Ирина Майорова - Метромания
Замыкали колонну Митрич и Антон. Первые метров шестьсот Перов, отталкиваясь от каменного пола двумя надетыми на ладони деревяшками, двигался довольно ходко, но потом стал отставать. Наконец, остановившись, прохрипел:
– Все, му… жики… больше не… могу.
Макс снял с плеч рюкзак и при свете фонарика вытащил упаковку с одноразовыми шприцами и пару ампул. Все сгрудились на пятачке, закрыв телами узкий проход.
– Придется на себе нести, другого выхода нет, – рассудил Колян. – Положим на плащ-палатку, возьмем за четыре угла. Нас, молодых, как раз четверо. А тебе, Нерсессыч, вперед идти. Слушай, может, бросишь на хрен свою тележку? Если Митрича нести, нам всем четверым свободные руки нужны, ты один на весь багаж останешься. Так что давай вываливай все из своей сумки и клади туда самое необходимое из всех рюкзаков и чемоданов: лекарства, воду, вещи теплые.
– Нет! – отчаянно крикнул Нерсессыч и прижал ручку тележки к груди. – Лучше давайте все это в Борин чемодан положим, я тележку к нему сверху привяжу.
– Подождите, мужики, – еле слышно прошелестел Митрич. – Давайте так: щас Нерсессыч по своей карте определит укромное местечко поблизости, и вы меня туда откатите. Оставите воды, еды, Макс таблетки даст, я отлежусь пару часов, а как полегче станет – за вами двинусь. Маршрут Нерсессыч обрисует.
– Да ты че, за сук нас держишь?! – возмутился Колян. – Тебя, значит, помирать оставим, а сами шкуры спасать побежим? Нет, сказано, понесем – значит, понесем.
На сортировку багажа ушло минут десять, еще пять – на то, чтобы кое-как спрятать барахло, которое решили оставить.
Митрича положили на плащ-палатку, ее концы перекинули через плечи и двинулись дальше. Теперь впереди шел Симонян, освещая дорогу фонарем, который он повесил на шею.
Сначала Макс пытался считать шаги, чтобы знать, сколько прошли. Еще там, в своей родной пещерке, Симонян сказал: до места, где можно остановиться на привал, примерно шесть километров. Считал Кривцов тысячами, но вскоре сбился. От тяжести ноши, нехватки воздуха по телу и лицу струился пот, глаза щипало и заволакивало плотной и мутной пеленой. Симоняну тоже приходилось несладко – то и дело одно из колес цеплялось за какую-нибудь выбоину или за камень, отчего огромный чемодан вставал на дыбы, а потом под тяжестью притороченной к нему сумки-тележки начинал заваливаться. Старик, виновато оглянувшись, изо всех сил тянул чемодан на себя и следующие несколько метров бежал трусцой.
Изредка им попадались небольшие группы людей, внезапно появлявшиеся из боковых ходов. Не останавливаясь, они окидывали хмурым взглядом возглавляемую стариком армянином процессию и исчезали в глубине лабиринта. Пару раз их нагоняли, и тогда, уступая дорогу, Коляну и Шумахеру приходилось прижиматься к стене, а Кривцову и Антону, перехватив края плащ-палатки, вставать одному – в головах, другому – со стороны культей. Переждав, когда груженная сумками и рюкзаками вереница минует их группу, четверка снова вскидывала углы плащ-палатки на плечи и двигалась дальше.
Макс вспомнил виденный в детстве документальный фильм о засухе в джунглях. Звери, в благополучные времена бывшие лютыми врагами, жравшие друг друга почем зря, мирно шли одними и теми же тропами к единственному сохранившемуся во всей округе источнику воды…
Поначалу Кривцов не понял, что это за звук. Исходил он откуда-то из-за правого плеча. Только через полминуты отупевшие мозги дали расшифровку: это дышит Митрич – надсадно, со скрипом и мокрым хлюпаньем.
– Стоим! – скомандовал Кривцов и, развернувшись, стал осторожно опускать свой угол плащ-палатки на пол.
Нерсессыч стащил с шеи фонарь и направил луч в лицо Митричу. Тот, лежа на спине, захлебывался собственной кровью. Колян и Шумахер приподняли Перова за плечи, и он тут же зашелся в долгом, мучительном кашле. Хлебнув воды и немного продышавшись, Митрич сказал:
– До места вы меня не донесете. Говорил вам, оставьте поближе к кладбищу… Теперь вот обратно тащить придется. А мертвяк всегда тяжелее живого. Сами виноваты, не послушались. Колян! – Затуманенным, будто пьяным взглядом он пошарил по склонившимся над ним лицам, нашел Коляна, удовлетворенно кивнул: – Ты здесь. Клятву помнишь?
Колян, не уточняя, о чем речь, кивнул.
– То-то… Смотри, не выполнишь – с того света к тебе каждую ночь наведываться буду. Положишь меня между Надей и Серегой – я там место для себя оставил… Ну, все, отдохнули – давайте дальше.
Когда четверка пристраивала углы палатки на плечах, Митрич сказал:
– Вот когда мои отрезанные-то ноги в плюс пошли – с ними вам килограммов на двадцать больше тащить бы пришлось.
Коротко засмеялся и снова закашлялся.
Кривцов теперь шел, прислушиваясь к отрывистому, рваному дыханию Перова. Вдруг плащ-палатку резко потянуло книзу, словно кто-то положил в нее рядом с Митричем большой валун.
Максима будто током пронзило. Сбившись с ноги, он повернул голову вправо. Митрич не дышал.
– Мужики, – едва слышно позвал Макс. – Он умер…
Митрич лежал, глядя в низкий сводчатый потолок неподвижным взглядом. Несколько минут они стояли над телом молча. Первым заговорил Шумахер:
– Зря тележку бросили – сейчас бы его на ней повезли. Приспособили бы как-нибудь.
– Как бы ты ее приспособил? – горько огрызнулся Колян и скомандовал: – Понесли!
Кривцов поймал себя на том, что ноги шагают размеренно и будто сами собой, как у железного дровосека. Нерсессыч по-прежнему шел впереди, только смотрел теперь не перед собой, а куда-то под ноги, низко опустив голову и ссутулившись. Казалось, у старика за несколько минут вырос горб.
Вскоре их нагнали Адамыч и Ростикс. «Дома» они были уже минут через десять после отбытия основной группы, но, пока догоняли своих, несколько раз чуть не нос к носу сталкивались с «чистильщиками». Приходилось отступать и, нырнув в какой-нибудь воздуховод, отсиживаться.
Узнав о смерти Митрича, Ростикс стянул с головы черную вязаную шапку и так и шел, держа ее в руке, будто за гробом. А Адамыч, догнав Симоняна, поплелся рядом, придерживая сумку-тележку с архивом. Плечи старика тряслись – он плакал навзрыд, как ребенок.
Гадалка
Сбегая вниз по эскалатору, Андрей никак не мог решить, куда ехать: домой, на «Волжскую» или на «Маяковку». Он был почти уверен, что Катерина ни в какое подземелье не полезла, сидит теперь дома, отключив телефон. А вдруг она все-таки поехала на Патриаршие? Бродит, как привидение, вокруг пруда… Под землю-то она точно не спустилась. Даже если сумела решетку отодвинуть, вниз глянула – и побежала прочь сломя голову.
«Мне, безо всякой клаустрофобии, и то страшно до усрачки, а она…» – убеждал самого себя Андрей, стоя на платформе. Решение пришло, когда из тоннеля появился поезд, направлявшийся в сторону «Павелецкой». Надо ехать к Людмиле! Катерина, помотавшись по Патриаршим, наверняка поедет к ней, чтобы не оставаться дома одной. А может, она уже там?
Подходя к дому Кривцовой, Андрей явственно представил картину: дверь ему открывает Катя, заплаканная, измученная, бросается на шею и, захлебываясь рыданиями, рассказывает, как ей было страшно и что она так и не смогла… Картинка была такой яркой, что Андрей даже инстинктивно поднял руку, словно желая приобнять Катю за вздрагивающее плечо.
Но дверь ему открыла Людмила. Столкнись с ней Андрей во дворе или на лестнице, не узнал бы. Решил бы: тетка-поломойка, которая убирает подъезд. Всегда тщательно уложенные волосы растрепались и не отливали пшеничным золотом, а торчали в разные стороны серо-желтой паклей. Обычно Людмила даже дома одевалась так, будто собралась на выход. Сейчас на ней была застиранная мужская футболка и бордовые штаны от спортивного костюма. Костюма, который Макс носил на физру в одиннадцатом классе.
– Проходи, – пригласила она и, не оглядываясь, пошла на кухню. Там села напротив, сплела пальцы в замок и глухо сказала: – Только сейчас от меня ушла гадалка. Мне ее одна сотрудница прислала. Сказала, не шарлатанка, все у нее сбывается. – Людмила замолчала и дернула шеей, будто что-то проглотила. – Карты показали: Максим жив, но смерть рядом. Совсем рядом, понимаешь?! – Людмила сорвалась на крик, из глаз брызнули слезы, и, закрыв их ладонями, женщина зарыдала.
Андрей пересел со стула на диван и обнял Кривцову за плечо:
– Теть Люд, вы же умная женщина, ну какие гадания? Ерунда все.
– Не ерунда! – тряхнула головой Кривцова. – Она пять раз карты раскидывала – и все время получалось одно: Макс, а рядом – смерть.
– Но Макс ведь жив, а это главное. А смерть – она за всеми ходит. Все когда-нибудь умрем.
Как ни странно, эти бесхитростные слова Людмилу немного успокоили. Утерев глаза, она спросила:
– Андрюш, а может, Вите Милашкину позвонить? Спросить, что делать? Его хоть и отстранили, а все равно ж, наверное, есть возможность информацию получать. Вдруг он с тобой под землю спустится? Ведь ты пойдешь? – Она наклонила голову и умоляюще посмотрела Андрею в глаза.
