Дорис Лессинг - Великие мечты
В шестьдесят пятом году Джил помирилась с родителями и поступила в Лондонскую школу экономики, «чтобы быть со своими друзьями». Она сказала, что никогда не забудет, как доброта Ленноксов спасла ей жизнь.
— Без вас я бы пропала.
Впоследствии о Джил доходили сведения, что она погрузилась в гущу новой волны в политике; ее часто видели с Джонни и его товарищами.
Так и прошло четыре года. Наступило лето 1968 года.
Была суббота. Ни Эндрю, ни Сильвия никуда не поехали на каникулы — они занимались. Колин приехал домой и объявил, что собирается писать роман. Юлия сказала (в его отсутствие, но ему передали ее слова):
— Конечно! Любимое занятие всех неудачников!
Таким образом, первое необходимое условие для начинающих писателей — скептицизм со стороны родных и близких — было выполнено. Фрэнсис, однако, старалась держать свое мнение при себе, а Эндрю отшучивался.
Позвонил Джонни — сообщить, что заглянет.
— Готовить нам ничего не нужно, мы будем не голодны.
От такой наглости у Фрэнсис подскочило давление, однако, пока оно приходило в норму, она догадалась, что на самом деле Джонни просто хотел подольститься. Ее заинтриговало это «мы». Он не мог иметь в виду Стеллу, потому что та была в Штатах. Она уехала, чтобы присоединиться к великой битве против последнего оплота дискриминации чернокожего населения на Юге, и прославилась храбростью и организаторскими способностями. Когда срок действия ее визы подошел к концу, американские власти не горели желанием продлевать ее, и поэтому Стелле пришлось срочно выйти замуж за американца. Она позвонила Джонни сказать, что сделала это только из соображений необходимости и что он должен понять: таков ее революционный долг. А как только битва будет выиграна, она вернется. Но потом через Атлантику потекли слухи о том, что этот брак «из соображений необходимости» складывается куда удачнее, чем союз Стеллы с Джонни. По правде говоря, их собственный брак обернулся настоящей катастрофой. Будучи гораздо младше Джонни, Стелла поначалу преклонялась перед ним, но скоро прозрела. И у нее было предостаточно времени на размышления, так как она часто оставалась одна, пока Джонни ораторствовал на митингах или уезжал с делегациями в братские страны.
Джонни и сам бы с удовольствием влился в большую американскую битву, он стремился в Америку как ребенок на праздник, куда его не пригласили. Однако ему отказывали в визе. Джонни давал окружающим понять, что причиной тому его участие в гражданской войне в Испании. Но вскоре закипела и Франция, и он появлялся на всех фронтах, которые упоминались в новостях. И все же события шестьдесят восьмого стали для него холодным душем. Повсюду уже появились новые герои, и их библии тоже были новыми. Джонни пришлось много читать. Он оказался не единственным из «старой гвардии», кто вынужден был освежить в памяти содержание «Манифеста Коммунистической партии». «Да, вот это настоящий революционный труд», — бормотал он, перелистывая страницы.
Во Франции каждого героя сопровождала группа девушек, которые служили ему и спали с ним — все вместе, благодаря новому кирпичику в революционной платформе — сексуальной свободе. При Джонни не состояло ни одной девушки, и дело было не только в том, что он англичанин, но и в его возрасте: он считался стариком. Сотни тысяч активистов, которые принимали участие в уличных сражениях, стычках с полицией, бросании камней, строительстве баррикад, в сексуальных развлечениях, позднее воспринимали 1968 год как блестящую вершину достижений их молодости, но только не Джонни. Он предпочитал вообще не вспоминать о нем.
Видя, что Стелла не собирается к нему возвращаться, Джонни поселился в квартире, которую освободила Филлида, и устроил там нечто вроде коммуны. Там жили революционеры со всего света, молодые мужчины, уклоняющиеся от войны во Вьетнаме, многочисленные гости из Южной Америки. Все африканские политики тоже останавливались у Джонни.
Когда появился Джонни с компанией, то в кухне сразу стало тесно, и те четверо, что ужинали там, почувствовали себя скучными и бесцветными по сравнению с оживленными и жизнерадостными гостями, которые только что побывали на очередном митинге. Товарищ Mo и Джонни смеялись шутке, услышанной там, и товарищ Mo пояснил Фрэнсис, обнимая ее:
— Дэнни Кон-Бендит сказал, что мы не построим социализм до тех пор, пока последний капиталист не будет повешен на кишках последнего бюрократа.
Франклин (Фрэнсис не сразу узнала этого крупного молодого человека в хорошем костюме) сказал чернокожему товарищу, пришедшему с ними:
— Это Фрэнсис, я рассказывал вам о ней, она была мне матерью. Это товарищ Мэтью, Фрэнсис. Он наш лидер.
— Считаю за честь познакомиться с вами, — произнес товарищ Мэтью без улыбки, формально, в манере прошлых лет, когда была в моде ленинская суровость (и снова будет, весьма скоро).
Было очевидно, что он смущен и что ему не нравится находиться здесь. Товарищ Мэтью хмуро стоял у стены и даже поглядывал на часы, пока Франклин здоровался с повзрослевшей «детворой». Он встал перед Сильвией, которая поднялась, замялась, но потом раскрыла руки, чтобы обнять его, и он, в ее объятиях, закрыл глаза, а когда открыл, в них стояли слезы.
— Садитесь, — пригласил всех Эндрю и придвинул к столу стулья, составленные вдоль дальней стены.
Товарищ Мэтью сел, все такой же недовольный, и опять посмотрел на часы.
Товарищ Mo, который со времени своего последнего визита к Ленноксам успел съездить в Китай и благословить Культурную революцию, теперь читал лекции в университетах мира, рассказывая о ее пользе для Китая и всего человечества. Он тоже сел и потянулся к хлебу.
Франклин пояснил Фрэнсис:
— Товарищ Мэтью мой кузен.
— Мы из одного племени, — поправил его старший товарищ.
— Да, но это звучит несколько отстало, — сказал Франклин, явно напуганный тем, что противоречит самому вождю.
— Я понимаю, что кузен — наиболее близкий по значению английский термин для описания наших родственных отношений.
Все гости расселись, за исключением Джонни. Он обратился к сыновьям:
— Вы слышали, как Дэнни Кон-Бендит только что сказал…
Его слова чуть было не вызвали у товарища Mo новый приступ хохота, и Фрэнсис решила вмешаться:
— Спасибо, мы это поняли с первого раза. Бедный мальчик, у него было такое тяжелое детство. Отец немец, мать француженка… отсутствие денег… он был ребенком военного времени… мать растила детей одна.
Да, Фрэнсис определенно делала это намеренно, пусть и с самой невинной улыбкой, и сначала Эндрю, потом Колин засмеялись, а Джонни недовольно заметил:
— Боюсь, моя жена никогда не могла даже приблизиться к пониманию политики.
— Твоя бывшая жена, — уточнила Фрэнсис, — причем не единственная.
— А это мои сыновья, — пояснил Джонни товарищу Мэтью.
Эндрю взял свой стакан с вином и опустошил его, а Колин сказал:
— Да, выпала нам такая честь.
Трое чернокожих гостей смутились, но затем товарищ Mo, который путешествовал по миру уже лет десять или около того, добродушно засмеялся:
— Моя жена тоже винит меня во всех грехах. Она не понимает, что общее дело должно быть превыше семейных обязательств.
— Интересно, она хоть иногда видит вас? — спросила Фрэнсис.
— И рада ли она, если все-таки видит? — добавил Колин.
Товарищ Mo пристально вгляделся в Колина, но увидел лишь улыбающееся лицо.
— Все дело в моих детях, — покачал головой товарищ Mo. — Это так тяжело для меня… когда я приезжаю, то едва узнаю их.
Тем временем Сильвия варила кофе и ставила на стол кекс и печенье. По лицам гостей было видно, что они рассчитывали на большее. И, как приходилось ей делать до этого десятки раз, Фрэнсис достала из холодильника все, что там было, включая остатки ужина, и выставила на стол.
— Да садись же, — сказала она Джонни.
Он с достоинством уселся и стал накладывать себе еду.
— Ты не спрашиваешь, как дела у Филлиды, — сказала Сильвия. — Не интересуешься, как дела у моей матери.
— Да, — поддержала ее Фрэнсис, — я тоже обратила внимание.
— Как раз собирался спросить об этом, — нашелся Джонни.
Франклин перевел разговор на другую тему:
— Когда Джонни сказал, что сегодня вечером собирается к вам, я не мог упустить такой случай. Я никогда не забуду, как вы были добры ко мне.
— Ты ездил домой? — спросила Фрэнсис. — В университет ты, как я понимаю, не поступал.
— Я поступил в университет жизни, — ответил Франклин.
Джонни сказал:
— Фрэнсис, у чернокожих политических лидеров не спрашивают, чем они занимаются. Даже ты должна понимать это.
— Да, — согласился товарищ Мэтью, — сейчас такое время, что подобные вопросы лучше не задавать. — Потом он сказал: — Товарищ Джонни, не забывайте, через час я выступаю на митинге.
