Журнал «Новый мир» - Новый мир. № 2, 2004
Столь же преждевременно констатировать, что с «расползанием» России и всевластием региональных баронов покончено раз и навсегда. В этой связи вполне правомерен вопрос, а чем же, собственно, политика второго российского президента коренным образом отличается от предшествующей и насколько вообще оправданны региональные инновации последних двух лет. «Центр снова стал проводить политику кнута и пряника», — констатирует аналитик Фонда Карнеги Андрей Рябов. «Накануне выборов центру было невыгодно ссориться с губернаторами-долгожителями, которые обладают наибольшим электоральным ресурсом», — делает вывод эксперт Центра политических технологий Борис Макаренко. Что-то слышится родное в долгих песнях ямщика. Разве не подобного рода оценки и комментарии исходили из уст политологов в ельцинские «годы мрачные, глухие», когда никто не задумывался об укреплении вертикали власти, а уж тем более о «равноудаленности» и невозможности жить по понятиям? Как видим, несмотря на победоносную риторику, наше государство не слишком приблизилось к правовому регулированию отношений Центра и регионов. Все те же пресловутые «понятия», все та же политическая целесообразность.
Другими словами, решение Конституционного суда развернуло ситуацию в обратном направлении. Предоставив дополнительные преференции региональным баронам, российская власть вернулась на путь укрепления авторитарного правления республиканских и областных элит, усиление этнократического принципа верховенства «титульных наций» и «коренного населения».
Но самое печальное другое. Решение Конституционного суда отчетливо продемонстрировало слабость высшей государственной власти в стране и ее неэффективность. Спрашивается, зачем было создавать дополнительные бюрократические надстройки в виде семи армий федеральных представителей, инспекторов, советников и консультантов? Зачем тратить такие огромные бюджетные средства на содержание аппаратов полпредов (фактически избыточных информационно-аналитических служб), освещающих разные неблаговидные дела региональных владык? Не проще ли организовать процедуру их цивилизованной ротации? Стоило ли превращать верхнюю палату парламента в, по сути дела, назначаемый, а не избираемый орган с низкой степенью легитимности лишь для того, чтобы не обидеть бывших глав республик, краев и областей, дав им по синекуре в новом «Сенате»? Зачем тратились немалые деньги на проведение многочисленных форумов и «круглых столов» по поискам новых кадров для России, если отныне все сколько-нибудь способные, мыслящие по-новому кадры будут надолго отрезаны старыми властными элитами от принятия управленческих решений? Увы, мы в очередной раз произвели имитацию деятельности вместо самой деятельности.
Здесь следует сказать и о Чечне, без сомнения, самом проблемном регионе России. Эволюция «чеченской политики» Путина проходит в рамках логики все того же «поствертикального периода»: тот же акцент на политическую целесообразность и правовой партикуляризм.
Во время своего визита в Грозный накануне «исторического референдума» по Конституции тогдашний глава кремлевской администрации Александр Волошин сообщил о необходимости заключения Договора о разграничении полномочий между федеральным Центром и Чечней. «По России мы стараемся сократить количество таких договоров. Но Чечня — это особый случай». А ведь период «укрепления вертикали» начинался с критики договорной практики как порождения ельцинской политики суверенизации. «Особость» Чечни, необходимость отличного от других субъектов правового регулирования — эти тезисы озвучены как президентом («самая широкая автономия»), так и другими представителями кремлевской администрации (Владислав Сурков). В течение двух лет созданные президентом аппараты его полномочных представителей в образованных семи федеральных округах вели работу по исправлению положений в региональных Конституциях и Уставах, противоречащих статьям и положениям общероссийского Основного закона. В центре внимания президентских назначенцев было обеспечение изъятия из Основных законов российских субъектов конструкции «суверенитет». Башкирия была вынуждена заменить понятие «суверенитет» на «государственность», а вокруг права Татарстана сохранить в своем Основном законе данную юридическую конструкцию Центр и республиканские власти ведут сложные правовые дискуссии (положение о «суверенитете» Татарстана опротестовано российской Генпрокуратурой в Верховных судах России и Татарстана). В выносимой же на референдум Конституции Чечни в статье 1 черным по белому прописан ранее столь неприемлемый для путинского Кремля суверенитет. «Суверенитет Чеченской Республики выражается в обладании всей полнотой власти (законодательной, исполнительной и судебной) вне пределов ведения Российской Федерации и полномочий по предметам совместного ведения Российской Федерации и Чеченской Республики и является неотъемлемым качественным свойством Чеченской Республики (курсив мой. — С. М.)». Эта же статья вместе с тем содержит положение о Чечне как составной части России, однако еще в июне 2000 года (в период «укрепления вертикали») Конституционный суд России постановил, что слово «суверенитет» не может относиться к субъектам Российской Федерации. Даже «ограниченный суверенитет» не может быть прерогативой республик в составе России. Таким образом, налицо двойной стандарт в правовом обеспечении региональной политики.
Но и «суверенитетом» юридические противоречия вынесенной на референдум Конституции Чечни не ограничиваются. В статьях 29 и 30 вводится понятие «граждане Чеченской Республики». Между тем не кто иной, как сам президент Владимир Путин, в 2002 году подписал новый федеральный закон «О гражданстве РФ», который не предусматривает для россиян никакого иного гражданства, кроме российского. На понятие «граждане Чеченской Республики», думается, стоило бы обратить особое внимание. Выше мы уже писали о том, что проблема беженцев 1991–1994 годов из Чечни оказалась вне поля зрения и российских политиков, и российских экспертов. Не является ли в данном случае конструкция «граждане Чеченской Республики» закамуфлированным юридическим закреплением нынешней, сложившейся в результате неудачной попытки суверенизации Чечни этнодемографической ситуации?
При беспрецедентном административном давлении Конституция Чечни принята, в соответствии с ней избран (при помощи того же административного ресурса) ее новый глава — Ахмад Кадыров. И что же? «Войска — это проблема. Пребывание войск — нарушение всех норм и законов», — заявляет вовсе не лидер ичкерийских сепаратистов, а легитимный президент Чечни, якобы пророссийский политик. Добавим сюда требования Кадырова об освобождении от налогов, создании оффшорной зоны, передаче властных рычагов на места, то есть фактически его, Кадырова, представителям. Не следует забывать и о разработанном главой Чечни проекте Договора о разграничении полномочий между Грозным и Москвой. Текст проекта предусматривает среди прочего и республиканскую эмиссию, и открытие международных представительств Чечни за пределами России. Так, может быть, поспешил глава России «закрывать» последнюю территориальную проблему нашего государства?
На фоне «чеченского прорыва» в тени остались последние инициативы Кремля по не менее проблемному Дагестану. Речь идет о введении института президентства в этой республике и отказе от коллегиальной формы правления. Ради чего? Ради благородной цели правовой унификации. Странное объяснение. В соседней Чечне Кремль целенаправленно насаждает правовой партикуляризм. То есть такая политика проводится в республике с наиболее мощным сепаратистским и, чего греха таить, антироссийским потенциалом. В Дагестане же, не поддавшемся на сепаратистские и радикал-исламистские посулы и не раз доказавшем свою приверженность Российской Федерации (чего стоят события 1999 года!), правовые особенности тамошней политической системы становятся кремлевским «технологам» костью в горле. Справедливо, что Госсовет сохраняет лишь видимость коллегиального управления республикой, являясь, по сути, официальным прикрытием власти его председателя М. Магомедова. Но именно эта видимость во многом позволила избежать в Дагестане 90-х годов полномасштабных этнических конфликтов и дробления этой республики по этнонациональным «квартирам». Сомнительно, что на сегодняшнем этапе прямые президентские выборы, которые, зная нравы кремлевских технологов, надо думать, пройдут с административным давлением в пользу М. Магомедова, принесут политическую стабильность Дагестану. Исчезнет видимость коллегиальности, и не станет ли это причиной разрушения хрупкого этнического паритета?
Инициативы Кремля в «поствертикальный период» показали, что извечная традиция российской власти не думать о перспективах и не видеть дальше завтрашнего дня, к сожалению, не канула в Лету. К чему приводит отсутствие процедуры цивилизованной ротации управленческих кадров, хорошо известно. Во-первых, власть перестает адекватно оценивать обстановку. Единственно возможными видами аналитики в такой ситуации становятся победные реляции и славословия в адрес первых лиц. Во-вторых, способные молодые и по-хорошему честолюбивые кадры, не видя никакой возможности легитимными способами войти во власть, находят себе применение в других нишах — криминал, политический экстрим и разные виды антигосударственной деятельности. В лучшем случае — эмиграция (внешняя или внутренняя — второй вопрос). Не отсюда ли «беспочвенность» и антипатриотизм нашей интеллигенции — кто, как не власть предержащая, формирует «беспочвенную» и зараженную антигосударственными взглядами интеллигенцию?
