Дина Рубина - Вот идeт мессия!..
Так он провел все увольнение.
Другая женщина – тоже армейское воспоминание – была стрелочницей, горбуньей. К ней по двое, по трое ходили солдатики. Потом шутили, что для ее горбика в другой раз следует в земле вырыть ямку. Для большего удобства.
Почему, почему его жена, известная писательница N., напоминала ему сразу двух этих, таких несопоставимых, женщин – недоступную красавицу с брюнет-косой на гордой спине и маленькую несчастную горбунью, у которой и свету в окошке было – что в самоволку бегающие солдатики? Он и сам на этот вопрос не мог себе ответить. Бог знает чем он готов был заплатить за то, чтобы хоть неделю, хоть единый день в своей жизни она почувствовала себя спокойной и счастливой. Спокойной и счастливой!
Она шевельнулась, легла на правый бок и что-то прошептала.
– Что? – наклонившись, тихо спросил он.
– Избить… – простонала она жалобным шепотом.
– Кого? Шмулика? – привычно уточнил он, подбирая полотенце, спавшее с ее лба.
– Мерзавца… продавца… в будке… – прошептала она, с дикой, почти непереносимой болью прожевывая каждое слово.
29
Ведущий русский экскурсовод Израиля Агриппа Соколов рысцой бежал по одной из звонких каменных улиц туристической зоны поднебесного Цфата.
За ним поспевала стайка ветеранов Великой Отечественной войны – человек тридцать восемь любознательных старперов, которые не упускали случая за десятку съездить неважно куда. Экскурсии для ветеранов субсидировались иерусалимским муниципалитетом, отделом по работе с пожилыми репатриантами, Джойнтом, Сохнутом и еще парочкой геронтофильских фондов. Часто эти экскурсии сопровождались бесплатными комплексными обедами в отелях, где, заняв несколько столиков и пугая местных официантов, старичье радостно и громогласно перебрасывалось крепкими остротами своей ДОСААФовской юности.
Агриппа не любил эти группы. Среди старперов сплошь и рядом попадались бывшие майоры и подполковники, начальники трестов, директора заводов, и даже помощники министров. Они привыкли командовать и поправлять, требовали отвечать на вопросы внятно и чуть ли не докладные записки подавать по теме экскурсии.
К тому же эти заморочные прогулки с въедливыми стариками не сулили комиссионных, по неписаному закону положенных экскурсоводу от владельцев ювелирных лавок, в случае, если пригнанный Агриппой турист покупал какое-нибудь колечко или браслет. Так, недавно Агриппа неплохо заработал на одном «новом русском», долго выбиравшем в алмазном центре, в Эйлате, подарок для своей восьмилетней дочери и наконец остановившем свой выбор на очаровательном розовом (да, розовом!) бриллианте за восемьдесят тысяч долларов. «Пока возьмем вот это… – задумчиво сказал он, – чего ребенка баловать-то!»
Словом, старичье раздражало Агриппу.
Но… существовал в этом деле некий штрих, некая деталь, из-за которой он сам подряжался вести эти экскурсии, хотя и мог свалить их на любого из сотрудников своего бюро «Тропой Завета». На грядущих выборах Агриппа Соколов собирался возглавить собственный избирательный список. Старики были потенциальными и послушными избирателями. В конце экскурсии, горячо его благодаря, они, как правило, доверительно интересовались – за какую, по его мнению, партию стоит подать свои весомые голоса. Поэтому стариков надо было водить, ублажать, выслушивать их невежественные комментарии и терпеть их советскую ментальность.
Агриппа был грациозным немолодым человеком, одновременно напоминавшим композитора Скрябина (мушкетерская бородка, усы) и жилистого петуха. Он бежал (скорее, это был не бег, а все-таки спортивная ходьба) по улочке поднебесного Цфата, время от времени резко тормозя, поворачиваясь лицом к группе и вскидывая ладони, как дирижер перед хором. Тогда он особенно смахивал на композитора Скрябина, дирижирующего хором ветеранов Великой Отечественной.
– А сейчас, перед тем как спуститься вниз и осмотреть синагогу великого кабалиста рава Ицхака Лурии, я покажу вам самую узкую и самую крутую улицу в мире. Пожалуйста, не толпитесь и загляните вот сюда.
Пенсионеры кинулись смотреть по направлению руки дирижера, толпясь и наступая друг другу на ноги. Но они ничего не увидели, кроме щели между старыми каменными домами, щели, сантиметров в шестьдесят шириной. Дома вдоль нее уходили круто вниз, громоздясь чуть ли не друг на друге, и в сумраке глухой тени круто вниз вели отполированные подошвами каменные ступени. В ослепительной небесной вертикали просвета виднелась синяя от леса гора Мерон.
– Эта, на первый взгляд ничем не примечательная, улочка, которую и улицей-то назвать невозможно, носит самое громкое в мире имя.
Агриппа сделал паузу, вытянув шею и грозно собирая взглядом в кучку разбредающихся старперов. Так петух, вытянув шею, созывает кур.
– Улица Машиаха! – торжественно объявил он.
– А кто это? Революционер? – раздалось в горной тишине.
– Можно сказать и так, – неожиданно согласился Агриппа. Он был хорошим экскурсоводом.
– «Машиах» на древнееврейском означает «Мессия». А поскольку со времен римской оккупации Иудеи, и особенно после разрушения Титом второго Храма, в еврейском народе жила надежда на восстановление государственности под управлением царя, Помазанника Божия (а слово «Машиах» и означает не что иное, как «Помазанник»), то время от времени, в самые тяжелые моменты истории, народные массы выдвигали из своей среды очередного претендента на царский престол. Он должен был происходить из династии царя Давида, как сказано в Пророках – «из дома Давида». Во времена римской оккупации это неизменно означало очередное восстание, такое, например, как знаменитое восстание Бар-Кохбы. Известно, что великий мудрец, сам рабби Акива, признал Бар-Кохбу Машиахом. Правда, восстание было подавлено, и римляне, как известно, подвергли рабби Акиву ужасной казни: они содрали с него, живого, кожу. Железными крючьями.
– Какой кошмар! – выдохнули в группе.
– Да, малоприятно, – бодро согласился Агриппа, – всех рядовых участников восстания римляне казнили своей излюбленной казнью: распятием на кресте. А поскольку в те времена восстания вспыхивали приблизительно раз в полгода, то, соответственно, десятки тысяч евреев ежегодно корчились на крестах.
– Как Иисус Христос? – понятливо уточнил кто-то из ветеранов.
– Совершенно верно, – подхватил Агриппа, – кстати, многие современные ученые, историки и археологи полагают, что Иешуа возглавил очередное восстание против римлян, претендуя, разумеется, на царский престол. Да, он называл себя Машиахом, и даже, по некоторым косвенным приметам, помазание его состоялось на Масличной горе – в евангелиях она названа горой Елеонской. Елей – это масло.
– Но ведь он, это… – послышалось в маленькой дружной толпочке, – он ведь этот… Бох!
– Кто – Бог? – ледяным тоном переспросил ведущий экскурсовод Израиля, глава экскурсионного бюро «Тропой Завета». Он вытянул шею, пытаясь определить – кто из старых козлов это ляпнул. И сейчас особенно стал похож на петуха, бойцовского петуха, раззадоренного накануне боя. – Кто это вам Бог? Может, вам Рамакришна – Бог? Зевс какой-нибудь или Астарта вам еще – Бог?
Тут может сложиться об Агриппе ложное впечатление. Нет, он был гибким человеком и, как всякий еврей, разделял парнасу и несгибаемые принципы истинной веры. Он профессионально вел экскурсии для христианских паломников, и хоть никогда не называл Иисуса Христом, то есть Машиахом, – все же грамотно и пунктуально пересказывал все события христианской версии этой смутной истории, корректно произносил названия святых мест в христианской их транскрипции (звучащей для еврейского уха довольно бессмысленно) и, прямо скажем, неплохо зарабатывал на всей истории христианства. (Например, наладил в Назарете бойкую торговлю изображениями Богородицы. В маленьком душном цехе бок о бок трудились над серией многострадальных ликов арабы-христиане и репатрианты из России – кто Строгановку позаканчивал, кто Суриковский, кто Мухинку… Агриппа убеждал паломников, что изображение Марии следует приобретать именно в Назарете. Так как здесь ее лучше помнят.)
Но разве сейчас перед ним стояли «новые русские»? Нет, совсем наоборот – это были старые евреи, советская ветошь, выброшенная из страны безнравственной властью без пенсий и сбережений (их жалких пенсий и жалких сбережений). И сейчас он собирался вломить им как следует за все: за то, что не знают своей истории и своей великой религии, отстегнувшей от себя всем сестрам по серьгам. За их Великую Отечественную, в которой они участвовали, за все войны Израиля, в которых они НЕ участвовали, за то, что не приехали сюда ни в сорок восьмом, ни в шестидесятых, ни в семьдесят третьем. За то, что приперлись сюда сейчас – амбициозная рухлядь, – на пенсии, квартирные и бесплатные экскурсии. За то, что не покупают бриллианты в лавках. За то, что весело жрут благотворительные комплексные обеды. За то, что у половины из них – детишки свалили в Канаду. За то, что…
