Джоанн Хэррис - Шоколад

— Что? — смешалась я от столь быстрых переходов от смерти к празднику и обратно.

— Моё последнее пиршество, — объяснила Арманда. — До этого буду принимать все лекарства, как пай-девочка. Даже чай этот вонючий буду пить. Хочу отпраздновать восемьдесят первый день рождения, Вианн, в кругу всех своих друзей. Бог свидетель, даже дочь свою глупую приглашу. Устроим твой праздник шоколада с шиком. А потом… — Она равнодушно пожала плечами. — Не каждому так везёт, — заметила Арманда. — Не каждому выпадает шанс всё спланировать, навести порядок в каждом углу. И вот ещё что… — Она остановила на мне пронизывающий взгляд. — Никому ни слова. Никому. Вмешательства я не потерплю. Это мой выбор, Вианн. Мой праздник. И я не желаю слышать плач и нытье на своём торжестве. Ясно?

Я кивнула.

— Обещаешь?

Я словно разговаривала с неугомонным ребёнком.

— Обещаю.

Её лицо вновь засияло от удовольствия, как всегда, когда она заводила речь о вкусной еде. Арманда потёрла руки.

— А теперь обсудим меню.

Глава 30

Вдвоём с Жозефиной мы трудились на кухне. Я всё больше молчала, и она не преминула высказать замечание по этому поводу. Мы уже наделали триста пасхальных упаковок с шоколадными конфетами — перевязанные лентами, они лежали аккуратными стопками в подвале, — но я планировала приготовить вдвое больше. Если удастся продать их все, прибыль будет солидная, и, глядишь, этой выручки хватит на то, чтобы мы осели здесь навсегда. Если нет… альтернативы я не допускала даже в мыслях, хотя флюгер на башне скрипел так, будто хохотал надо мной. Ру уже начал обустраивать для Анук комнату на чердаке. Праздник шоколада — рискованное предприятие, но нашими судьбами всегда повелевал риск. К тому же мы делаем всё возможное, чтобы наша затея увенчалась успехом. В Ажен и соседние города разослали афиши. Договорились, чтобы местное радио ежедневно сообщало о нашем празднике на пасхальной неделе. Будут цветы, игры, музыка, — несколько старых друзей Нарсисса организовали небольшой оркестр. Я беседовала с лоточниками, торгующими на рынке по четвергам, и они пообещали разбить на площади торговые палатки с безделушками и сувенирами. Дети под предводительством Анук и её приятелей будут искать пасхальное яйцо; каждый получит cornet-surprise. А в «Небесном миндале» мы установим огромную шоколадную статую Остары со снопом колосьев в одной руке и корзиной с яйцами в другой, которой будут лакомиться все участники празднества. До Пасхи меньше двух недель. Мы делаем порциями по пятьдесят штук миниатюрные шоколадки с ликёром, розочки, монетки в золотой оболочке, фиалковые помадки, шоколадные вишенки, миндальные рулетики и выкладываем их остывать на смазанные жиром противни. После начиняем этими сладостями аккуратно расщеплённые полые яйца и фигурки животных. В каждое гнездо из карамели с яйцами в твёрдой сахарной скорлупе сажаем хохлатую шоколадную курочку. Ряды пегих кроликов, начинённых позолоченным миндалём, ждут, когда их обернут в фольгу и разложат по коробочкам. По полкам шагают марципановые существа. Дом полнится запахами ванили, коньяка, карамелизованных яблок и горького шоколада.

А теперь ещё нужно готовиться и ко дню рождения Арманды. Я составила список блюд и напитков, которые она хотела бы видеть на своём столе. Гусиную печёнку, шампанское, трюфели и свежие лисички нам доставят из Бордо, plateaux de fruits de mer — из ресторанчика Ажена. Торты и лакомства из шоколада я приготовлю сама.

— Здорово, — восторгается из кухни Жозефина, слушая мой рассказ о предстоящем празднике. Я вынуждена напомнить себе про обещание, данное Арманде.

— Ты тоже приглашена, — говорю я ей. — Она так сказала.

— Спасибо, — отозвалась Жозефина, краснея от удовольствия. — Все так добры ко мне.

Потрясающе благодушная женщина, размышляю я. В каждом видит доброе начало. Даже Поль-Мари не убил в ней оптимизм. Его поведение, говорит она, это отчасти её собственная вина. Он — слабый человек, и ей следовало давно дать ему отпор. Каро Клэрмон и её закадычные приятельницы вызывают у Жозефины снисходительную улыбку.

— Они просто глупые, — мудро замечает она.

Вот такая незамысловатая душа. Теперь она безмятежна, в ладу с собой и с внешним миром. А я, напротив, из мерзкого духа противоречия, всё чаще теряю покой. И всё же я завидую ей. Потребовалось так мало, чтобы привести её в это состояние. Немного тепла, несколько предметов одежды из моего гардероба, свободная комната, где она сама себе хозяйка… Как цветок, она тянется к свету, бездумно, не анализируя процессы, двигающие ею. Мне бы так.

И опять я мыслями невольно обратилась к своей воскресной беседе с Рейно. Его побудительные мотивы для меня до сих пор остаются загадкой. В последнее время вид у него немного безумный, особенно когда он трудится на церковном кладбище, с остервенением вгрызаясь в землю мотыгой, порой вместе с сорняками выдирая целые кусты и цветы. По его спине струится пот, образуя на сутане тёмный треугольник. Но работа в саду не доставляет ему удовольствия. Его черты перекошены от напряжения. Кажется, будто он ненавидит землю, которую разрыхляет, ненавидит растения, которые пропалывает. Он похож на скрягу, вынужденного сжигать в печке накопленные банкноты. На его лице отражаются ненасытность, отвращение и невольное восхищение. Но он не бросает своего каторжного занятия. Наблюдая за ним, я чувствую, как во мне просыпается знакомый страх, хотя и сама не понимаю, чего боюсь. Просто этот человек, мой враг, он как машина. Кажется, его испытующий взгляд пронизывает меня насквозь. Ценою огромных усилий я заставляю себя смотреть ему в глаза, улыбаться, изображать беспечность, хотя внутри меня что-то отчаянно визжит, побуждая пуститься в бегство. Он ненавидит меня жгучей ненавистью, но не праздник шоколада тому причиной. Мне это абсолютно очевидно, как будто я читаю его мрачные мысли. Его возмущает само моё существование. Я для него — живое надругательство над устоями морали. Сейчас он украдкой поглядывает на меня из своего сада, косится на мою витрину и, скрывая торжество, вновь принимается за работу. Мы не общались с ним с воскресенья, и он решил, что победа осталась за ним, ведь Арманда больше не появляется в «Небесном миндале». Очевидно, он счёл, что она образумилась благодаря его вмешательству. Пусть думает, что хочет, если ему так нравится.

Анук призналась, что минувшим днём Рейно приходил к ним в школу, рассказывал про Пасху — безобидная болтовня, но меня бросило в дрожь при мысли, что моя дочь общалась с ним, — прочитал рассказ, обещал наведаться ещё раз. Я спросила, разговаривал ли он с ней.

— Ага, — беззаботно отвечала она. — Он хороший. Сказал, что я могу прийти в его церковь, если хочу. Там есть святой Франциск и много маленьких зверей.

— А ты хочешь?

— Может, и схожу, — сказала Анук, пожимая плечами.

Я убеждаю себя — в предрассветные часы, когда всё кажется возможным и мои нервы скрипят, как несмазанные петли флюгера, — что мой страх неоправдан. Что он может нам сделать? Как может навредить, если даже очень того хочет? Он ничего не знает. Абсолютно ничего не знает о нас. Он не имеет силы и власти.

Имеет, говорит во мне голос матери. Ведь это Чёрный человек.

Анук беспокойно заворочалась во вне. Чуткая к перепадам моего настроения, она всегда чувствует, если я не сплю, и сейчас силится выкарабкаться из трясины засасывающих сновидений. Я стала дышать ровно и глубоко, пока она вновь не затихла.

Чёрный человек — выдумка, твёрдо говорю я себе. Воплощение страхов в образе карнавальной куклы. Страшная сказка, рассказанная на ночь. Пугающая тень в незнакомой комнате.

В ответ мне снова явилось то же видение, яркое и чёткое, как цветной диапозитив: у кровати старика стоит в ожидании Рейно; его губы шевелятся, будто он читает молитву, за его спиной, словно витраж, освещённый солнцем, стена огня. Тревожная картина. Что-то хищническое сквозит в позе священника, два окрашенных в багрянец лица чудовищно похожи, отблески пламени, гуляющие между ними, предвещают угрозу. Я пытаюсь применить мои знания психологии. Чёрный человек как вестник смерти — это архетип, отражающий мой страх перед неведомым. Неубедительное объяснение. Частица моего существа, всё ещё принадлежащая матери, аргументирует более красноречиво.

Ты — моя дочь, Вианн, неумолимо говорит она мне. Ты понимаешь, что это значит.

Это значит, что мы должны срываться с места каждый раз, когда меняется ветер, должны искать своё будущее по гадальным картам, должны всю жизнь вытанцовывать фугу…

— Но ведь я — обычный человек. — Я едва ли сознаю, что мыслю вслух.

— Maman? — сонным голосом окликает меня Анук.