Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»
– На небесах своя бюрократия, – заметил я. – Тоже наши-не наши.
– Молодой человек, – священник взял меня за руку и повел из храма. – Господь не лишает вас права молить о спасении душ самых больших грешников, в том числе атеистов, иноверующих и даже самоубийц. Ваша личная искренняя и горячая молитва может дойти до Господа так же, как молитва любого священника. Господь дает вам удивительную возможность обратиться к нему прямо, без какой бы то ни было бюрократии.
Женщина, стоявшая раньше у свечного ящика, выйдя из храма, встала к нему лицом, перекрестилась и, сделав поклон, пошла к воротам. Дверь из толстых досок затворилась, и слышно было, как лязгнул закрывающийся засов.
– Ну, что, – спросила Наташа, – будешь молиться за него?
– Я только “Отче наш знаю”. Это подойдет?
– Если ты хочешь попросить о чем-то очень личном, ты должен придумать свою молитву. Очень простую: Господи Иисусе, прошу тебя о том-то и том-то. А когда ты говоришь “Отче наш” или “Верую”, ты как бы настраиваешься на нужный лад для серьезного разговора.
– Типа, как по телефону: “Але, на проводе!” а потом, когда там ответят, ты переходишь к делу, так?
– Типа, – ответила она, улыбаясь.
Часть третья:
Stairway to Heaven
Глава 31
Стоило мне оборвать отношения с газетой и со всеми ее смежниками, как жизнь начала налаживаться. Меня даже полюбила девушка моей мечты. У Лизы были страсть и опыт, о природе которых лучше было не думать. Наташа была нежна и, кажется, получала все удовольствие от того, что ее нежность была обращена на меня. Она заставляла меня, не нарочно конечно, обращать на это внимание и чувствовать себя обязанным ей. Перед тем, как скользнуть в постель, она подходила на минутку к небольшой овальной иконке Богородицы в медном окладе, которую она устроила на подоконнике, и я слышал в ее шепоте свое имя. Эта молитва была похожа на быстрый разговор с дальними родственниками, которым она отдавала дань вежливого внимания, но на чью помощь в случае надобности могла положиться. Перекрестившись, она забиралась в постель, прижимаясь ко мне всем телом, словно для того, чтобы слиться со мной, стать одним целым.
Один раз я столкнулся на Садовой с Надеждой Григорьевной. Я поймал себя на постыдной попытке отвести взгляд в сторону, сделать вид, что я ее не заметил.
– Митя, ну что вы, не бойтесь, я же вам только добра желаю! – остановила она меня, явно поняв мое намерение.
Я не знал, что отвечать, а она, взяв меня за руку и щурясь на солнце, говорила:
– Митя, я же вас не осуждаю. Сейчас время такое, я все понимаю. Когда поженитесь – тогда и поженитесь. Вы только не бросайте ее, ладно? А то будет, как я – всю жизнь одна маяться. А если еще с ребенком? Это такая, я вам скажу, сиротская доля, что и врагу не пожелаешь, вы меня понимаете?
– Ну, что вы, Надежда Григорьевна, – промямлил я. – Конечно, я все понимаю.
– И вы не стесняйтесь меня, – продолжила она. – Вы мне всегда нравились, Митя. Так что заходите ко мне когда-никогда. Я не считаю, что вы ее у меня отобрали, просто совсем одной не хочется оставаться. Хорошо?
Я кивнул.
– Ну, будьте здоровы, – добавила она и, пожав мне руку, пошла дальше.
Глядя ей вслед, я подумал, как она не подходила по внешним параметрам наташиному папаше: маленькая, сухая, невзрачная, с какой-то потертой кошелкой через руку. Что он мог в ней найти? Или в молодости она была другой? Или он был другой? А может быть, просто с голодухи набросился, а потом очухался?
Когда я уволился, у меня было около 200 рублей. Когда Наташа стала оставаться у меня, я начал ходить на базар, где внезапно обнаружил, что стоимость продуктов растет просто от недели к неделе. Я стал платить за билеты на концерты, на которые раньше проходил со служебного входа. Через две недели у меня осталось 50 рублей. Я продал Климовецкому за 40 рублей T.Rex – Electric Warrior, который он давно просил у меня. Придя за диском, он сразу попросил поставить ему Bang a Gong. Песня прозвучала отлично, но следующую дорожку я уже слушать не мог и сделал совсем тихо, остерегаясь, что Миша разочаруется в пластинке. Этого, к счастью, не произошло. Он ушел от меня счастливый, прижимая к себе свое сокровище. Оставшись один, я стал перебирать диски, прикидывая, какие еще могу продать, перед тем, как найду новую работу. Но идти на сходку не хотелось. По словам Миши, последний раз она собралась где-то на поселке Таирова, где ее разбомбили уже не менты с дружинниками, а какие-то местные бандюки, явившиеся туда, как утверждал Миша, с “волыной”. Как я понял, у них был обрез. Не исключаю, что это был кто-то из вошедших во вкус пэтэушников, набравшихся опыта, злости и аппетита во время предыдущих, санкционированных комсомольцами, облав. Мне оставалось только обзванивать знакомых дискоболов. Мой план прожить спокойно хотя бы месяц трещал по швам. Я был готов взяться за что угодно, только чтобы в один прекрасный день не сказать Наташе, что у меня кончились деньги. И в то же время какая-то необъяснимая сила удерживала меня от того, чтобы устраиваться на работу грузчиком.
Когда Наташа уходила на работу, я стал ездить на Плиты. Народу было немного. Студенты уже вернулись на занятия, курортники разъехались. Сперва я не узнал окликнувшего меня научного сотрудника, который наставил рога Наташиному папаше. Он был в очень узких красных плавках “Спидо” и в узких черных очках.
– Дмитрий? – он, кажется, не был уверен, что запомнил, как меня зовут.
– Анатолий? – я тоже не был уверен, что помню его имя, но, судя по всему, ни он, ни я не ошиблись. Я поднялся со своего полотенца, и мы обменялись рукопожатием. Рука у него была большая и крепкая. Он вообще был крепко сбит, мышцы рельефно очерчены, как у человека, с детства занимающегося спортом.
– Ну, как там баланс общества? – спросил я.
– Партийную прессу можно считать зеркальцем у губ политической системы. Если вы еще пишете, значит, кто-то эту музыку заказывает.
– Уже не пишу!
– Вот как! А почему?
– Уволился.
– А по какой причине, если не секрет?
– Долгая история. Решил жить не по лжи.
– Это похвально. А чем заниматься планируете?
Я пожал плечами.
– Если честно, то просто не знаю. Прожигаю остатки сбережений, но открыт для любых предложений.
– Слушай, идем сядем на мою подстилку, – он перешел на ты. – Может быть, нам с тобой будет по пути.
На его подстилке нимфа в сомбреро со свернутыми по бокам полями и в больших солнцезащитных очках читала книгу. Когда он представил нас – Вика – Митя, – она молча кивнула и продолжила чтение.
– Слушай, я тебе, кажется, говорил, у меня кооператив, – он закурил и отмахнул дым от лица. – Шьем джинсы для народов Зауралья. На нас работает группа швейников. Они все – надомники. Кто-то должен собирать продукцию и свозить в одно место. И не просто собирать. Нужно на месте проверять качество работы, отбраковывать халтуру. Назовем этого человека инспектором и кассиром в одном лице. Он работает с водителем. Проверил продукцию, рассчитался, вручил портному новую порцию материала, поехал к следующему. В конце дня все это барахло надо отвезти на склад. Есть вакансия.
– А какая зарплата?
– Зарплата зависит от выработки. Чем больше точек ты успеваешь объехать, тем больше ты получаешь в конце смены.
– Ну, а сейчас на что я могу рассчитывать?
– Опытный мастер делает десять единиц в день. Ты получаешь 25 копеек с каждой.
Это прозвучало ужасно.
– Можно будет сказать, что я работаю на копейки.
– Ну, давай подсчитаем. Допустим, у тебя десять точек по городу. В каждой ты собираешь 10 пар, итого – 100 пар. 100 пар это 25 рублей. За пятидневку 125 рублей. За месяц – 600. Допустим, на браке ты потеряешь сотку, все равно у тебя останется полштуки. Сколько ты получал в газете?
– Двести, – соврал я.
– Так где ты получал копейки?
Считал он, конечно, лучше меня.
– Почему я? На эту работу ты можешь найти кого угодно.
– Это так. И я думаю, чем дальше в лес, тем длинней будет очередь. Но, когда речь идет бабках, желательно работать с людьми, которым ты доверяешь. Это – раз. Два – не хочется работать со жлобами. Ну, так по рукам?
– Какие у тебя есть основания доверять мне? – спросил я. – Ты меня не знаешь.
– Интуиция.
– Ну, давай попробуем.
Он подвинул к себе сложенные на подстилке джинсы, это были голубые “Ли Купер”, достал из заднего кармана толстый бумажник, извлек из него два фиолетовых четвертака и положил передо мной.
– Это – аванс.
Кооператив занимал подвал в пятиэтажке на улице Терешковой. В комнате, которая когда-то была красным уголком ЖЭКа – на двери еще оставалась красная с бронзовыми буквами табличка, – собирались сотрудники Анатолия. Они это место называли Базой. Моим инструктором стал высокий, худой и очень рыжий парень – Марик. Он работал последние дни на маршруте, который Толик решил передать мне. Мы должны были провести это время вместе, чтобы я познакомился с мастерами и вник в работу.
