Последняя из древних - Кэмерон Клэр

Я приехала в квартиру в Валлон-Пон-д’Арк и положила рабочий пояс и ключи на стеллаж из «ИКЕА», который перед этим привез и установил дорогостоящий человек в фургоне. Я села на кушетку и захлопала глазами.

Сегодня вторник, а я обещала Саймону, что буду рожать в выходные. Оставалось решить, куда девать свободное время, располагать которым я не привыкла. Я отказалась от курсов для будущих мам, так как там не говорилось ничего такого, о чем не писали бы в книжках. Может быть, завтра помогу Анаис с каталогизацией. Мне не мешает вникнуть в суть этого занятия. А еще можно навестить Энди.

Тут я почувствовала, что страшно устала. Ребенок задвигался, и я положила руку на живот. Я видела достаточно младенцев своих друзей, чтобы знать: хотя характер проявляется не сразу, дети рождаются на свет полностью сформированными личностями. Каким был этот ребенок? Я не знала его, хотя несла половину ответственности за его создание. Съев миску мороженого, я решила, что логически за этим может последовать только одно. И задремала.

Вздрогнув, я проснулась от первых схваток. Еще ничего не соображая после сна, мой мозг состряпал сложное объяснение. Я была совершенно уверена, что проспала так долго, что собрались грозовые тучи. Должно быть, молния попала в оливковое дерево за окном, прошла сквозь раму кушетки и закрутилась вокруг моего живота. Я встала и неловко ощупала кушетку. Она оказалась мокрой. Я что, опрокинула стакан? Мне потребовалась минута, чтобы понять, что у меня начали отходить воды и капают мне под ноги. Мне показалось, будто я участвую в каком-то комедийном шоу, но тут я представила, какой ужас могла бы вызвать, останься я на раскопках. Почему никто не предупредил меня, сколько там воды? Хорошо, что туалет рядом.

Следующий приступ схваток застал меня врасплох. Я положила руку на живот, боль была почти смехотворной. Как будто мое тело отправилось путешествовать без меня. Мне не сразу удалось осознать, что, собственно, происходит. Я умылась, переоделась и поняла, что нужно звонить Саймону.

Он сразу же взял трубку.

– Схватки начались.

– О черт. – Похоже, он запаниковал.

– Знаю. Еще рано. Первые роды обычно запаздывают!

– Хочешь сказать, что ребенок нарушает твой график? – Я не была уверена, что он шутит. – И почему я вообще тебя слушаю?

– Кто-нибудь может завтра подменить тебя на занятиях? – спросила я, начиная все с начала.

– Ох!

– Ну ничего, первые роды всегда долгие. Мы будем ждать тебя.

– Ага. – Саймон уронил телефон. Я услышала, как он мечется и ругается, а потом дверь захлопнулась.

– Саймон?

Я поняла, что он уже едет.

Я знала, что роды могут быть травмирующими, но сейчас, сидя на кушетке и чувствуя, как схватки сводят и тянут мои мышцы, я была совершенно спокойна. Взяв заранее сложенную сумку, я шла по мощеной улице к маленькой деревенской больнице, думая, что физическая нагрузка поможет мне расслабиться и ровно дышать. Я ввалилась в двери.

– Je vai sav oirun bébé[4], – сказала я медсестре на стойке регистрации.

– Comment vous sentez vous?[5]

– Bien, – сказала я. В смысле «хорошо». Так оно и было.

Медсестра устроила меня в палате. Немного посуетилась на предмет того, кому я должна позвонить. Я уже достаточно насолила Энди и, хотя он лежал в другом крыле этой же больницы, понимала, что должна дать ему спокойно полечиться. Поэтому я заверила медсестер, что Саймон уже в пути. Я не добавила, что он едет из Англии, а они и не подумали спросить.

Я лежала на кровати в жесткой от крахмала рубашке, вокруг резко пахло антисептиком. Я впервые поняла, что означает выражение «волны боли». Схватки были похожи на погружения под воду. Можно было спокойно поддаваться им, ведь я знала, что все равно вынырну. С помощью пульта дистанционного управления я настроила высоту кровати. Послышался странный звук, как будто лопнул пузырь, и нарушил мое безмятежное настроение. Я не поняла, что это за шум, но при следующем приступе схваток мне показалось, что вокруг моего живота сомкнулись тиски и сжали меня с силой, которой я никогда раньше не испытывала. Мне хотелось хоть на секунду остановить схватки, но они продолжались. Мою голову затуманили самые темные мысли. Я пыталась найти в них просвет.

В перерывах между схватками я старалась подбодрить себя. Пришла медсестра, чтобы проверить, как у меня дела. Анестезии я не хотела. Она потерла мне спину. Я знала, что ожидание боли может усугубить ее, поэтому старалась выкинуть все из головы. Тут снова начинались схватки, как будто две огромных руки хватают меня во всю длину моего тела и выжимают.

Потом проведать меня пришел врач и сказал нечто, из чего я поняла только одно слово – «быстро». Роды продолжались, пока я не почувствовала, что вот-вот умру. В какой-то момент ребенок изменил мое отношение к собственному телу. Я больше не боялась, что мне будет больно, что вывернусь наизнанку или умру. Я хотела одного: чтобы мой ребенок вышел наружу. Неважно как. Это не было любовью. Совсем не то чувство, которое я испытывала к маме или к Саймону. Это было отчаяние.

К моему животу был прикреплен датчик сердцебиения плода, и я слышала ровный пульс. Я начала воображать, что я бомба. Я бы с радостью взорвалась, лишь бы ребенок выбрался. До этого я предполагала, что страх – это всего лишь чувство, предупреждающее тело об опасности. По мере того как усиливались схватки, смерть становилась чем-то близким, а не просто возможным. Она становилась реальностью. Статистическая вероятность того, что я переживу роды, для меня ничего не значила. Страх был настолько силен, что разинул пасть и проглотил меня.

Но в какой-то момент и это ощущение покинуло меня. После особенно сильного приступа схваток мое настроение изменилось. Страх больше не гнездился в теле. Я не боялась смерти. Наоборот, я с ней свыклась. Я ждала ее с нетерпением – возможно, как и все когда-либо рожавшие женщины.

В палате царила паника. Похоже, причиной был датчик сердцебиения, сигналы которого становились все медленнее. Мою кровать окружили люди в халатах. Внезапно датчик издал треск и затих. Сердцебиение остановилось или датчик просто не фиксирует его? Я этого не знала, но медсестра указала на экран.

Я повернула голову, чтобы посмотреть, и диким взглядом искала хоть какую-нибудь вспышку, которая была бы признаком жизни. Вокруг меня что-то происходило, но лишь немногое отложилось у меня в сознании. Влетела еще одна медсестра с какой-то штуковиной, на одном конце которой был шланг, а сзади висел шнур: мне сразу вспомнился бабушкин старый пылесос. Врач подскочил ко мне, отцепил датчик и сунулся головой прямо мне в лицо. Так мы и пялились друг на друга, тяжело дыша, широко открыв глаза и не мигая.

Он видел, что я начеку. Он знал, что я достаточно владею французским, чтобы понять его, но вряд ли это имело значение. В тот момент у нас была прямая линия связи.

Он постучал себя по груди.

– Le coeur a cessé de battre. Сердце не бьется.

Я кивнула – ну да, сердце, сердце.

– Vous avez un essai. Еще одна попытка. Один толчок.

Я прекрасно понимала, что происходит. Слова врача соответствовали тому, что я чувствовала: подползает тьма. Сердце моего ребенка замедлилось или остановилось. У новорожденного повреждение мозга может начаться за несколько минут. Я смотрела на лица, окружившие меня. Одна медсестра держала шланг с чашкой на конце, а другая держала руки на моем животе, как будто готовилась толкать снаружи.

– Dites moi, – сказал врач. – Когда начнутся схватки, скажите мне. И тужьтесь.

Схватки уже начинались. Я кивнула головой, чтобы все знали: началось. Они поняли намек и приготовились. Хорошо обученный персонал, хорошо оборудованная больница, все современные удобства, но все равно все сводилось к тому, что происходило внутри моего тела.

Все молча ждали. Ни тиканья датчика. Ни вскрика. Ни вздоха.

Страх смерти остался позади. Умру или нет, какая разница. Я была храбрее всех на свете.