Пол Остер - Сансет Парк
Сколько у тебя есть вариантов?
Много в Слоуп Парк, не так много в Сансет Парк.
Но Сансет Парк дешевле, то есть Сансет Парк — лучше.
Сколько ты сможешь заплатить за рент?
Насколько возможно.
Я проверю наши списки после обеда и скажу тебе, что у нас есть.
Но, может, ты устала от Сансет Парк. Если ты хочешь перебраться в другое место, у меня нет с этим никаких проблем. Пока я смогу оплачивать мою половину, где угодно — пойдет.
Дорогая Алис…
Что?
Я и не знала, что ты хочешь разделить жилье.
А ты?
В принципе, да, но что-то произошло, и я теперь размышляю о другом.
О другом?
Об одном другом.
О?
Его зовут Бенджамин Самуэлс, и он спросил меня, если бы я хотела переехать к нему.
Ты чертенок. Как долго это длится?
Пару месяцев.
Пару месяцев? Ты сошла с ума? Пару месяцев, и ты ничего мне не рассказывала.
Я не была уверена, что рассказывать. Я думала, это может быть просто ради секса, и выгорит раньше, чем стоит об этом рассказывать. Но, похоже, все становится больше. Слишком большим для меня, чтобы я не попробовала, я так думаю.
Ты в него влюбилась?
Я не знаю. Но я схожу с ума по нему, это я точно знаю. И секс просто прекрасен.
Кто он?
Он.
Что за он?
Он с лета двух тысячного.
Тот человек, от которого ты забеременела?
Юноша, от которого я забеременела.
Вот так, история в конце концов…
Ему было шестнадцать, а мне двадцать. Сейчас ему двадцать пять, а мне двадцать девять. Те четыре года разницы между нами не так важны, как были тогда.
Боже. Я думала, что отец, но никогда, что сын.
Вот поэтому я не хочу об этом разговаривать. Он был слишком молод, и я не хотела причинять ему неприятностей.
Он так и не узнал, что случилось?
Не тогда, нет, и не сейчас. Нет смысла рассказывать ему, разве есть?
Двадцать пять лет. И чего он добился?
Не так уж много. У него тоскливая работа, и у него не настолько светлая голова. Но он обожает меня, Алис, и никто никогда не относился ко мне так. Мы любимся во время обеда каждый день в его квартире на Пятой Стрит. Я от него выворачиваюсь наизнанку. Я падаю в обморок, когда он касается меня. Я никак не могу насытиться его телом. Я чувствую, я могу сойти с ума, и, когда я просыпаюсь утром, я понимаю — я счастлива, я счастливее, чем когда-либо была долгое-долгое время.
Пусть тебе будет хорошо, Эл.
Да, пусть будет. Кто бы мог подумать об этом?
МАЙЛС ХЕЛЛЕР
В субботу, второго мая, он читает в утренних газетах, что умер Джек Лорке в возрасте восьмидесяти пяти лет. Короткий некролог перечисляет три его чудесных бегства от неминуемой смерти — погибшие друзья-соратники на поле боя в Арденнах, разбившийся аэроплан после войны, автобус перевернувшийся в овраг — но это неполная статья, поверхностная статья, которая проскальзывает по заурядной карьере игрока команд бейсбольной главной лиги Джайантс и Филлис, и в ней есть лишь одна деталь биографии, которая неизвестна Майлсу: в самой известной игре двадцатого века, в последней игре за звание чемпиона Национальной Лиги между Доджерс и Джайантс в 1951 году Дон Мюллер, правый филдер Джайантс, сломал себе лодыжку, когда скользил по земле к третьей базе, и если бы Джайантс сравняли бы счет, то они бы прошли в финал Мировой Серии, и Лорке в следующем иннинге должен был бы играть вместо Мюллера, но Бранка бросил свой питч, Томсон отбил этот питч, и игра закончилась прежде, чем Лорке смог запечатлеть свое имя на табло. Молодой Уилли Мэйс готовится к выходу на поле, Лаки Лорке разогревается на замену Мюллера, и в это время Томсон выбивает последний питч сезона за пределы левой стены стадиона, и Джайантс завоевали приз, Джайантс завоевали приз. В некрологе ничего не говорится о частной жизни Джека "Лаки" Лорке, ни единого слова о женитьбе или детях или внуках, ничего о людях, которых он любил, или людях, которые его любили, лишь скучный и ненужный факт, что святой покровитель счастливой судьбы работал охранником в компании Локхид после того, как ушел из бейсбола.
В то же самое мгновение, как он заканчивает читать некролог, он звонит в квартиру на Даунинг Стрит, чтобы поговорить со своим отцом о смерти человека, которого они так часто обсуждали в их годы счастливой судьбы, в годы, когда никто не знал о дорогах в Беркшайрс, в те года, когда никто не был еще погребен и никто не скрылся; и его отец, конечно, прочел газету за своим утренним кофе и знает об уходе из жизни Лаки. Плохое время, говорит его отец. Сначала — Херб Скор в ноябре, затем — Марк Фидрич в апреле, а теперь — это. Майлс говорит, что он сожалеет, потому что они никогда не написали письма Джеку Лорке, чтобы рассказать тому, какой важной фигурой он был в их семье, и его отец говорит, да, глупо, что они этого не сделали, почему они не подумали об этом раньше? Майлс отвечает, возможно, из-за того, что они предполагали — их покровитель будет жить вечно, и его отец смеется, говоря, что Джек Лорке не был бессмертным, лишь счастливчиком, и, пусть они считали его своим святым покровителем, но при этом не надо забывать, что святые тоже умирают.
Худшее сейчас позади. Осталось лишь двадцать дней до выхода из так называемой тюрьмы, затем — возвращение во Флориду, пока Пилар не закончит школу, и после этого — вновь Нью Йорк, где они проведут начало лета в поисках жилья. К их изумлению его отец предложил им остаться с ним на Даунинг Стрит до тех пор, пока они не найдут квартиру для себя, что означает — Пилар не должна провести ни одной ночи в доме в Сансет Парк, которого она начала бояться еще до того, как посыпались требования суда. Сколько еще осталось времени, пока не придут копы, чтобы выбросить их из дома? Алис и Эллен уже решились на выезд, и хоть Бинг пришел в ярость, когда они объявили о своем решении за ужином два дня тому назад, они не поменяли своих намерений, и Майлс считает их положение вполне понятным. Они съезжают, как только Эллен найдет для Алис замену по ее финансам, что, скорее всего, случится в середине следующей недели, и если бы его обстоятельства были похожи на них, он бы тоже съехал. Только двадцать дней, однако, и пока он не может оставить Бинга в одиночестве, не сейчас, когда все распадается на части, не сейчас, когда Бинг отчаянно нуждается в его присутствии здесь, и потому он решает остаться здесь до двадцать второго и надеется, что ни один полицейский не покажется здесь до этого времени.
Ему нужны эти двадцать дней, но он их не получит. Он получает день и ночь второго, день и ночь третьего и раннее утро четвертого дня — раздается громкий стук во входную дверь. Майлс просыпается от сна в своей спальне на первом этаже за кухней, и как только он отходит от сна и одевает свою одежду, становится ясно — в дом вторглись. Он слышит череду тяжелых шагов, бегущих по лестнице вверх, он слышит гневные крики Бинга во весь его голос (Уберите на хуй ваши руки от меня!), он слышит визг Алис на кого-то, чтобы оставили в покое ее компьютер, и он слышит, как кричат копы (Чисто! Чисто!), сколько их — он не знает, ему кажется, что двое, но может быть и трое, и когда он открывает дверь своей комнаты, проходит кухню и выходит в прихожий зал, суматоха наверху переходит в оглушающий ор. Он смотрит направо, видит открытую входную дверь и в ней — Эллен, которая стоит на веранде с рукой, закрывающей ее рот, ее глаза широко открыты от страха, ужаса; и затем он смотрит налево, вверх по лестнице, на верху которой он видит Алис, она старается вырваться из рук огромного копа, и там же, наверху, он видит и Бинга с наручниками на запястьях, и второй огромный коп держит его за волосы и бьет его дубинкой по спине; и в тот самый момент, как он решает выбежать из дома, он видит, как первый огромный коп толкает Алис с лестницы вниз, и Алис падает вниз, ударившись головой о деревянные ступени, и тот огромный коп сбегает вниз по лестнице; и прежде, чем Майлс начинает понимать, что делать, он бьет того огромного копа в челюсть кулаком, и коп падает на пол от удара, Майлс поворачивается, выбегает из дома, находит Эллен, стоящую на веранде, хватает ее правую руку, стаскивает ее с наружных ступенек, и они убегают вдвоем.
Вход на кладбище Гринвуд — рядом за углом, и туда они направляются, не зная, преследуют ли их или нет, но Майлс думает, что если было два копа в доме, а не три, тогда один коп станет помогать другому, и, значит, никто не гонится за ними. Все равно, они бегут пока могут бежать, и когда Эллен начинает задыхаться, и у нее больше нет сил для бега, они падают на траву передохнуть, вытягиваясь спинами о могильный камень некоего Чарльза Эверетта Брауна, 1858–1927. Рука Майлса ужасно болит, и он боится, что она сломана. Эллен хочет повести его в травмпункт, чтобы сделать рентгеновский снимок, но Майлс говорит, нет, слишком опасно, он должен пока скрываться. Он атаковал полицейского, а это — преступление, серьезное нарушение, и, хорошо бы, челюсть этой сволочи была бы сломана, и, пусть нет никаких сожалений о том, что вмазал по лицу кого-то, кто мог сбросить женщину вниз по лестнице, Алис Бергстром, не кого-нибудь другую, нет вопросов — у него проблема, самая худшая проблема из всех раннее бывших.
