Дмитрий Тростников - Знаменитость
Но голос! Такой противный тоненький фальцет встречается в лучшем случае один на тысячу человек. Поэтому, еще не разглядев его, я уже знал, что это тот самый здоровенный капитан, разжалованный в милицию из тюремной охраны, который летом не стал сажать Алешу Козырного, попавшегося на подпольном концерте.
— Здрассьте, Пал Палыч! Какими судьбами вы здесь? Вы же в Ленинграде командовали отделением милиции? — заторопился я, делая шаг поближе к свету, опасаясь, что чудаковатый капитан может меня не разглядеть и не узнать.
Здоровенный капитан — а это действительно был — он смерил меня подозрительным взглядом. Я прикусил язык. От того, что он меня узнает, могло стать только хуже. После того сомнительного розыгрыша, который я ведь тогда устроил в его отделении.
— Погоди пока оформлять, — распорядился капитан. — Мне с этим субчиком еще по душам поговорить надо. Воспитательную работу провести.
Один из сержантов, выходя из кабинета, смерил меня откровенно злым взглядом. Похоже, и здесь, в тьмутаракани Великих Лук подчиненные уже не жаловали своего начальника.
— Ну, рассказывай, почему не можешь доехать до Ленинграда? И где твой друг — Алеша Козырный? Садись, рассказывай…
Я плюхнулся на стул и принялся рассказывать ему все по порядку. Начиная с Одессы. И еще раньше. Как мы пытались записать альбом. Как сбежали от бандитов на юг. Как я украл нож у Беса. Как отстали от поезда.
Не знаю, что случилось в том милицейском кабинете, но меня невозможно было остановить. Наверное, это называется чистосердечным признанием? Короче, раскололся, как ореховая скорлупа. Словно чудаковатый капитан был моей мамочкой, которой можно вывалить все.
Я опомнился, только когда понял, что уже рассказываю, как мы пели в электричках и как уже здесь я отдал Алеше последний рубль. Тут мне стало стыдно. Но, в общем-то, и рассказывать дальше было нечего.
— Так ты думаешь, что Алеша тебя кинул? — поинтересовался Пал Палыч. — Что-то я не верю. Он, по-моему, не подлец…
— Это пока он трезвый. А как только напьется… — возразил я. — Я три часа на вокзале прождал.
Капитан зычно скомандовал. Перед ним появились все те же два сержанта. Которым он велел тщательно осмотреть вокзал и окрестности. Найти «тощего и сутулого», вероятно, очень пьяного, будет называть себя певцом или артистом. Может петь перед какой-нибудь компанией. А от меня потребовал описать — во что был одет Алеша. И сержанты удалились. Даже их спины выражали крайнее недовольство чудачествами своего командира.
— Пал Палыч, как же вы здесь-то оказались?.. — спросил я в наступившей паузе.
— Перевели, по вашей милости! — заявил капитан. — После той истории с Алешей Козырным, кто-то из моих подчиненных в прокуратуру настучал. И за проявленную политическую близорукость, как недостойного командовать отделением в колыбели революции — городе-герое Ленинграде, перевели командовать вытрезвителем сюда — в Великие Луки, — выпалил он заученной скороговоркой.
Мне стало неловко.
— И вообще-то вопросы здесь задаю я, — напомнил капитан.
А по лестнице сверху уже загромыхали сапоги.
— Вот, товарищ капитан. Задержали поблизости. Тощий, худой, подозрительный. Рядом с вокзалом ошивался, — с порога доложил один из сержантов. — Только он того… Трезвый в общем.
— Можно? — дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Алеши. — Сережка! — радостно воскликнул он. — А я тебе билет на поезд купил, ищу везде, а тебя нету!
Алеша радостно шагнул навстречу.
— Вот! Плацкарт, — протянул он сложенную вдвое небольшую бумажку. — Твой поезд уже через час. А я-то по всему вокзалу бегаю!..
Я не без сомнения развернул бумажку. Это действительно был железнодорожный билет на скорый поезд Киев — Ленинград.
— Ты где был так долго? И откуда взял деньги на билет? — все еще не верил я.
— «Стратакастер» продал, — как ни в чем не бывало сообщил Алеша. — Долго ходить пришлось. По подъездам, в квартиры стучался, предлагал. Если бы она целая была, а сломанная-то гитара — кому она нужна? Но нашлись люди — в хорошие руки отдал… Починить ее собираются и играть на семейных торжествах.
— Ты продал свой «Стратакастер»?! — поразился я.
— Ну да! — пожал плечами певец. — Тебе же в Ленинград надо. А как еще денег на билет достать? Сторговался за тридцать пять рублей. Тютелька в тютельку хватило тебе на билет, мне на обувь.
Я посмотрел на Алешины ноги. Они были обуты в домашние тапочки. Новенькие, только что купленные, войлочные шлепанцы без пятки. Такую копеечную обувь раздобыл себе певец.
— А себе билет? — поинтересовался милицейский капитан.
— Да мне не к спеху, как-нибудь доберусь, — махнул рукой Алеша. — Ну, здравствуй, Пал Палыч, дорогой! Какими судьбами тут?
И, глядя, как обнимаются здоровенный капитан и тощий певец, мне вдруг стало жгуче стыдно. Алеша мыкался босиком по лужам, стучался в чужие квартиры, предлагая на продажу самое дорогое — гитару, ради которой он позавчера рисковал жизнью, страшась высоты. Он за бесценок отдал свое единственное сокровище, только чтобы сделать другу сюрприз — купить билет домой! А друг все это время исходил злостью на него и недоверием.
При этом Алеша даже не задумывался, как самому добираться домой. Да и какой у него дом? Что его ждет? Снова рабство, снова блатные песни, зарабатывать деньги бандиту, которого он ненавидит. И вот туда он собирается «добраться как-нибудь» в домашних тапочках. Лишь бы друг смог нормально уехать и дальше жить в достатке и безопасности.
Именно в тот момент я понял, что не хочу жить в достатке и безопасности такой ценой.
— Пал Палыч, где на вокзале сдают билеты? — поинтересовался я.
— Ты что, Сергей! — всполошился Алеша. — Я там такую очередь в кассу выстоял.
— Сдадим этот билет, купим на электричку, доберемся до Гатчины, там запишем концерт у Витьки, как собирались, а потом уже я уеду, — перечислил я. — По-другому не хочу.
— Но ты же на пароход опоздаешь? — втолковывал мне Алеша. — Ты брось, Серега, это уже не шутки!
— Значит, доберусь на Север как-нибудь иначе. На вездеходе или на оленях, — возразил я. — Что-нибудь придумаю. А пока мы в Гатчине, про это же не знает ни одна живая душа, и искать нас там не будет. А как только дело сделаем, я в тот же день уеду…
Алеша переводил растерянный взгляд с меня на милицейского капитана.
— А что? — пожал плечами здоровяк. — Студент дело говорит. Запишете концерт. Мне тоже пленочку подгоните. И вообще, зачем вам ждать электричку до Гатчины?.. Тут всего километров двести. Я вас на «воронке» сейчас туда отвезу. Ночью дороги пустые — мигом домчимся!
И все как-то сразу встало на свои места. Мы сдали билет в кассу возврата. И уже садились в милицейский УАЗик.
— Я тебя, Сергей, сзади посажу. Туда, где задержанных, — предупредил капитан. — В кабине место только для одного человека. Туда Алеша сядет. Я ему в дороге свои новые песни петь буду. Сочинил много. Очень важно, чтобы знающий человек оценил — стоящие песни или так себе.
Алеша немо посмотрел на меня в ужасе от такой перспективы, но безропотно полез в кабину.
— Не нравилось мне в Ленинграде, — вздохнул капитан, запирая меня в зарешеченном отсеке для нарушителей. — Суеты много. То ли дело в Соликамской зоне было! Она от города далеко. Смену сдашь, за ворота выйдешь, а там: красота, простор, воздух…
Кое-как примостившись на коротенькой жесткой лавочке, я еще подумал, что лучше трястись двести километров здесь, чем в кабине, где начальник во всю глотку распевает дурацкие песни своим пронзительным голосом. И, мысленно согласившись с этим, я успокоился и незаметно заснул.
Часть 4. Право голоса
23
Я вышел с пустыми руками уже из третьего подряд магазина радиотехники. Посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого — вроде бы самое начало дня. Но время его уже неумолимо таяло. А только этот единственный день был в моем распоряжении на все дела, которые надо сделать в Ленинграде, куда я тайно выбрался из Гатчины. Там, в квартире Витьки Зяблика, мы уже неделю скрывались и готовились к записи. И я не рассчитывал, что дурацкие проблемы возникнут с самого утра.
Из продажи исчезла магнитофонная лента. В магазине «Мелодия» у Пяти углов ее не оказалось. И в «Электроне» на Васильевском острове было хоть шаром покати. Как будто во всем Ленинграде пленка разом исчезла с прилавков. Оставался шанс случайно набрести на последние завалявшиеся запасы в магазинах каких-нибудь отдаленных районов. Но я не мог наудачу весь день мотаться из конца в конец огромного города. Важно было успеть сделать несколько дел и не влипнуть ни в какую историю.
Продавцы, которых я уговаривал продать пару бобин из-под полы, только пожимали плечами. Я так и не понял: действительно нет завоза пленки во всем Питере или идет какой-нибудь скрытый милицейский рейд, и они боятся продавать из-под прилавка?
