Арнольд Каштанов - Хакер Астарты

Или их опровергли? Но опровергнуть их нельзя так же, как нельзя доказать: никто никогда уже не узнает, что происходило семьдесят тысяч лет назад, можно лишь предполагать на основании некоторых косвенных данных. Мне кажется вполне достаточным соображение, что если предки человека жили в ритуальных иерархиях, то их внутривидовая агрессивность по Конраду Лоренцу должна была принимать форму стремления к доминированию, это положение дел сохраняется и по сей день, и поскольку стремление к доминированию осуществляется теми же способами, что любой другой вид агрессивности (петухи клюют, собаки кусают), то по нашему сегодняшнему стремлению кричать и говорить мы можем судить о предках человека. Возможно, я неправ. То есть Поршнев не прав. Но ведь уважаемый профессор просто никогда не слышал о Поршневе, уже сравнивавшим скелеты и гортани.

Если это так и если, как он сказал, исследователи не могут объяснить свое открытие, почему же простая идея Поршнева не пришла в голову кому-нибудь еще?

Может быть, и приходила, додумался я. Но уже началось другое время, восьмидесятые, девяностые, новый век. Кому-нибудь пришла — он, может быть, удовлетворенно хмыкнул, но публиковать не стал и выбросил из головы. Если принять приемлемые идеи Валлона и Поршнева, это потребует — страшно подумать — уточнения терминологии десятков наук. Ну что такое агрессивность? У каждой науки своя терминология. Юрист, психолог, физиолог, химик и социолог никогда не сговорятся друг с другом в определении слова агрессивность. Даже психологи между собой не договорятся. Но если не выработать общую терминологию, невозможна научная дискуссия. Куда проще создать в междисциплинарном пространстве новую науку и снимать урожай с собственного участка. Социобиология, социальная антропология, сравнительная археология и сравнительная антропология, никто никому не мешает, никаких дискуссий не требуется, мир поделен на территории, как это описывал у животных Конрад Лоренц. Может быть, и сексология уже разделилась на десяток наук. Если еще нет, то к тому идет.

Я всегда робел перед учеными, перед их уверенностью в себе, перед доброжелательной и снисходительной усмешкой, когда я воодушевлялся вычитанными из книг чужими мыслями. Они пожимали плечами: может быть, может быть, почему бы и нет… Или смеялись в лицо: ну сами посудите, вы же умный человек, ну опыляемые цветы красные и платья женщин красные, так что, мы произошли от растений? а животные не произошли от растений? почему же волки не красные в горошек и не желтые в полоску, а серые? У них, между прочим, есть лицевая ориентация, как у нас, но они находят друг друга по запаху, у них релизеры, настроенные на запах, а не на цвет. Между прочим, у человека уже обнаружены релизеры запахов. Да, представьте себе, мы влюбляемся, не подозревая, что, как звери, приговорены к избирательности этими самыми релизерами. Очень интересные работы сегодня ведутся, уйма публикаций — женщины и мужчины ищут спутника жизни по запаху, хе-хе, вот так-то, дорогой…

Кто я такой, чтобы спорить? Я и сам знаю, что все будет так, как они говорят. Своя рука владыка. Химики тончайшим анализом выделят компоненты, ради чистоты эксперимента изобретательно исключат все возможные ошибки и непредусмотренные влияния, компьютеры обработают богатый статистический материал, и будет «утечка информации» в глянцевые журналы, в желтую прессу, а то и в программу «Новостей» на каком-нибудь телеканале: «Ученые такого-то университета открыли тайну любви». Еще и таблетки создадут. Они этим гордятся.

Ну не то чтобы гордятся, им, в общем, все равно, но они завоевали себе право с легкой душой отмахиваться от науки, которая ищет истину. Хватит уже, говорят они, любой школьник может создавать теории, которые нельзя проверить, они давно оставили это, они — прагматики. Я сам слышал по телевизору, что ученые Хайфы открыли ген альтруизма. Они что, узнали каким-нибудь образом, что такое альтруизм и эгоизм? Конечно же нет, философия и психология наверняка их не интересовали, они были генетиками, изучили какой-нибудь ген, влияющий на психические установки, пригласили психологов с ближайшей кафедры, те, скорее всего, наспех составили какие-нибудь опросники, провели анкетирование…

Я впал в уныние. Кого заинтересует неизвестный Локтев, если наука прошла мимо авторитетных и знаменитых Валлона и Поршнева? Даже великий Лоренц, получивший Нобелевскую премию через два года после смерти Поршнева, видимо, ничего о нем не знал. Если знал бы, не написал, что внутривидовая агрессивность проявляется в конкуренции, накопительстве и войнах. Впрочем, за внутривидовую агрессивность и ему досталось, и Нобелевская премия не помогла: «Такие этнологи (имелись в виду, конечно, этологи), как Конрад Лоренц, доводили презрение к человеку до того, что приписывали ему — единственному среди всех животных — весьма относительное понятие о запрете, повелевающем не убивать себе подобных. В недрах самой социобиологии эти утверждения были оспорены такими учеными, как Э. О. Вильсон». Не кто-нибудь написал, а известный ученый и гуманист, властелин дум 80-х Мирчи Элиаде.

Их легко было разбить каждого по одиночке. Книга Валлона была, скорее всего, заблуждением в части ритуальных танцев, Конрад Лоренц ошибся с проявлениями внутривидовой агрессивности, Поршнев едва ли разбирался в тонкостях рефлекторного подражания и мог не придавать ему значения, мог неточно указать возраст той или другой археологической находки, ведь он был хоть и историком, но не археологом. Только вместе, влияя друг на друга, исправляя друг друга, их идеи были способны защитить себя. Они — Валлон, Поршнев, Лоренц и Локтев — должны были встретиться, уединиться, чтобы не мешали умные коллеги, сесть в удобных креслах перед журнальным столиком с пепельницей или за накрытым столом в ресторане и поговорить друг с другом. Приезжал же отец кибернетики Норберт Винер в Россию, чтобы поговорить с биологом Петром Кузьмичом Анохиным, открывшим в живых системах обратную связь. И разговор получился, Винер перенес понятие обратной связи в свою кибернетику, само выражение вошло в европейские и русский языки, сегодня без него ни ракета не взлетит, ни кофемолку не продашь. А наука… Тот же Конрад Лоренц взял идею обратной связи у Винера, чтобы использовать в биологии, не подозревая о том, что она там и родилась.

Они все могли встретиться, эти хакеры, взламывающие коды природы, они жили в одно время и не так уж далеко друг от друга. Шла Вторая мировая война. Конрада Лоренца, заведующего кафедрой в Кенигсбергском университете (той, которой когда-то заведовал Кант), мобилизовали в действующую армию как врача. Он попал в плен на Восточном фронте. Кто-то из советского начальства дал ему возможность работать в плену, писать и сохранить написанное. Валлон в это время скрывался от гестапо в Париже. Кончилась война, все вернулись к своей работе, все оказались на виду, Валлон вошел министром в правительство де Голля, почему бы им было не встретиться? Их интересовали близкие вопросы, они все принадлежали к поколению, в котором размышления о смысле жизни не казались смешными.

Наука стала другой. Ну и что, что американские ученые, обнаружив опускание гортани, оказались в тупике? Они нормально чувствуют себя в своем тупике. И если ты явишься к ним с Поршневым, они не будут потрясены. Как бы не так. В лучшем случае пожмут плечами: может быть, может быть… Точность определения возраста черепа — и та их интересует больше, потому что это наука, а Поршнев предлагает рассуждения.

Кончилась целая эпоха, длившаяся столетия или тысячелетия. Локтев, Валлон, Поршнев, Конрад Лоренц, как все психологи, биологи, математики, философы, поэты, физики, писатели и религиозные мыслители вплоть до пятидесятых, или шестидесятых, или даже семидесятых годов двадцатого века искали некий объясняющий порядок. Как Ньютон, как Коперник, искали божественный закон, чтобы цепочка причин и следствий прослеживалась до доступного конца. Локтев писал, что в любом хаосе должен содержаться некий еще неизвестный, неопределенный, может быть, даже неосуществимый, но пытающийся осуществиться порядок. Он верил в него, как простые люди верят в судьбу, гороскопы, предчувствия и амулеты. Все, что он писал, было его поиском. То, что на языке эксперта Сергея Павловича было невменяемостью, Локтев видел как вменяемость высшую: человеком управляла некая сила, у которой была своя цель, осознать эти силу и значило быть вменяемым.

Это время вернется не скоро. Любой вопрос, выходящий за рамки узкой специализации, стал восприниматься, как дурной тон. Общие идеи вызывают раздражение, как претензия. Чтобы создать атомную бомбу, электронику, лазеры и прочие чудеса, Эйнштейн и ему подобные не нужны. А что дали диссиденты, все их статьи и жертвы? Они ни на волос не поколебали систему, но система рухнула, когда Рейган предложил непосильную ей гонку вооружений. Любая идея устаревает очень быстро. И Коперник устарел, и Ньютон устарел, и ваш Поршнев, скажут мне, устареет очень быстро, а может быть, устарел уже.