Владимир Киселёв - Весёлый Роман

Вечером Виля зашел к Феде, у которого я теперь живу, выслушал мой отчет и без всяких философских цитат объ­яснил:

— Вот, скажем, в красивом месте собралась компания сва­рить уху. У реки. Рыба есть. Часть словили, часть купили, часть надрали из чужих ятерей. Уха получилась — золото. Хоть сейчас приступай. Один попробовал — говорит: «Замечатель­ная уха. Только, на мой вкус, не помешало б одну капельку, буквально щепотку соли». Другой: «Объедение. Но, серьезно взвесив все «за» и «против», я бы добавил еще один лавровый листочек. Лауреатская уха получится». Третий: «Нет, лаврового листа хватает. Может, только еще одну веточку укропчика. Укропчик в ухе, как деньги в кармане, никогда не бывает лиш­ним». Четвертый… Четвертый только губами причмокивает: «Янтарь, настоящий янтарь». И вдруг ты через головы взял да и плюнул им в котел… «Нет у него ничего святого» — это еще мягко сказано.

Так оно и было. На это предпраздничное собрание приеха­ло начальство из министерства. Дали премию. Хвалили наши станки за то, что они вполне конкурентоспособны на мировом рынке. Иностранные фирмы стоят в очереди, как в нашем «Га­строноме» перед Новым годом за водкой. На всемирной вы­ставке завод отхватил Гран-При.

Что ни выступление — спасибо министру, спасибо генераль­ному директору, спасибо передовикам производства.

И тут мне дали слово, Как передовику. Так и объявили: «Сло­во предоставляется ударнику производства слесарю-сборщику Роману Алексеевичу Пузо». Батя продвигал меня в наладчики, а для этого я должен был пройти все стадии заводской работы. Токарным делом я уже овладел, а теперь работал на сборке.

Я извинился: «Одну минутку. Я буду выступать с иллюстра­циями». Я все заранее подготовил. С Андреем Ливнем. Андрей работал в конструкторском бюро и здорово рисовал карикату­ры. Несколько линий, и сразу можно узнать человека. Его ка­рикатуры даже в «Вечернем Киеве» помещали. Андрей, правда, предупредил меня: «Только чтоб никто не знал, кто все это изо­бразил. С завода придется уходить». Я пообещал.

Листы с карикатурами я поместил в такой раме, которая осталась от прошлого КВН — сдергиваешь один лист, и появ­ляется следующий. Я поставил эту раму на сцене рядом с три­буной и без всяких вступлений, без этих «несмотря на огромные успехи, еще имеются отдельные недостатки», начал прямо со штурмовщины. Я заявил, что штурмовщина выгодна руковод­ству завода, и поэтому ее искусственно поддерживают.

Может, даже это сошло бы мне с рук, если бы я не сдернул верхний лист бумаги и не показал карикатуры на генерального директора завода, на главного инженера и начальников цехов во время штурма.

Карикатуры я сопровождал комментарием. Я говорил, что свою неспособность заниматься настоящей инженерной и адми­нистративной работой они скрывают за штурмами в третьей де­каде каждого месяца, в конце каждого квартала, перед каж­дым праздником. А штурмовать легче, чем правильно органи­зовать работу цехов и завода в целом. Вместо инженеров на заводе слишком много специалистов по выбиванию материа­лов, оборудования, мастеров уговаривать рабочих остаться на вторую смену.

Рисунки были очень смешными, но в зале никто даже не улыбнулся. Слишком серьезно звучало то, что я говорил.

Затем я перешел к тому, как выгоден аврал халтурщикам, которые в конце месяца могут рвануть. Во время аврала ни­кто не разбирает, какое там качество у детали, — давай на сборку. Платят — будь здоров. Вот и наживаются на этом та­кие, как Хорунжий. У него всегда в запасе нужная оснастка, инструмент, да и детали припрятаны. Поэтому заработок выше, чем у всех. Передовиком считается.

Карикатура на Хорунжего вызвала смешок в зале. Андрей его изобразил в виде чертополоха с двумя длинными, победно задранными усами. Похоже больше, чем любая фотография.

Следующая карикатура была посвящена тому, как у нас играют в «козла». В начале месяца людям часто просто нечего делать. Возле цехов стук такой, как будто долбят асфальт пнев­матическими молотками. Это стучат кости домино. В цехах при­ходится держать лишних рабочих, которые за последнюю не­делю делают месячный план.

Авралы поддерживает начальник ОТК товарищ Малимон. Я открыл карикатуру на Малимона и отдел технического контро­ля. В ОТК заведены такие порядки, что качество нашей продук­ции, качество станков с тополем и пчелой не повышается, а сни­жается. Найдет, например, сборщик какой-нибудь мелкий брак в детали и пойдет с ней к мастеру. Мастеру при аврале не до мелкого брака, первым делом он проверит, не сам ли сборщик запорол деталь, и пошлет его в ОТК. Пока составят акт, да пока он походит за новой деталью, пройдет столько времени, что проще поставить бракованную — ведь от этого зависит зарабо­ток. А товарищ Малимон закрывает на это глаза. Я показал еще одну карикатуру на Малимона.

Есть и еще одна причина штурмовщины — наша сдельная оплата. Казалось бы, разумно. «Як дбаєш, так і маєш» 16 . Боль­ше сделал, больше и получай. А фактически глупо. При сдель­ной оплате всегда есть работа выгодная и невыгодная. Каж­дый хочет получить выгодную. При аврале получается много выгодной работы, потому что можно перевыполнить нор­мы при низком качестве, в такое время это легко сходит с рук.

А вот Григорий Михеевич Бойченко норм не перевыполняет даже при авралах, хотя второго такого токаря нет на заво­де. Он все делает с высшим качеством. Поэтому отстает от халтурщиков и теряет заработок. Над ним же еще и сме­ются.

Нужна твердая ставка: сделай столько-то. Больше не нуж­но. Меньше сам не сделаешь, заработок потеряешь. Но сделай все самого высокого качества и получай свою зарплату. Тогда мы покончим со всей этой штурмовщиной, и начальник ОТК то­варищ Малимон со всем своим отделом будет на заводе лик­видирован. Я показал карикатуру, в которой Андрей Ливень не очень вежливо изобразил, как именно будет ликвидирован то­варищ Малимон.

Что тут поднялось! Первым после меня выступил Малимон. Это он говорил «демагогия, нужно дать по зубам, забывается, критиканство, антигосударственный выпад» и все остальное. Я не успевал записывать. Батя сидел в президиуме и смотрел в стол. Он не сказал ни слова.

А наш генеральный директор Пашко в своем заключитель­ном слове заметил, что даже такие горячие головы, как моло­дой товарищ Пузо, полезны для завода. Они, так сказать, не дают самоуспокоиться, если даже их преувеличения, вызванные неосведомленностью, чернят достижения коллектива. К тому же решать вопрос о сдельной оплате пока не входит в компе­тенцию руководства завода и даже министерства.

Никто не поддержал моего выступления. Ни один человек. А ведь на заводе многие говорили между собой о том, что я сказал с трибуны. Только без карикатур. Но разве дело в кари­катурах? Дело в сути.

На следующий день в цех пришла целая комиссия во главе с председателем нашего завкома Павлом Афанасьевичем Мокиенко с его щадящей походкой и магнитным браслетом.

— Где тут у тебя «черная касса»? — спросил у меня Па­вел Афанасьевич, утирая сразу посеревшим платком свою лы­сину.

— Нет у меня никакой «черной кассы», — сказал я тупо. Была у меня касса. Я собирал в цехе двойные профсоюзные взносы. За одни я лепил марки в профсоюзный билет, а за дру­гие мы покупали подарки тем, кто уходит на пенсию, или моло­доженам, или помогали больным. Так мы договорились, и ни­кто не отказывался до сих пор от этих вторых взносов.

— Бросьте притворяться! — вмешалась тетка из отдела кад­ров. — Вы еще молодой человек. Если вы не будете разговари­вать с нами искренне, мы передадим дело следственным орга­нам. Это уголовщина. Где ваша отчетность?

Вот с отчетностью у меня дело обстояло плохо. Вначале я делал записи, на что и сколько истратил, а потом перестал. Не думал я, что кому-нибудь придет в голову, будто такие день­ги можно взять себе.

В общем, я показал свои записи, потом писал объяснения, а к этим объяснениям я не мог приложить ни одного товарно­го чека — я и не знал, что их полагается брать. Мне пришлось ходить за письменными объяснениями к пенсионерам и моло­доженам, потом было профсоюзное собрание, на котором толь­ко я узнал, каким вредным делом занимался, отсутствие оправ­дательных документов бросало пятно на меня и на весь цех, дело следовало передать в суд, но можно было ограничиться строгим выговором, следовало избрать другого, более зрело­го председателя цехкома, а оставшиеся деньги засчитать как очередные взносы членов профсоюза.

После собрания я сразу же подал заявление об уходе с за­вода. По собственному желанию. Мне не пришлось даже ожи­дать положенных двух недель. Я получил полный расчет на следующий день.

Интересные разговоры можно услышать в нашем баре. За модерным столиком в виде пивной бочки сидели двое. По­жилые. С помятыми лицами людей, подолгу бывавших под от­крытым небом — от глаз по вискам частыми лучами тянутся морщины. В частых морщинах и загорелые шеи.