Валерий Ламзов - Золотое сечение Иуды
– Кто это? – спросил Костя, показывая на фотографию.
– Это мать в юности с друзьями, – ответил отец.
Мария Иосифовна стояла в дверном проеме и слушала россказни мужа. Когда речь зашла о фотографии, она быстренько попросила всех идти к столу на чай с тортом.
– Вот ушел на пенсию, – ворчала мать, – дурью начал мучиться. То ключики собирает, то рамки для фотографий на стены развешивает. Одним словом, от безделья страдает ваш отец.
После чаепития Костя обнял мать и увлек в отцовский кабинет:
– Мама, кто на этой фотографии?
Мария Иосифовна не в силах устоять, опустилась на диван.
– Вот эта справа, с косичками, буду я. Мне здесь тринадцать лет. Рядом моя сестра Полина. Она умерла. А посередине – наш сосед по коммуналке Сережа Вальдман.
– Странно, мама.
– Что странно? Что странного-то, Костик? – испуганно спросила мать.
– Я эту фотографию уже где-то видел.
– Где мог ты видеть эту фотографию? Дома ты ее и видел. Второй такой нет.
Костя вспомнил, что такую же фотографию он видел в загородном доме Сергея Арнольдовича, только в богатой рамке. Он тогда сказал, что это его подружки со двора на Садово-Каретной, где он жил в детстве. Костя увидел в этой фотографии зловещий знак и испугался собственных мыслей. «Здесь есть какая-то очень важная тайна, которую я должен знать». Он взял мать под руку, отвел ее к гостям к столу, где кипела беседа, подогретая вином, периодически слышались взрывы хохота и раскатистые крики. До Кости никому не было дела. Он попрощался с матерью и незаметно удалился, пообещав завтра вечером заехать. На душе у Марии Иосифовны было тревожно: «Неужели узнал? Неужели догадался?»
На следующий день Костик, как и обещал, приехал к родителям. По их лицам он понял, что его ждали. На столе лежала снятая фотография. Отец был белый от волнения, мать сидела в фартуке с красными от бессонной ночи и слез глазами.
– Видать, хорошо вчера погуляли? – попытался пошутить Костя.
– Гуляли весело, – отозвался отец, – только вот похмелье горькое. Садись.
Они сидели втроем за столом в большой комнате и не знали, с чего начать, понимая, что сегодня должно произойти что-то, что изменит их жизнь навсегда.
– Может, чаю? – предложила Мария Иосифовна.
Мужчины отказались.
– Ну что ж, – сказала мать, – видимо, время настало рассказать правду. Я все тянула, тянула с этим. Потом подумала, что знать правду ни к чему. Не всегда это приносит пользу. Но, видимо, ошибалась. Бог, он все видит, надо отвечать за содеянное.
– Мама, – успокоил ее Костя, – что ты причитаешь? Говори по существу, что случилось? Ничего смертельного здесь нет. Я правильно понимаю?
– Не знаю, – отвечала мать. – Не знаю. Но слушай, сын мой, что мы с отцом должны тебе рассказать.
– Я готов вас слушать, – улыбаясь, ответил Костя, весь дрожа от нетерпения.
– Эту фотографию я хотела давно выбросить, но никак рука не поднималась, потому что на ней, кроме меня, есть моя сестра. Она – твоя настоящая мать, Полина, которая умерла при твоих родах. Ей здесь, как и мне, тринадцать, мы же двойняшки. И этот мальчик с палкой, он – твой настоящий отец.
– Как? – вырвалось у Кости.
– Да-да, – продолжала мать. – Это все будет потом. Просто пока, вот на этой фотографии, мы – дети, соседи по коммуналке. А этот мальчик, Сергей Вальдман, наш защитник.
– Так что же это получается? – возмутился Константин. – У меня нет настоящих родителей? Вы шутите, мама, отец?
– Костя успокойся. Мы твои родители.
– Я это знаю, – перебил ее Костя. – Но вы пытаетесь доказать мне обратное. Я что, такой плохой сын? Или мне можно заявлять такое?
– Да что ты, Костик, – Мария Иосифовна подошла к сыну, обняла его за голову, – прости нас с отцом за то, что не рассказали тебе правду.
И Мария Иосифовна рассказала сыну жуткую историю о том, как повзрослевшие Сергей и Полина полюбили друг друга, как дедушку перевели в Ленинград, как туда приехал Сергей перед армией, как умерла Полина при родах, как через год не стало бабушки и вскоре умер дедушка, и как она осталась одна с племянником на руках, не имея ни родных, ни близких, как покончить хотела с собой, и как ее увидел стоящую с ребенком на мосту таксист Матвей Кузьмич и буквально поймал за руку ее с ребенком, и как они поженились и усыновили Костика, и как потом появились брат и сестренка. Мать рассказывала, и все трое плакали, обнимая и целуя друг друга мокрыми от слез губами. Отец принес бутылку водки, разлил ее по стаканам. Выпили, и стало легче. Решили никому из родных об этом не рассказывать.
Константин Матвеевич ехал домой сам не свой. Он не рассказал родителям, где видел эту фотографию. Он не сомневался, что Сергей Арнольдович – его биологический отец. Однако было одно обстоятельство – фамилия Вальдман.
Через некоторое время через архив Константин выяснил, что перед службой в армии Сергей Арнольдович взял фамилию и отчество своего родного отца, Ванина Арнольда Григорьевича. Все встало на свои места.
«Ну что ж, – думал Костя, – за все в этой жизни надо платить. Ты, папочка, бросил мою мать, можно сказать, убил ее. Из-за тебя сгинули мои дед и бабка. Я вправе потребовать от тебя выкуп. Я – прямой твой наследник. Узнай об этом, ты не то чтобы мне наследство дашь, ты с лица земли сотрешь своего собственного сына. Уж я-то твои приемчики знаю. Тебя, папуля, надо убирать, а потом и всю твою семейку. Но начнем с тебя, а затем объявим, кто мы такие есть на самом деле. Кто поверит, что отец не знал, что его первый вице-президент – не его сын. Никто. Конечно, я его сын. Просто скрывал от молодой жены, и это нормально, и всем понятно. Надо только ждать момент и не спеша все делать аккуратно, продуманно. Надо заранее очень хорошо подготовиться. Но без Трешкина мне эту задачу не решить».
Он позвонил из машины Владимиру Яковлевичу и направился в условленную кафешку на встречу подальше от чужих глаз.
Трешкин был крайне удивлен тем, что Костя решил завалить шефа. Но в целом одобрил, ибо это было в интересах их общего дела. Владимир Яковлевич предупредил, что он ничего не слышал и ничего не знает, и что Константину позвонят нужные люди и назначат встречу для обсуждения деталей. Естественно, что о вновь открывшихся обстоятельствах Костя своему партнеру не сказал ни слова. А через месяц прозвучал этот злосчастный выстрел.
Ванин сидел в своем кабинете, он только что отпустил Скворцова. «Как все-таки мне повезло, – думал он, – что я взял из министерства к себе этого паренька. Можно сказать, воспитал и вырастил по образу и подобию своему».
– Да, уж. Что есть, то есть, – услышал он знакомый голос Иуды из Кариот.
– А ты что имеешь мне сказать что-то против? – возразил ему Сергей Арнольдович.
– Нет, я просто вспомнил слова учителя своего Иисуса Христа, когда говорил он нам: «Имея очи не видите, имея уши не слышите».
– О чем это ты, Иуда?
– Да так, о своем, – рассмеялся он. – Река жизни все расставит на свои места.
– Ты, я смотрю, сегодня философски настроен, Иуда. К чему это?
– Да так, – ответил Иуда из Кариот. – Сегодня суббота, самое время пообщаться с Господом. Вот я с утра и общаюсь.
– И что же он тебе говорил сегодня с утра? – полюбопытствовал Ванин.
– «Помни день субботний, чтобы светить его. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой, суббота, – Господу».
– Ну это конечно. А что еще он тебе говорил?
– «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлить дни свои на земле».
– А что еще? – не унимался Сергей Арнольдович.
– «Не желай дома ближнего твоего. Не желай жены ближнего твоего. Ни раба его. Ни рабыни его. Ни вола его, ни осла его. Ничего, что у ближнего твоего».
– Не нравишься ты мне сегодня, брат Иуда. Что случилось, скажи правду?
– Что говорить? – отвечал Иуда. – Я сам себе не нравлюсь. Что-то у нас с тобой, брат мой, Сергей, не ладится. Чувствую запах серы.
– Ты о чем это?
– Я говорю о сатане.
– Откуда здесь сатана? Ты что, спятил?
Иуда рассмеялся:
– Раз есть Бог, значит, есть и сатана. Где Бога мало, там сатана всегда отыщет себе местечко.
– Так ты что считаешь, что у меня здесь Бога мало?
– Говорить о Боге – одно, верить – совсем другое. «Не произноси имени Бога твоего напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя его напрасно». Понял?
– Я погляжу, ты сегодня слишком набожный. Но, видимо, у тебя есть на это какая-то причина? – ответил ему Ванин. – У меня к тебе вот какой вопрос будет, давно хочу тебя спросить.
