедливость — одни пашут, а в любимчиках другие. Хватит! Хватит Ваньку ломать. Тем же вечером объявил в кубрике:
— Всё, посуду больше не мою.
На других катерах годки не бачковали, а я — комсорг, пример подавал и Мыняйлу угнетал. Усы начал отращивать — а с ними та ещё история. Не знаю почему, но Атаман люто ненавидел наколки на теле и усы под носом. Чуть что — спишу в бербазу. И боялись. Один на всю группу Таракан с усами — но ему прозвище надо оправдывать.
Короче, идём с границы — я бородку смахнул, а усы оставил. Атаман на построении взглядом царапнул, но промолчал. Может, Беспалову что сказал. Тот наехал:
— Что за грязь под носом?
— В зеркало смотришь?
Вечером пришёл на катера обеспечивать, подсел ко мне.
— Слушай, ты что залупился? Мы о твоих усах с женой ночью говорили….
— Командир, если тебе не о чем с женой ночью поговорить — причём здесь я?
Явился как-то нежданным на спуск флага — мне показалось, поддатым. Приказал построить народ и меня, дежурного по рейду, в шеренгу загнал.
А потом:
— Выйти из строя…. За отличную сдачу проверки объявляю благодарность в виде ношения усов.
И смех, и грех! Я ладонь к берету:
— Служу Советскому Союзу.
Потом был День Пограничника, и посыпался звёздный дождь. «Отличников» полный иконостас. Комбриг подписал Почётную Грамоту, в которой гласилось, что главный старшина Агапов занесён в Книгу Почёта части. Вот так, я теперь главный старшина.
Кручинин после построения:
— Ты вот что, пиши заявление в партию — я рекомендацию дам.
— Так это, товарищ командир, не думал я совсем и не готов как бы.
— А чего думать — студентом тебя не примут, а станешь интеллигентом — вообще улыбнётся. Где ещё вступать, как не на службе?
И я написал….
А Валя Тищенко по семейным обстоятельствам домой ездил — отца схоронил. Зря я завидовал и обижался.
13
— Ваше благородие госпожа Бутылка
Часто ты пленяла нас и любила пылко
Но бывали тяжки похмелья твои
Не везёт мне в пьянке — повезёт в любви.
Идём в базу в канун Дня военно-морского флота. Мичман Беспалов уже не тот салажонок, который сучил ногами лезгинку на мостике при виде жены. Орлом смотрится и смотрит в дымчатую даль с романтической поволокою. Узрев в ТЗК жену на пирсе среди встречающих, ворчал:
— Пришла, дура. Думает, домой пойду. Да хрена с два — обеспечивать останусь.
А мы бреемся, гладимся — суетимся. Ладно, границу отстояли — праздник на носу. После построения заслали гонца за спиртным. Откуда, спросите, деньги? Так ведь у меня со всеми накрутками почти 25 р. в месяц выходит. У остальных поменьше, но и не солдатская же норма — 3 рубля 80 копеек. Так что….
Кстати, экипаж обновился. Позвольте представить.
Мыняйлу вы уже знаете. Второй годок — комендор Витя Иванов. История его кульбита со «Шмеля» на Ханку трагикомична. В бригаде бытовала традиция — что-то от Новгородского вече — давать публичную оценку командирам. Сам был свидетелем в бытность на ремонте. Сидим в клубе, разглядываем фильм. Входит мичман и от порога:
— Заступающие в наряд выходи на построение.
Никакого движения. Сундук на сцену, руками машет:
— Прекратите фильм! Новый наряд, выходи строиться!
Тут кто-то из толпы:
— Мичману Краснопееву….
Полторы сотни глоток единым рыком:
— Хрен в задницу!
— Осудим.
Все встали, указали перстами на субъект общего недовольства и прогудели:
— У-у-у, сука!
Мичмана будто волной смыло из клуба. Следом Гранин заглянул, и реакция толпы:
— Мичману Гранину….
Полторы сотни глоток единым порывом:
— У-рра-а…!
Ну, любит народ человека. А командиры-то как гордились. Офицерам тоже доставалось — и слава, и осуждение. Витя Иванов рассказывал.
С границы «Шмели» пришли — общее построение. В сторонке летёхи кучкуются, новенькие как юбилейные монеты — только-только из училищ. Комбриг их представил и назначения зачитал. Вернулись на корабли.
Командир (капитан третьего ранга Слайковский):
— Боцман, бери людей, дуй за краской.
Перед возвращением в базу дали залп из БМ-ки и сожгли на корме палубу.
Боцман (старшина третьего года службы):
— А что комбриг сказал? Три дня отдыха.
— Через три дня краски на складе не останется.
— Да будто бы.
— Чего я тебя уговариваю? Приказ получил? Шилом исполнить.
— Командир, в бою будешь командовать или в походе — в базе я хозяин на посудине.
— Кто? Кто? Кто?
— На пузырь спорим? Сходи домой, отметься и возвращайся после отбоя — ни одного моряка на посудине не будет. Даже коммунисты твои хвалёные в самоволку дёрнут. Потому, что так велю я.
— Посадить тебя, боцман, на губу или в рыло дать?
Задумался Слайковский. Молодой летёха влез:
— Старшина, вы как с командиром разговариваете?
Боцман только бровью повёл:
— А тебя, сынок трёпаный, командир уйдёт, вообще голодом уморю.
— Он может, — сжевал улыбку каптрираза.
Не верилось, что на «Шмелях» бытовали такие отношения. С сундуками и мы зубатились, но на офицеров язык не поворачивался. Впрочем, всё от человека зависит и обстоятельств.
Зимой это случилось. Стоял матрос Иванов на тумбочке в казарме пограничного отряда. Народ ко сну отходил, свет пригасили. Тут родной командир заявился — Витёк, не подумавши:
— Капитану третьего ранга Слайковскому….
Из спального помещения хор Пятницкого:
— Хрен в задницу…!
Когда привезли молодёжь из Анапы, Слайковский разменял незадачливого комендора.
Кок Толик Снегирёв тоже из бригады. Служил, правда, второй год, но первый — у шакалов. Сломать его там не сломали, но взъерошили душу изрядно — готов был царапаться с кем угодно и по любому поводу. Постепенно отходил на нашем курорте и являл народу хорошую русскую душу — отважную и бескорыстную.
Боцманёнок Юра Правдин — если в двух словах — то пофигист конченный. Довёл однажды, и замахнулся я его треснуть. Он лишь веки смежил — никакой реакции. Мне и бить расхотелось — живи уродом.
Рогаль (радист) Игорёк Найдин, второгодник. Неплохой парень, но мягковат для службы — шакалы бы его затюкали — здесь ему самое место. Специалист хороший, и человек бесконфликтный.
О Петьке Старовойтове я уже упоминал — он из сахалинского Паранайска. Папашка его командовал судоремонтными мастерским и получал подарки к дню рождения из Японии. Петька похвастался — каждый год по три смены в Артеке загорал. Хотя зря он это сказал — тут же «сынком» окрестили.
Вот такая компашка, скинувшись, решила отметить профессиональный праздник — День Военно-Морского Флота… За завтраком по стакану вина на грудь, как в старину бывало. Потом форма № 2 и построение на юте. По громкой связи флотской части звучит:
— На катерах ррравняйсь! На флаг и флаги расцвечивания смирно! Флаг и флаги расцвечивания поднять!
Потекли к канарей-блоку вымпелы всех государств, преображая катера в праздничном убранстве. На ютах замерли шеренги моряков в белых галанках и бескозырках, чёрных брюках и блестящих корочках. В сердца стучат громовые раскаты государственного гимна. Незабываемые, волнующие мгновения!
Потом общее построение на берегу. Мы пристроились в хвосте флотской шеренги и скучали от бесконечного списка наград и поощряемых коллег. За что награждать-то?
Наконец, командира части сменил бородатый Нептун с шайкой. Шайка это не таз для воды, это банда морских безобразищ. Черти скакали и прыгали, вертя хвостами, пинками подгоняли бочку без дна и крышки из-под солидола. На медовом боку надпись чёрной краской — «Чистилище». Вокруг морского царя вились две русалки — девы с распущенными волосами, в купальниках под драными рыбацкими сетями. Рожицы изрядно измалёваны, но узнать можно и Марину Пехоту, и ещё одну фигуристую особу — жену флотского мичмана. Конечно, всё внимание им, и мы прослушали приказ Морского Владыки, и не заметили, как, шмыгнув строем, чертяки схватили моряка, выволокли из шеренги и с разбега сунули головой в «Чистилище». Представляете — белая галанка, черные брюки и…. солидол? То был Витя Косяк. Личность для маленькой части настолько одиозная, что невозможно обойти вниманием. Потому — простите — небольшое лирическое отступление….
Косяк был осеннего призыва. Появился в части и сразу решил самоутвердиться:
— Боксёры есть? Выходи.
Годок и боксёр, бурят Цыремпилов поставил хохла на соответствующее место.
Потом моё первое дежурство по рейду. Два вахтенных: наш — Иван Оленчук и флотский Косяк, затеяли играть в войну. Бегают по катерам — бух! бух! — стреляют. Ваня с пустой ракетницей, Косяк с заряженным карабином. Для острастки даже затвор передёрнул. Я что флотскому скажу? На Оленчука наехал:
