Минеко Иваски - Настоящие мемуары гейши
Самым неприятным было то, что мы застряли в больнице на несколько дней. Наши клиенты из Токио делали все, чтобы развлечь нас. Они навещали и присылали еду из лучших ресторанов города. Была весна, и у нас было игривое настроение. Мы устали и уже начинали ссориться, так что я придумала для нас приключение, которое могло помочь развлечься. Однажды днем мы сбежали из больницы и пошли по магазинам. Потом мы стали сбегать по вечерам и ходить в наши любимые рестораны. Мы возвращались в больницу поздно ночью. Как-то раз мы танцевали на крыше. Старшая медсестра была сердита на нас.
– Это не психиатрическая лечебница, – говорила она, – прекратите вести себя, как ненормальные. И перестаньте, ради бога, занимать все наши телефонные линии.
Через десять дней доктор снял нам швы, и мы могли уехать домой. Предполагаю, что медсестры были просто счастливы, когда мы уехали. Иногда я думаю, осталась ли у мисс Я. ее лысина? Скорее всего, да.
Вернувшись в Киото, я продолжила встречаться с Тошё. Я соскучилась по нему, но самостоятельная жизнь все не налаживалась. Я не могла пренебречь работой ради приготовления пищи, уборки, стирки, подготовки ванны и так далее. У меня никогда не было на это времени, я все так же спала по несколько часов в сутки. Я не могла сократить свое рабочее время, единственное – сократить время занятий. В моей душе зрел конфликт между стремлениями «стать великой танцовщицей» и «стать хорошей домохозяйкой». Для меня выбор был очевиден.
Я решила поговорить с мамой.
– Мама, я не стала готовить лучше. И у меня нет времени, чтобы заниматься столько, сколько мне нужно. Как ты думаешь, что делать? – спросила я.
– Ты думала о том, чтобы вернуться домой? – задала она встречный вопрос.
– Не знаю. Что скажешь ты?
– Думаю, это хорошая мысль.
Вот так. Я вернулась в окия в июне 1972 года, поняв, что способна быть независимой и что мне не обязательно быть ею. Что касается Тошё, то мы могли всегда снять номер в гостинице и часто это делали. Я была взрослой и полноправной гейко. Знала, что представляет этот мир. Как держать деньги и делать покупки. И я была влюблена.
Хорошо, что я переехала тогда домой, потому что это были последние месяцы жизни Биг Джона. Он умер в октябре 1972 года.
33
Шестого мая 1973 года я была в гостях у своих родителей. Всего лишь третий раз после того, как восемнадцать лет назад я покинула дом своего детства.
Я знала, что отец умирает, и хотела увидеть его. Посмотрев в его глаза, я поняла, что конец уже близко и он знает об этом. Вместо бессмысленных слов утешения, я говорила с ним свободно и открыто.
– Папа, я хочу поблагодарить тебя за все, что ты дал мне в жизни. Я сильная и свободная и всегда буду помнить то, чему ты учил меня. Иди с миром. Тебе не о чем беспокоиться. Я позабочусь обо всем.
По его лицу потекли слезы.
– Масако, – сказал он, – ты единственная из всех моих детей, кто действительно слушал меня. Я счастлив, что ты никогда не поступилась своей гордостью. Знаю, как тяжело ты работаешь и чего это стоит, и хочу дать тебе кое-что. Открой третий ящик моего бюро. Возьми оттуда шибори оби. Да, вот это. Я сам сделал его, и он мой любимый. Когда ты найдешь мужчину своей мечты, я хочу, чтобы ты подарила ему.
– Да, папа, – ответила я, – обещаю.
Я взяла оби моего отца, бережно сложила и хранила до тех пор, пока не встретила своего мужа. Он до сих пор носит его.
Отец умер три дня спустя, девятого мая. Ему было семьдесят шесть лет. Я сидела рядом с гробом и держала его холодную руку в своих руках.
«Я обещаю тебе, папа. Я никогда не забуду того, что ты говорил мне. „Самурай не должен показывать сбою слабость, даже если голоден. Гордость – прежде всего».
Мы жили вместе всего несколько лет, но я любила отца, и мое сердце всегда было рядом с ним. Его смерть была для меня настоящим горем.
Мама Масако дала мне немного денег. Взяв фиолетовую шелковую материю из своего оби и завернув в нее деньги, я отдала их своей овдовевшей матери. Я не знала сколько, но думала, что довольно много.
– Не знаю, достаточно этого или нет, – сказала я, – но я бы хотела, чтобы ты похоронила его так, как он сам желал. Если будут нужны еще деньги, пожалуйста, спроси Кунико или меня.
– О, Ма-тян, большое тебе спасибо. Я сделаю все, что смогу. К сожалению, не все слушают то, что я говорю.
Она посмотрела в сторону другой комнаты. Оттуда доносился приглушенный смех Яэко. Мне было плохо, но я уже больше ничего не могла сделать.
Как дочь семьи Ивасаки я не имела права помогать матери во всех официальных процедурах. Я грустно посмотрела на нее и сказала:
– Мама, хочу, чтобы ты знала, я никогда не переставала любить тебя и папу. И никогда не перестану. Спасибо вам за то, что дали мне жизнь.
Я поклонилась и ушла.
– Ты дала матери деньги на похороны? – спросила меня мама Масако, когда я вернулась домой.
– Да, я завернула деньги в фиолетовую шелковую материю и отдала ей все.
– Хорошо, – сказала мама Масако, – важно научиться правильно тратить деньги или использовать их при необходимости. Дарить подарки или поздравлять позже – это нормально, но нельзя задерживать деньги, если у кого-то тяжелая утрата. Они должны быть предложены вовремя. Это как раз тот случай, когда важно быть щедрым. Мы не должны потерять лицо. Ты должна убедиться, что твоей матери хватит этих денег. Если же нет, я дам еще.
Это было очень щедро с ее стороны. Я была рада, что наконец-то она учит меня разумно расходовать деньги.
Однако, если задуматься, то деньги, которые она давала моей матери, были заработаны мной.
В тот же год произошло еще одно – я получила аккредитацию (натори) от школы Иноуэ и стала мастером танца. Главное достоинство этой аккредитации заключается в том, что она позволяет дальше изучать танцы, а также исполнять определенные роли, которые распределяются исключительно между мастерами – натори. Осенью на Оншукай я получила роль принцессы Тачибана.
Старшая учительница стояла рядом со мной за занавеской, когда собиралась войти в зал и ступить на ханамичи (длинный путь, по которому актер выходит на сцену). Она наклонилась и прошептала мне на ухо: «Все, что я могу, это научить тебя форме. А танец на сцене – только твой».
Передача была завершена. Я была свободна. Танец был моим.
Однако, получив сертификат, я все равно не имела права преподавать: это разрешено только тем, кто изначально готовится именно к этой профессии. Это не позволяло мне также выступать где-то, кроме строго контролируемого Кабукай или школы Иноуэ. Так что, несмотря на то что такой диплом был достаточно хорош для моей карьеры, фактически он был ни на что не годен. Он не давал мне права изменить профессию и не сделал меня более независимой финансово. В середине лета Киото празднует Обон (день всех душ). На склонах гор зажигаются огромные костры, чтобы проводить души предков туда, где они обитают. Костры видны со всех концов города.
В Гион Кобу мы наполняем водой лакированные подносы и выставляем на веранды очая, чтобы избавиться от влияния злых духов. Люди, приходящие на озашики, отпивают глоток воды и читают молитву за здравие. Эта церемония является неофициальным поводом начала летних каникул.
Каждый год я привыкла проводить несколько недель августа в Карюизава, лучшем японском курорте. Я не считала это отпуском, так как отдых больше напоминал поездку по делам. Многие политики, бизнесмены и даже аристократы строили в Карюизава летние домики. Все они проводили в Карюизава жаркий сезон. Нынешний император Японии, Акихито, встретился с императрицей Мичико на теннисном корте в этом городе, в 1950 году.
Я проводила вечера, переходя из одного дома в другой, развлекая влиятельных брокеров и их гостей. Иногда я натыкалась на старшую учительницу, она также наносила визиты. Находясь в провинции, она выглядела совсем по-другому, как-то добрее и менее мрачно. Мы могли даже посидеть рядом и поговорить.
Она рассказала мне, как пережила войну.
– Было так мало еды, – говорила она, – мы все голодали. Я ходила из дома в дом, бросала на пол циновку и танцевала. Люди давали рис и овощи, и я кормила своих студентов. Тяжелая была жизнь, казалось, она никогда не закончится.
Мне нравилось слушать ее истории. Они помогали увидеть в ней женщину, которой она была в молодости.
Утро в Карюизава было моим, и я блаженствовала. Вставала в шесть утра и долго гуляла. Затем читала до десяти утра, пока не приходило время встретить Танигава-сэнсея в кафе «Аканея». Доктор Танигава и я проводили вместе много часов, они казались мне драгоценными. Я могла спросить у него все, что хотела, а он никогда не уклонялся от хорошо продуманного и четкого ответа.
Он любил выпить чашечку хорошего кофе, и каждый день заказывал разные сорта и виды. Он рассказал мне о той части мира, откуда к нам привозят кофе. Один рассказ сменялся другим, время летело незаметно, и быстро наступал час ленча. Напротив кафе располагался ресторан. Мы часто заказывали там еду.
