Дмитрий Быков - Эвакуатор
— Пока неизвестно, — ответила Катька. — Ты, Сереж, подожди. Ему надо все узнать, он потом обязательно расскажет.
Игорь бросил на нее быстрый благодарный взгляд.
— Ну и где восьмой путь? — бодро спросила Катька.
— Налево, — сказал Игорь. — Только идите осторожно, видимость плохая.
— Оно и видно, — кивнул дядя Боря. — Там чего, таможня, на восьмом-то?
— Раньше пересадка была, — чуть слышно ответил Игорь. — На альфу Центавра.
Не успели они сделать пяти шагов, как со всех сторон к ним устремились странные коричневые шары — Катька сначала приняла их за местную растительность, вроде перекати-поля, но всмотрелась и узнала зверьков. Крупные, маленькие и самые мелкие, дылыны, тыгыны и еще какие-то, названия которых она не знала, — они ползли к ним, жалобно переваливаясь на коротких ножках, испуганно вытаращив круглые глазки, виляя толстыми хвостами. Зверьков было очень много, они копошились вокруг, насколько хватало глаз; некоторые жалобно пищали. В красноватом тумане виднелись раскиданные повсюду кофры и опрокинутые чемоданы, очень похожие на земные.
Катька нагнулась и взяла на руки одного зверька. Он блаженно зажмурился, прижал короткие ушки-рожки и облизал ей руки.
— Брось, Кать, — тихо сказал Игорь. — Зачем это теперь? Это же деньги.
— Это не деньги, — ласково ответила Катька. — Это не деньги, Игорек. Это ценности.
Она нагибалась, брала новых и новых зверьков — они лизали ей туфли, карабкались вверх по ногам и умильно смотрели снизу вверх.
— Ишь, животные, — радостно сказал дядя Боря. — Это какие, Игорь?
— Так, — сказал Игорь, — грызуны.
— Голодные, что ль?
— Ничего, они могут долго не есть.
До Сереженьки, кажется, начало наконец доходить.
— Тут чего? — спросил он Катьку вполголоса. — Тут тоже, что ли?
— Похоже на то, — сказала Катька.
— Ну да, — согласился он. — Штык впереди — назад осади, но, Бога ради, что ж это сзади?!
Такими частушками и прибаутками он был набит под завязку, и прежде Катьку разозлила бы эта невинная хохма, но теперь она испытывала к мужу странную нежность, приступ солидарности. Ничего, он правильно реагировал. С чего она взяла, что Сереженька обязательно будет ныть? Сереженька был невыносим, когда вокруг все было нормально, но когда у всех все было плохо, он был стопроцентно в своей тарелке.
— Все в порядке, бабушка, — сказала Катька. — Ты как сама-то?
Бабушка молча кивнула, и по лицу ее Катька догадалась, что она тоже все поняла. Почему-то никого особенно не удивил именно такой оборот событий — все словно были к нему готовы заранее; только дядя Боря до сих пор ничего не понимал, да ему, кажется, было в самом деле без разницы — он был одинаково готов функционировать в любых обстоятельствах. Игорь о чем-то почти без слов, жестами и невразумительным мычанием договаривался с Лынгуном; тот успокоился и вполне разумно кивал.
Далеко впереди, метрах в двухстах, сквозь дымку вырисовывался мощный колонноподобный силуэт: огромная лейка, уходящая в невидимую высоту, стояла в конце платформы, и к ней, толкаясь, теряя вещи, распихивая нерасторопных, бежала слитная, монолитная толпа. Катька не могла разглядеть отдельных существ — кажется, они были в самом деле похожи на землян, но попадались среди них и совсем необычные, похожие то на сгустки дыма, то на стоящую вертикально змею, то на чернильную кляксу; все это шло, бежало, катилось, толкалось, прилипало к земле, отдиралось, снова волоклось в общем потоке, и от жалкого шествия шли физически осязаемые волны ужаса. Земля вибрировала от топота, и неслышный, ультразвуковой вой плыл над руинами вокзала — Игорь и Лынгун болезненно морщились, им-то он был внятен.
Неожиданно все тот же мягкий металлический голос донесся из динамика на покореженном столбе — столб погнулся, но динамик уцелел, только в голосе звучали теперь новые, повелительные обертона.
— Надо спешить, — перевел Игорь. — Эта ракета — последняя, больше рейсов не будет.
— А куда они летят? — спросила Катька. — На Землю?
— Нет, в эвакуацию.
— Куда?! Ты же говорил, что вокруг на двести парсеков нет жилых планет, кроме нас и вас…
— Есть резервная планета, — сказал Игорь. — Да их до черта вообще. Ты что, правда подумала, что их две? Вот центропупизм… Полно их.
— Вы что, просто всех нас взять не можете?
— Не можем, — сказал Игорь, опустив глаза.
— А вас всех, значит, отправить отсюда можете?
— А нас всех можем, — сказал он с вызовом.
— А мы, значит, низший сорт?
Он молчал, но тут к Катьке подскочил Лынгун. Выражение лица у него было неожиданно осмысленное, какого никогда не бывало на Земле, — жалкое, умоляющее, но разумное. Он тоненько выл и указывал на ракету, подпрыгивал, бежал на месте — по всему было видно, что умолял поторопиться.
— Он говорит, что мы не успеем, — перевел Игорь. — Говорит, потом все объяснит. Она правда сейчас стартует, Кать. Эта большая, не то что наша. Сейчас сказали, что она точно последняя. Не успеем ни черта, все тут сдохнем.
— Ну ладно, — сказала вдруг бабушка. — Сяду я, что ли, отдохну.
Она с великолепным спокойствием уселась на свой древний чемодан на колесиках и отерла пот со лба.
— Жарко, — сочувственно сказал дядя Боря.
— Кира Борисовна, — умоляюще произнес Игорь. — Ну еще чуть-чуть, милая моя, тут же двести метров…
— И никуда я не поеду, — бабушка вытащила из кармана сложенную вчетверо газету и теперь невозмутимо обмахивалась ею. — И в сорок первом году никуда не поехала, и сейчас никуда не поеду…
— Да ты ведь уже поехала сюда, — чуть не плача, обняла ее Катька. — Ну чего ты, дойдем…
— И сюда не надо было ехать, это мне Господь знак дает. Я сверху видала, ничего, жить можно. Нечего нам тут. Еще куда поедем, потом еще куда… Где родился, там пригодился. И тебе, Игорь, нечего. И так уж сколько лет родину не видел. Отца хошь повидать, мать…
— Отца у меня нет, — сказал Игорь, — а мать, скорее всего, уже в ракете. Да, действительно устал я чего-то…
Он сел у ног бабушки на чемодан и погладил платформу руками, как Штирлиц перед возвращением в Берлин.
— Очень я любил это место, — сказал он и задохнулся. — Столько раз возвращался сюда.
Мимо них с трудом, еле отрывая черное, дымное тело от усыпанного крошкой бетона, полз какой-то абориген — видимо, раненный, судя по липкому следу, тянувшемуся за ним. Он никак не поспевал за всеми, но страшно торопился. Может, его затоптали свои же, а может, он был куда-то ранен — по нему никак нельзя было понять, куда. Тело его было бесформенным и зыбким, и по нему все время бежала дрожь, словно перекатывались волны; весь он был устремлен к спасительной ракете, но силы покидали его, и наконец он безвольно растекся по перрону, продолжая вздрагивать и мелко зыбиться.
— Кто это? — спросила Катька.
— Метаморф. У нас много таких. Это вторая форма жизни, мы всегда уживались нормально. Они разные могут быть. Любую форму принимают.
— А сейчас что с ним?
— Ранен, наверное. Откуда я знаю.
Бабушка встала, раскрыла чемодан, достала оттуда ночную рубашку, быстро порвала ее на бинты, без тени брезгливости нагнулась к метаморфу и принялась его перевязывать. Она ловко пропустила полосу ткани под его скользкое тело, и еще, и еще раз, — тонкая льняная полоска сразу набухла черной слизью.
— Как вы его бинтуете? — спросил Игорь. — Это же метаморф, я говорю. Вы не знаете, где у него что…
— И-и, милый, — прокряхтела бабушка. — Я в сорок первом году не таких бинтовала.
Метаморф благодарно приподнял что-то и издал нежное урчание.
В эту секунду перрон содрогнулся, из-под огромной лейки вырвались языки пламени, и она медленно, чуть кренясь вправо, словно из нее собирались напоследок полить родную почву, пошла вверх, вверх, вверх — туда, где сквозь красный туман клопом ползло солнце. Солнце ползало по небу двумя клопами, вспомнила Катька. Откуда, собственно, я знаю эти стихи, кто написал их — и откуда знал? Почему оно двоится — не потому ли, что наблюдатель треснулся головой?
Но не успела утихнуть послестартовая вибрация, как на пятый перрон, куда полчаса назад приземлились они, тяжело рухнула бешено вертящаяся лейка поменьше. Взметая пыль, она еще некоторое время крутилась в дыму, потом замерла, и из откинувшегося люка вышел пожилой мужик вполне земного вида, в военной форме, знаков различия на которой в тумане не было видно. Следом за ним на перрон легко выпрыгнула Любовь Сергеевна.
— Мать? — не поверил глазам Сереженька. — Ма-ать! — заорал он и бросился назад, к пятой платформе.
— Маленький мой! — всплеснула руками Любовь Сергеевна и устремилась ему навстречу.
— Вот он, военный летчик-то, — радостно сказал дядя Боря. — Вот оно все и встретились. И хорошо.
