Виктория Токарева - Перелом (сборник)
На мужа переложить ничего нельзя. Он талантлив. Сын кашляет. Мать руководит. Но Тамара утешала себя тем, что не она первая, не она последняя. Сегодня, в восьмидесятые годы двадцатого века, семья стоит на женщине. Поэтому женщины — как бурлаки на Волге. А у мужчин появилась возможность быть честными и неподкупными и не зарабатывать денег.
Итак, муж запил после десятилетнего перерыва. Перерыв случился по причине испуга. Его испугал знакомый врач: он сказал, что через полгода такой жизни произойдет разжижение мозгов. Муж представил свои уникальные мозги жидкими и бросил пить в одночасье. За десять лет испуг постепенно рассосался, и все началось по новой.
Тамара сказала, что, если он сейчас же, сию минуту не сдаст себя государству, она повесится. Он не то чтобы поверил, но насторожился и стал звонить знакомому наркологу, чтобы тот к нему зашел и заодно принес с собой. А Тамара ушла в редакцию, где она трудилась в отделе писем.
Когда-то, до своей осложненной любви, Тамара обожала свои письма. Ее звали Томка-золотоискатель, потому что она искала золотые крупицы судеб, тем, проблем. Потом уже своя судьба, тема и проблема выросли до необъятных размеров и застили весь свет.
Можно было бы развестись, но тогда, как ей казалось, он пропадет. Можно остаться, но тогда пропадешь сама. Жизнь с алкоголиком — как война. Передвижение по обстреливаемой местности. Пробежишь несколько метров — упадешь. Снова подхватишься, пробежишь — упадешь. И никогда не знаешь, что будет завтра. И даже сегодня вечером.
Знакомый врач-психиатр, тот самый, что напугал, защитил кандидатскую диссертацию на тему «Жены алкоголиков». Так что жены алкоголиков — это отдельная социальная прослойка, ее можно объединить в особую группу или вид.
Тамара пребывала в этих или похожих раздумьях, когда ее вызвал к себе начальник отдела, Владимир Алексеевич, сокращенно Влад.
— Вы не хотите поехать в командировку? — спросил Влад. — Очень интересное письмо. Солдат ударил тещу топором по голове.
— Не хочу, — ответила Тамара.
— А можно узнать почему?
— У меня семья. Поэтому.
В отдел писем пишут, как правило, те, кто чем-то недоволен и с чем-то не согласен. Тугой непрекращающейся волной плывут в редакцию вздохи, слезы, недоуменные вопросы. Люди ищут высшей справедливости. Редакция — высший суд. А редактор — так им представляется — высший судия. Когда-то в ранней молодости и потом десять лет после молодости Тамара стремилась к этой самой справедливости превыше всего И готова была пожертвовать руку, ногу, глаз — любой парный орган. А теперь ей больше всего хотелось бы шальвары с бубенчиками и — в гарем. Пусть у ее мужа в гареме будет еще хоть сорок жен. Главное, чтобы ее содержали и не приставали.
— А журналистское тщеславие у вас есть? — спросил Влад, начиная раздражаться. Его раздражение сгустилось над Тамариной макушкой, как облако.
Тамара промолчала. Время и жизнь съели ее тщеславие. Ей было совершенно безразлично, кто кого ударил и за что. Ее, между прочим, тоже бьет жизнь топором по голове. Однако она никуда не пишет и никому не жалуется. Внешне все выглядит даже очень цветисто: благополучная жена, и не какого-нибудь клерка, а талантливого человека, пусть не с мировым, но с европейским именем. Мать своего десятилетнего сына. Дочь своей любящей мамы. Это все внешне. А внутренне: борьба за выживание днем и сиротливая постель ночью. Тамара уже забыла, какого она рода. Промежуточного. Ни мужчина, ни женщина. И мужчина и женщина.
Подруги чирикали про свою личную жизнь. У нее на личную жизнь не оставалось ни времени, ни сил. А если даже и оставалось бы — нельзя ни с кем поделиться. Нельзя бросать тень на своего мужа, ибо он — общественное достояние. И компрометировать его — значит покушаться на государственную ценность. Вот и приходится тащить на себе жизнь, жилы на ногах выпирают, того и гляди пуп развяжется, и все это с жизнеутверждающей улыбкой, как на первомайском параде.
Ее часто спрашивают: «А зачем ты работаешь?» Считается, что Тамара богата и знатна и редакционные полторы сотни не делают погоды в ее бюджете.
Однако эти полторы сотни плюс мамина пенсия — это та гарантированная реальность, на которую можно рассчитывать. Его разовые гонорары расходятся на погашение долгов. Долгов накапливается столько, что совестно выговорить. Деньги, которые приходят единомоментно, также единомоментно уплывают, и настолько непонятно куда, что даже кажется, будто ты их потерял.
Помимо заработка, редакция для Тамары — это клуб. Сюда можно высвистеть из дома и отдохнуть от постоянной предгрозовой атмосферы. Тамарина мать ненавидит зятя. Считает, что он не помогает дочери, не ценит ее красоту и вообще: сел им на шею и едет, свесив ноги.
Зять, в свою очередь, считал, что он вносит вклад в духовную культуру всего мира, значит, человечество ему обязано, а жена и теща — конкретные представители человечества и должны быть счастливы, что именно их шеи оказались под его задом.
У Тамариного мужа была мечта: прийти однажды домой, а тещи нет. Где она? Непонятно. Может, померла. Может, в богадельне. Или вышла замуж. Нет, и все. А Тамара, угадывающая мечтания мужа, готова была взорвать всю его мастерскую вместе со скульптурами за один только волос с маминой головы. Мама была единственным человеком, который ее любил и помогал. Но при всей своей дочерней любви Тамара уставала от материнского деспотизма и глупости. Мать и в молодые годы не отличалась большим умом, а с возрастом поглупела окончательно. Она изо дня в день талдычила одно и то же, и казалось, что идет обложной дождь. Редакция на этом фоне выглядела как Монте-Карло. Рулетка. Здесь она встречалась с собой, со своим общественным положением. Со своим начальником, в конце концов.
— Значит, не поедете? — еще раз спросил Влад.
— Нет. Не поеду.
— Ладно. Я Коваля пошлю, — решил Влад. — Коваль будет рад и счастлив. Но мне за вас обидно. Вы так интересно начинали.
* * *Поезд на Днепропетровск уходил в десять вечера.
Тамара вошла в вагон. Пахло углем, гарью и еще чем-то, напоминающим запах пороха. Вагон был пустой и неосвещенный, как сама Тамара.
В сумке лежало письмо солдата, который ударил тещу топором по голове. Тоже мне, Раскольников. Письмо он прислал уже из тюрьмы.
«Дорогая редакция! Я хочу узнать, есть ли у судей весы и точны ли они? Я учился в школе, тянулся к знаниям, как подсолнух к солнцу, окончил восемь классов, трудился свинарем в колхозном хлеву. Служил в рядах Советской Армии. И вот когда я служил в тех рядах, в областной газете появилась заметка „Радость солдата“, что я выиграл автомобиль „Москвич“, который я не выигрывал. Заметку перепечатал центральный орган, и моя жена и теща прочитали за ту машину. А когда я вернулся в родной колхоз, теща спросила: „Зятю, а дэ ж твоя машина?“ Жена попыталась меня отравить, но не я, а собака отравилась. И вот теперь я в тюрьме, отбываю одиннадцать лет усиленного режима, жена гуляет, с которым меня обманывала, когда я служил в рядах Советской Армии. Вот вам и радость солдата».
* * *Про тещу и топор — ни слова. Тамара проверила подборку центральной прессы. Да. Такая заметка была, подписанная местным корреспондентом. Следовало действительно разобраться на месте. Может быть, 11 лет и справедливый срок, но вина здесь общая, и эти 11 лет следовало разложить на троих, а не валить на одного.
Тамара вошла в купе. В купе сидела особь мужского пола, по некоторым приметам — командировочная. Он выглядел, как выглядят зависимые люди. Зависимые от зарплаты, от начальства, от жены, от нашей легкой промышленности. И ему удобна эта зависимость, потому что по гороскопу и по сути он — козел. А козлы могут существовать, будучи привязаны к колышку. Самое большое, на что они способны, — натянуть веревку, но им в голову не придет порвать веревку и уйти на все четыре стороны. Что можно не поехать в командировку, если тебе не хочется. Что можно взять и запеть во все горло, если хорошее настроение…
Увидев Тамару, Козел вдохновился. В купе их было только двое, и это сулило заманчивые перспективы. Тамара когда-то была красива, недаром скульптор остановил на ней глаз, а потом и окончательный выбор. Сейчас она тоже была бы красива, если бы не затравленность в глазах и общее остервенение. В диссертации сказано, что жены алкоголиков в ста процентах из ста страдают неврозами. Все без исключения. Постоянно действующий раздражитель — пьяный муж — в ста процентах из ста расшатывает нервную систему. Сквозь невроз красота уже не видна. Видна одна морока. Но купе было плохо освещенным. Козел мороки не заметил. Узрел только статность, относительную молодость, непривычную одежду и непривычные духи.
Тамара села против него, стала смотреть в окно. Подумала: «Вот это и есть моя жизнь: в допотопном вагоне, с Козлом в купе, в незнакомый город по письму бывшего свинаря, ныне заключенного».
