Барбара Гауди - Наваждение
— Неужели я хотя бы минутку не могу поговорить с ней по телефону?
— Дорогая моя…
— Ну тогда хоть письмо я могу ей написать?
Нэнси попыталась представить, с каким это сопряжено риском. На бумаге останутся отпечатки пальцев, но… их можно будет стереть.
— Когда я была в научном лагере, — настаивала Рэчел, — я писала ей каждый день.
— Ну…
— Пожалуйста!
— Ладно, только очень коротенькое.
Рэчел вскочила на ноги.
— Только ничего не пиши ни про меня, ни про Рона. Даже про Ташу. И про мастерскую ничего не пиши.
— Не буду, не буду, не буду!
— Лучше нам это с тобой сейчас сделать, пока Рон не вернулся. Но сначала давай обсудим. О чем ты хочешь написать?
— Я бы ей вот что написала, — ответила девочка и тут же стала говорить так, будто письмо было подготовлено заранее: — Дорогая мамочка, я очень, очень сильно тебя люблю. И очень по тебе скучаю. И по Феликсу скучаю. Не забудь, что ему скоро надо делать прививку. Скучаю по Мике. Надеюсь, он чувствует себя лучше. Надеюсь, Осмо и Хэппи не хандрят из-за моего отсутствия, как хандрили прошлым летом. — Внезапно на ее лицо набежала тень, и она сказала Нэнси: — Они почти ничего не ели…
— Да, для собак это много значит, — согласилась Нэнси.
— …Со мной все в порядке, — теперь уже медленнее продолжала Рэчел. — Поэтому беспокоиться обо мне не надо. У меня чудесная комната, телевизор с большим экраном, мягкий белый ковер, совершенно новый синтезатор и…
— Погоди-ка, — перебила ее Нэнси.
Рэчел резко обернулась.
— Не надо писать «совершенно новый». Это значит, что он был недавно куплен, и полиция сможет найти магазин, где Рон его купил.
— …И синтезатор, на котором я много играю. Когда все станет спокойно… — Она снова повернулась на пятках. — Можно я напишу ей о работорговцах?
— Нет, лучше не надо.
— Почему?
— Ну… — Нэнси, казалось, была целиком поглощена уборкой после завтрака. — Ты ведь не хочешь ее напугать, правда?
— Правда.
— Поэтому, если бы я была на твоем месте, я бы об этом писать не стала.
— Хорошо, тогда я так напишу: когда все успокоится, через две с половиной недели, и я вернусь домой, тогда…
Нэнси вздохнула.
— Что?
— Ничего. — Теперь не время лишать ее надежды на возвращение домой. — Продолжай.
— И тогда я расскажу тебе обо всех своих приключениях. Крепко тебя целую и обнимаю, Рэчел. И еще я хочу картинку нарисовать.
Через пятнадцать минут Рэчел смотрела мультики, а Нэнси в мастерской искала марку, напряженно прислушиваясь, не подъехал ли Рон на своем фургончике, хотя было еще рановато. Марки она нашла в кофейной кружке и оторвала от блока две штуки, чтобы оплатить доставку нестандартного конверта. Перед тем как его заклеить (адрес Рэчел уже написала), она вынула письмо и снова прочитала, желая убедиться в том, что о доме там ничего не сказано. Над картинкой было написано: «Я ПО ТЕБЕ СКУЧАЮ», а под надписью нарисована девочка — Рэчел, играющая на синтезаторе. Волосы у нее были алые, кожа оранжевая. Из глаз капали черные слезы. Были видны телевизор и оба окна, но они тоже были закрашены неестественными цветами.
Нэнси вложила письмо в конверт, заклеила его и пошла на кухню, чтобы спрятать в боковом отделении сумки. Она уже шла по коридору, когда кто-то с силой постучал в дверь.
— Эй! — раздался громкий женский голос. Это была Энджи.
Прихрамывая, Нэнси снова прошла через мастерскую. Повозившись с замком, она открыла дверь.
— А этот где? — спросила Энджи, наполнив мастерскую едким запахом духов. Она оглядела помещение: — Он здесь?
— Нет, уехал, — шепотом ответила Нэнси.
Комната, казалось, куда-то поплыла.
— Почему ты говоришь шепотом?
— Извини…
К горлу подкатила тошнота.
— Ты только взгляни на себя! Сама не своя, аж с лица сбледнула. — Энджи крепко сжала щеки Нэнси ладонями. — Ты почему на звонки мои не отвечаешь? А? — Она легонько хлопнула Нэнси по щекам. Звякнули браслеты.
Нэнси была озадачена. Какие звонки? Энджи звонила сюда?
— Ах, да, — сказала она. До нее не сразу дошло, что она уехала из квартиры. — Я не проверяла автоответчик.
— Понятно, — проговорила Энджи, убирая руки. — Я звоню Фрэнку, а он мне говорит, что теперь ты работаешь на Рона и живешь у него. Мол, это доктор тебе прописал. Ясно же как день, что доктор твой с Роном не встречался.
— Да я у него бухгалтерией занимаюсь, — сказала Нэнси, — и другой бумажной работой.
— Вижу, это тебе не помогает. Хромаешь ты еще сильнее, чем раньше. — Энджи вынула из сумочки сигареты и застыла. — А это что? Кто там на пианино играет?
Нэнси ей не ответила. Она тоже услышала синтезатор и заковыляла к приемнику, чтобы включить его.
— Откуда здесь эти звуки?
— От соседей доносятся.
— Неужели у вас слышно, что у соседей делается?
Приемник стоял на верхней полке, Нэнси с трудом до него дотянулась и повернула регулятор громкости.
— Ожидается дождь, — донесся из динамика громкий мужской голос.
— Это ж надо! — воскликнула Энджи.
Нэнси немного уменьшила громкость:
— Я с ума сходить начинаю, когда слышу гаммы… весь день напролет.
— Э, подруга, да у тебя и впрямь крыша в пути, — неодобрительно покачала головой Энджи. — Тебе самой так не кажется?
Она вытащила из пачки сигарету. В падавших на нее сзади солнечных лучах концы рыжих волос, казалось, воспламенились. Нэнси и сама была словно объята пламенем. Она чувствовала себя так, будто к дому подъехала полиция и кто-то из полицейских выстрелил ей в голову.
— О господи! — выдохнула Энджи.
— Что случилось? — Нэнси в страхе оцепенела.
— Чуть не забыла. Ты знаешь ту девочку, которую похитили?
Нэнси казалось, что ее вот-вот вывернет наизнанку.
— Ты что, ее не узнала?
— Нет.
— Это ведь та девочка, которая в день похищения, если я ничего не путаю, была в салоне! Помнишь? Ты тогда еще принесла шоколадные конфеты, а ее мать помогла тебе, когда ты чуть не упала.
— Да неужели?
— Поверить не могу, что ты ее не узнала! Ты же видела фотографии малышки, правда?
— Да.
— Вроде она натуральная блондинка, хоть в жилах у нее явно течет и негритянская кровь. Это так необычно.
Зажав сигарету губами, Энджи стала рыться в сумочке. Нэнси подумала, что она ищет зажигалку, но на свет был извлечен листок бумаги.
Энджи обошла торшер и спросила:
— Ты видела это объявление?
Трясущимися руками Нэнси взяла листок. Там была фотография Рэчел, обнимавшей мать. Наверху было написано: «Пожалуйста, верните мне дочь».
— Ты только посмотри на них, — сказала Энджи. — Они так счастливы. Мне жутко это говорить, но, может быть, девочки уже нет в живых. Эти извращенцы времени даром не теряют… — Она смолкла, потом спросила: — С тобой все в порядке?
Теперь у Нэнси судорогой свело все нутро. Она подалась вперед, согнулась, и ее вырвало. Листовка упала на пол.
— Черт! — выругалась Энджи, отпрянув назад. Часть рвотной массы испачкала ей коленку.
— Прости, — сдавленно произнесла Нэнси.
— Где у вас кухня?
Нэнси показала рукой через плечо.
— Воды тебе дать?
— Лучше имбирной газировки. Там в холодильнике стоит.
Энджи вышла, и Нэнси поспешно нагнулась за листком. При этом кровь с такой силой прилила ей к голове, что на несколько секунд она ослепла; затем фотография девочки стала медленно проявляться. Рэчел улыбалась, глядя в объектив, а мать ее улыбалась, глядя на дочку. Может, в лице матери и было что-то злое, но Нэнси этого не заметила. Она подошла к прилавку, села на табурет и сложила голубоватый листок в маленький квадратик.
— Я нашла только одну перчатку, — сказала Энджи, вернувшись в мастерскую. Она принесла ведро с водой, рулон бумажного полотенца и стакан с имбирной газировкой. На ее правой руке желтела резиновая перчатка. — Ты ведь не забеременела, правда? — Она со стуком поставила стакан на прилавок.
От этого вопроса Нэнси чуть не рассмеялась.
— Это вирус, наверное, какой-нибудь или микроб, — сказала она и подумала, что дело, скорее всего, совсем не в этом. Ее знобило, все тело ныло. — Очень надеюсь, что ты не заразишься.
— Я вообще никогда не болею, — ответила Энджи. Ногой она отодвинула одну из коробок, чтобы не мешалась, поставила на пол ведро и опустилась на колени перед сломанным влагопоглотителем. — Надо же, какой хлам, — удивилась она. — Почему его до сих пор не выкинули?
Нэнси отпила газированной воды. Зажатый в пальцах стакан был очень холодным, во рту покалывало от холода газировки. Она бросила взгляд на мощный зад Энджи, обтянутый узкими брючками в цветочек, на полоску белой кожи в том месте, где блузка вылезла из штанов, на ее прижатую к грязному полу изящную руку с безукоризненным маникюром — ту, которая была без перчатки. Каждый раз, глядя на Энджи, она просто поверить не могла, что у нее такая привлекательная подруга. Надо было видеть, как Энджи из своего приятеля-бандита веревки вьет! И при этом она так о ней заботится, так ей предана! Она никогда ее не бросала, прошла с ней вместе через все трудные времена. Энджи — единственный человек, на которого Нэнси всегда могла рассчитывать. А теперь разве можно рассчитывать на то, что она ее не оставит? Что будет, если она намекнет подруге, скажет ей: «Да, кстати, знаешь, Рэчел Фокс здесь, в подвале»?
