Ричард Йейтс - Влюбленные лжецы
Почти до самого утра он сидел в своей холодной, сырой спальне и пил, прислушиваясь к шуму прибоя, вдыхая плесень столетнего матраца и теша себя мыслью, что он, в конце концов, действительно склонен к саморазрушению. Спасло же его и позволило наконец улечься и укутаться в сон лишь сознание того факта, что толпы ханжей в свое время вешали этот мрачный, внушающий ужас ярлык и на Ф. Скотта Фицджеральда.
Салли позвонила через три дня и спросила, сдержанно и с недоверием в голосе:
— Ты еще сердишься на меня?
Он заверил ее, что нет, и при этом правая его рука цеплялась за телефонную трубку, как за жизнь, а левая широкими бестолковыми жестами словно бы подтверждала искренность его слов.
— Я рада, — сказала она. — Прости меня, Джек. Пожалуйста. Я знаю, что слишком много пью и все такое. Мне было очень плохо, когда ты ушел, и я дико по тебе скучала. Слушай: ты сможешь подъехать вечером и встретиться со мной в «Беверли Уилшире»? Знаешь, да? Там, где мы в первый раз с тобой выпивали? Теперь уже и не помню, когда это было.
Всю дорогу до этого достопамятного бара он строил прочувствованные планы примирения, которое позволило бы им вновь ощутить себя молодыми и сильными. Если бы ей удалось взять короткий отпуск, они могли бы съездить куда-нибудь вместе — в Сан-Франциско, а то и в Мексику. Или еще вариант: он мог бы выехать из этого проклятого пляжного домика и подыскать в городе что-нибудь получше, чтобы пожить там с ней.
Но чуть ли не в тот же миг, когда она уселась с ним рядом и они, как в первый раз, крепко взялись за руки поверх столика, ему стало ясно, что у Салли совсем другие планы.
— Джилл меня бесит, — начала она. — Я вне себя от ярости. Одна нелепость за другой. Начать хотя бы с того, что пошли мы вчера в парикмахерскую — мы всегда ходим туда вдвоем, — и по дороге домой она сообщает, что нам не следует больше никуда ходить вместе. Я спросила: «Что ты имеешь в виду? О чем ты вообще говоришь, Джилл?» А она в ответ: «Люди могут подумать, что мы лесбиянки». Меня чуть наизнанку не вывернуло, можешь мне поверить. Наизнанку… А вчера она звонит Ральфу и просит этим своим низким, порочным голосом, чтобы он сегодня вечером пригласил к нам на обед Клиффа Майерса. Как тебе это нравится? Я ей говорю: «Джилл, это бестактно. Через месяц-другой это можно было бы расценить как знак внимания, но ведь у человека жена умерла всего два дня назад! Неужели ты не понимаешь, насколько это бестактно?» А она в ответ: «Мне плевать, что бестактно». И дальше: «Я должна с ним встретиться. После всего, что я о нем слышала, не могу противиться его обаянию…» Дальше — больше, Джек. Видишь ли, у Вуди Старра есть эта жалкая квартирка при студии. Там он обретался, пока не переехал к Джилл. Мне кажется, это противозаконно, думаю, что есть муниципальное постановление, запрещающее коммерсантам ночевать в своих магазинах. Вуди иногда берет туда Кикера: они сбегают из дома на ночку-другую, готовят завтрак вместе — это у них вроде пикника. Так вот: они там живут уже пару дней, а сегодня Джилл звонит мне в офис и говорит с этим своим жутким, как у шестнадцатилетней девчонки, хихиканьем: «Представляешь: я только что уломала Вуди придержать Кикера в студии еще на одну ночь. Ловко, правда?» Я спрашиваю: «Что ты имеешь в виду?» А она: «Не прикидывайся дурочкой, Салли. Зачем они мне здесь? Чтобы все испортить, когда приедет Клифф Майерс?» Я говорю: «А почему, Джилл, ты так уверена, что он вообще приедет?» А она: «Разве я не говорила? Ральф звонил сегодня утром и подтвердил. Он привезет Клиффа Майерса в шесть часов».
— Вот как.
— Послушай, Джек. Тебе, конечно, дико будет смотреть, как она пытается соблазнить этого бедолагу, но не мог бы… не мог бы ты поехать туда со мной? Я не хочу сидеть там одна.
— А зачем вообще обрекать себя на такие испытания? Мы можем найти себе комнату, да хоть у меня побыть, если захочешь.
— И не иметь возможности надеть чистую одежду утром? Идти на работу в том же ужасном платье? Нет уж, спасибо.
— Глупости, Салли. Забеги быстренько домой, возьми одежду и возвращайся. А потом мы…
— Слушай, Джек. Если ты не хочешь со мной ехать, тебя никто не заставляет, но я все-таки поеду. Может, там и тошнотворная обстановка, вырожденческая, как ты считаешь, но это мой дом.
— Да прекрати ты талдычить одно и то же! Какой это, на хуй, дом? Этот гребаный зверинец никому не может быть домом!
Она посмотрела на него с обидой, подчеркнуто серьезно, как человек, чьи религиозные чувства только что подвергли осмеянию, и тихо сказала:
— У меня нет другого дома, Джек.
— Да насрать на него двадцать раз!
Несколько человек за соседними столиками тут же испуганно воззрились на них.
— Я хочу сказать: ну и черт с ним, Салли! — продолжал он, пытаясь, правда без особого успеха, говорить тише. — Если тебе доставляет извращенное удовольствие наблюдать, откинувшись на спинку кресла, как эта блядина Джилл Джарвис заполняет твою жизнь развратом, то тебе не ко мне, а к какому-нибудь сраному психоаналитику!
— Сэр, — сказал официант, стоявший где-то у его локтя. — Я вынужден попросить вас говорить тише и следить за выражениями. Вас очень хорошо слышно.
— Не беспокойтесь, — сказала Салли официанту. — Мы уже уходим.
Пока они выходили из ресторана, Джек разрывался между двумя желаниями: то ли разораться еще сильнее, то ли униженно извиняться, что вообще позволил себе эти вопли. Он шел торжественным шагом, опустив голову, и молчал.
— Ну что ж, — сказала она, когда они дошли под ослепительным полуденным солнцем до ее автомобиля, — ты показал себя во всей красе, верно? Устроил незабываемое представление. Как я теперь снова пойду в этот бар? Как мне избежать насмешливых взглядов официантов и посетителей?
— Зато сможешь описать все это в мемуарах.
— Да, материала для мемуаров у меня будет в избытке. К шестидесяти годам можно будет зачитаться! Слушай, Джек, ты едешь со мной или остаешься?
— Я поеду за тобой, — сказал он и, пока шел к своей машине, недоумевал, почему у него не хватило сил сказать: «Остаюсь».
Потом он ехал за ней вдоль шеренги стройных пальм на первом плавном подъеме к Беверли-Хиллз, и, когда они свернули на большую подъездную аллею у дома Джилл, там уже стояли два автомобиля гостей. Салли хлопнула дверью своей машины чуть громче, чем нужно, и стояла, поджидая его, чтобы произнести шутливую речь, которую подготовила и отрепетировала за то короткое время, что они ехали.
— Что бы там ни было, нам будет, наверное, интересно. Ведь любая женщина должна мечтать о знакомстве с таким человеком, как Клифф Майерс. Он молод, богат, принят повсюду и к тому же свободен. Не правда ли, будет смешно, если я уведу его у Джилл еще до того, как она положит на него лапу?
— Да ладно тебе, Салли.
— А что «да ладно»-то? Тебе-то что? Думаешь, у тебя все схвачено?
Они прошли наверх, на террасу рядом с бассейном, и приближались к застекленным дверям «логова».
— Я хочу сказать, что через месяц ты отсюда свалишь, а мне что прикажешь делать? Сидеть за вязанием и смотреть, как все более-менее приличные мужики проходят мимо?
— Салли и Джек! — торжественно провозгласила Джилл с кожаного дивана. — Хочу представить вам Клиффа Майерса.
И Клифф Майерс, сидевший рядом с ней, поднялся, чтобы поздороваться. Это был высокий и плотный человек в мятом костюме; коротко подстриженные волосы торчали светлыми щетинками, что делало его похожим на большого мальчика с грубыми чертами лица. Салли подошла первой, выразив свои соболезнования по поводу постигшей его утраты. Джек надеялся, что непроницаемая серьезность, с какой он пожал Майерсу руку, донесет до гостя примерно те же чувства.
— Я только что рассказывал Джилл, — сообщил Клифф Майерс, когда они расселись, — что все стараются выразить мне соболезнования. Пришел вчера в офис — и две секретарши начали плакать, ну и так далее. Сегодня пошел с клиентом пообедать, и метрдотель чуть было не разрыдался, да и официант тоже. Забавная это штука — принимать соболезнования. Жаль, их в банк не положишь. Продлится это, наверное, недолго, так что надо пользоваться, пока есть возможность, да? Послушайте, Джилл, не возражаете, если я налью себе еще немного «Гранд-дэд»?[26]
Она велела ему сидеть на месте и сама налила и подала ему виски, превратив это в небольшую церемонию самоотверженного восхищения гостем. Она ждала, когда он сделает первый глоток, чтобы убедиться, что ему понравилось.
Пошатываясь, словно на резиновых ногах, в комнату вошел Ральф; он комически преувеличивал тяжесть прижатых к груди дров.
— Знаешь, я как будто вернулся в былые времена. Понимаешь, Клифф, я работал на Джилл по полной, когда жил здесь, — объяснил он, садясь на корточки и аккуратно складывая дрова у камина. — Чтобы отработать плату за постой. И, клянусь Всевышним, ты представить себе не можешь, сколько в этом доме работы.
