Тадеуш Бреза - Лабиринт
- Отлично помню, - ответил я. - Он высказывался довольно туманно, но мысли о возрасте мученика, который должен осветить нам путь своим примером, выразил четко. Кардинал вполне вразумительно сказал, что такую фигуру обязательно надо искать среди молодых.
- И значит, он имел в виду отнюдь не епископа Гожелинского?
- Похоже, что не его! - Слова эти я произнес медленно: меня в равной мере поразило и то, что Кампилли так хорошо известно содержание моей беседы с кардиналом Травиа, и то, какие он извлек из нее выводы.
- Вот что произошло, - сказал он. - Твоя беседа с кардиналом по сей день комментируется в курии.
- Стало быть, это я своим визитом к кардиналу все повернул вверх дном, - удивился я, и факт этот, особенно потому, что я до сих пор не придавал ему значения, показался мне до смешного нелепым.
- Ах нет! Помилуй бог, какие глупости ты болтаешь? - возмутился Кампилли. - Кардинал случайно в твоем присутствии высказал мысли, которые раньше или позже высказал бы и без тебя. Вбей себе это в голову, мальчик! Вдобавок ко всему ты, кажется, готов усвоить наипревратнейшее мнение, будто, споря с кардиналом, ты отстоял так или иначе проигранное дело твоего отца. Подобное представление было бы пагубным для дела и оскорбительным, ибо курия является гармонически слаженным организмом, и ни один ее член, пусть самый почитаемый, не станет прекословить другому.
- Пусть будет так, - согласился я.
- Так есть, - многозначительно сказал Кампилли.
Кофе нам подали в другом зале. Не то в читальне, не то в курительной. Здесь было светлее. Посредине стоял огромный стол, заваленный газетами и журналами. Мы утонули в широких кожаных креслах. Я достал сигареты. Кельнер тотчас поспешил ко мне со спичкой. Когда он отошел, я, перегнувшись в сторону Кампилли, заговорил тихо и чуть запинаясь:
- Простите меня за мой подчас резкий тон. В последнее время мне было здесь нелегко. Ну и у меня слегка разыгралась желчь. Простите меня также за некоторые, быть может, несправедливые слова. Вы были ко мне так внимательны, что я должен был бы вас избавить от неуместных выпадов. Это больше не повторится!
Кампилли подарил меня улыбкой и лишь кивнул головой в знак того, что понимает меня. Мы заговорили о его семье.^ В Абруццы еще не все переехали. Сам он кружил между виллой в горах, домом в Остии и Римом. Затем Кампилли спросил про моего отца и обрадовался, услышав, что я ничего окончательного ему не написал. Потом Кампилли потребовал, чтобы я взял у него еще денег. Но я решительно отказался. Неделя жизни в Ладзаретто почти не отразилась на моем кармане, стоила гроши.
- Во всяком случае, если тебе понадобится, скажешь откровенно, настаивал Кампилли.
- Я всегда с вами говорю откровенно, - возразил я.
- И не откладывай! Сегодня еще подсчитай, сколько денег тебе может понадобиться. Я ведь тоже через несколько дней га г" М^ Д 1{Л
- Нет! Нет! - убеждал я его. - Я уверен, что мне хватит.
Зато у меня к вам другая просьба.
- Говори!
- Библиотека.
Он нахмурился. Я подумал, что ему неприятен этот разговор потому, что меня выгнали из библиотеки, а он, зная о том, не предупредил меня, оказывается, нет. Он снова извлек из кармана пропитанный лавандой платочек. Наконец сказал:
- Оставь. Смирись. Правда, теперь, в сущности, с твоим делом все обстоит по-старому, так, как было перед этим, назовем его застоем, но не все в курии сразу забудут, что был такой застой. Ты понимаешь меня?
- Ничего не поделаешь, - грустно сказал я. - Надеюсь только, что монсиньор Риго уже забыл о застое и сдержит данное вам обещание положительно решить мое дело.
- Ты слишком много хочешь зараз! - возразил Кампилли. - Мы вернулись к исходному положению вещей, это означает всего лишь, что твоим делом снова занимаются в служебном порядке.
Ты знаешь, что такое служебный долг в нашем понимании? Это анализ элементов, из которых состоит дело, анализ, продолжающийся вплоть до последней минуты. Так в теории. На практике же, на мой взгляд, не может случиться ничего такого, что снова спутало бы твои расчеты.
Мы вышли во двор. Там стояла машина Кампилли. Мы сели, но я не захотел, чтобы он подвез меня до "Ванды". По забитому машинами Корсо, то и дело останавливаясь, мы доехали до пьяцца Венеция. Здесь я вышел, не желая злоупотреблять любезностью Кампилли. Он свернул влево, за Тибр, к своему дому, а я пешком дошел до самого Колизея. Зной мучил меня.
Однако я испытывал потребность в движении, чувствовал себя счастливым, все услышанное сегодня давало надежду на успешный исход моей миссии, к тому же было приятно, что я все-таки немножко отвел душу, хотя Кампилли, вероятно, меньше всех был повинен в этом-позволю себе повторить его определениезастое.
XXVII
Ровно в четыре, как мы и договорились, я подошел к воротам виллы Кампилли и позвонил. Открыл мне лакей. Тот самый, которого я у них постоянно видел, и всякий раз на нем была куртка в другую полоску. Он с улыбкой поздоровался со мной, а на моем лице отразилось удивление. Когда Кампилли отказывал мне от дому, он сказал, что усылает лакея в горы.
Очевидно, это было не так. Просто ему нужен был предлог, чтобы со мной расстаться, и он придумал, будто запирает дом на лето. Убедившись теперь в его лжи, я был изумлен, но не испытал досады. Я понимал, почему Кампилли тогда так встревожился и был вынужден изворачиваться. Теперь в этом уже не было необходимости. Ветер изменил направление, быть может, даже подул в мою сторону, вот и нашелся лакей! Провожая меня до кабинета, он сказал:
- От вас приходил к нам священник. Я тогда как раз ушел в город, и он оставил письмо и пакет у соседей. Но адвокат все получил в полном порядке.
- Знаю, - ответил я, - он мне говорил.
- Жарко, не правда ли? У нас всегда так в августе.
- Да, действительно.
Кампилли дружески приветствует меня, причем так, словно мы видимся впервые после моего возвращения. Клуб есть клуб, публичное место-это публичное место. Я не говорю уже о том, что во время нашей утренней встречи Кампилли чувствовал себя неловко. Теперь всякая скованность исчезла. Он понял, что те упреки, которые можно было ему предъявить, я уже предъявил, а те, что по первому разу не сорвались у меня с языка, никогда уже не сорвутся и я забуду о них. Увидев меня, он встал из-за стола и раскрыл объятия; потом велел лакею подать кофе, потянулся к шкафчику за вином, а мне вручил листок бумаги, над которым как раз и сидел, когда я вошел.
- Возьми. Я для тебя приготовил. Вот эта стандартная форма.
Я прочитал. Она действительно была краткой. В бумаге говорилось, что такой-то адвокат папских трибуналов считает для себя честью уведомить "достопочтеннейшую канцелярию Священной Римской Роты", что избрал местожительство на территории торуньской епархии, о чем уведомляет также епископа той же торуньской епархии. Слова епархия "toruniensis" '[Торуньская (лат.)] повторялись еще раз в низу стандартной формы, ниже подписи, как бы подчеркивая, что заявление подано от лица адвоката папских трибуналов, проживающего на территории именно данной епархии.
- Уф! - сказал я. - Кратко, а в общем все одно и то же.
Кампилли с улыбкой возразил:
- Такова уж по традиции эта форма. И радуйся, что краткая, не переутомишься в жару.
Тем не менее из-за жары я просидел над ней с полчаса.
Кампилли поставил на письменный стол пишущую машинку и потребовал, чтобы я сперва написал начерно-тогда получится чище. Затем посмотрел письмо, переписанное набело, похвалил. Я тоже был доволен-главным образом потому, что канцелярский бланк с подписью отца, после того как я заполнил его текстом, казался менее измятым, чем раньше.
- Ну, ступай с богом, - сказал Кампилли. - И поточнее узнай в секретариате монсиньора, когда тебе надо прийти за ответом. Да поторопи их!
Перед виллой стояла роскошная "альфа-ромео" Весневича. За рулем-он. В машине-никого.
- О, вы вернулись! - говорит он. - А мы все тут вас разыскивали.
- Вы тоже? - недоверчиво спрашиваю я.
- По поручению тестя, да и тещи. Я пытался до вас дозвониться. Куда вы теперь направляетесь?
- С письмом в Роту.
- Я вас подвезу. А когда отдадите письмо, какие у вас планы?
- Никаких.
- В таком случае предлагаю прокатиться к морю. Страшно жарко! Все порядочные люди давно уехали из Рима. По городу слоняются только слуги церкви, полиция да туристы.
- Ну и люди вроде нас с вами, - засмеялся я.
- Правильно! То есть вроде вас, вы ведь клиент церкви, а я отлично подхожу под одну из трех названных категорий. Причисляю себя к слугам церкви!
- Это что-то новое. Я не знал.
- Никакая работа не унижает человека.
Он остановил машину. Огромный дворец Канчеллерия отбрасывал тень на площадь. Я вбежал в ворота, после чего, свернув влево, поднялся по большим ступеням, лестничным площадкам, коридорам и постепенно сужающейся лестнице на знакомый мне четвертый этаж. В приемной тот же самый служитель. В секретариате тот же самый невысокий молодой священник у заваленного папками стола. Я подал священнику конверт и прерывающимся от волнения голосом спросил, когда могу рассчитывать на ответ. Он словно не расслышал и лишь после того, как вынул письмо из конверта и поднес его к своим близоруким глазам за толстыми стеклами, встал и сообщил, что за ответом я могу явиться послезавтра.
