Сергей Антонов - Поддубенские частушки. Первая должность. Дело было в Пенькове
Она забралась в кузов, села на первую скамейку, на самый краешек и сразу увидела, что Матвей пробирается к ней. Она крикнула: «Витька, садись сюда!»— и прижала ладонью соседнее место. Проворный Витька-плугарь не заставил себя ждать, и между Тоней и Матвеем оказалось надежное заграждение.
Так бы, наверное, и поехали, если бы не дедушка Глечиков. Когда все уселись, из избы вышел Иван Саввич, открыл кабину и оказал:
— Вылезай, дед.
— Почему — вылезай? — спросил из кабинки Глечиков.
— Сейчас едем.
— А я не задерживаю.
— Да ты что? — Иван Саввич удивился. — Полезай на свое место.
— А это твое место? Купленное? — опросил дедушка. Иван Саввич до того удивился, что забыл даже рассердиться.
— Ты председатель, а я, значит, по-твоему, никудышный? — продолжал дедушка.
— Что с тобой? — растерянно спросил Иван Саввич, отступая на шаг.
— А ничего. Если бы имел ко мне уважение, мог бы сам предложить. Садись, мол, дедушка, в кабинку…
— Да я…
— А ты не догадался. Значит, приходится тебя силком учить. Поехали. — И дедушка захлопнул дверцу.
Иван Саввич оглянулся на Василия Васильевича, пожал плечами и полез в кузов.
— Витька, освободи место! — сказал он тихо, но свирепо.
Витька пересел назад, люди на передней скамейке двинулись плотнее, и Тоня почувствовала теплый бок Матвея.
Когда проезжали по шаткому мосту, Иван Саввич вспомнил разговор с Василием Васильевичем и пробурчал, что непонятно, какую пользу могут приносить плохие мостики.
— А вот какую, — откликнулся Матвей. — Подходит, к примеру, посевная или другой сезон, когда в колхозы набегают всякие уполномоченные из района, советники и прочие крикуны — скороспелые специалисты по молоку да картошке… Так он, Василий Васильевич, загодя все мосты на своих дорогах приводит в негодность. Так что к ним самый легковесный уполномоченный, и тот ехать не решается… Никто им не мешает, работают — чин чинарем, со сроками управляются и государство не обижают…
— Ишь ты, какой анархист… — проговорил ошеломленный Иван Саввич. — А как же сами-то они? Как в район ездят? На базар? За горючим?
— Так ведь мостик наладить — пустяки. Сгоняет машины, куда ему надо, и снова настил порушит. Ведь он, Василий Васильевич, на войне служил в саперных войсках и приводил в негодность мосты на виду у противника.
Разговаривая с Иваном Саввичем, Матвей будто невзначай обнял Тоню за талию. Ей показалось это неприличным, и тихонько, чтобы никто не заметил, она попыталась отцепить его руку.
Матвей глядел в сторону и молчал, но, несмотря на усилия Тони, упрямая рука его крепко и плотно лежала на ее пояснице, и Тоне казалось, что он слышит, как колотится ее сердце.
— Не надо, — сказала она шепотом. — Пусти.
— Что не надо? — оглушительно громко спросил Матвей.
Тоня вздрогнула и сбросила его руку.
— Что ты ко мне все время вяжешься? — продолжал Матвей все тем же оглушительно-громким голосом. — Ребята, что она ко мне вяжется?
И любопытная Шурочка и Иван Саввич — все стали оборачиваться.
Ошеломленная Тоня не знала, что делать, что говорить.
— Витька, пересаживайся к ней, — сказал Матвей. — Ну ее к шутам, — И он полез через скамейку.
До самого Пенькова пунцовая от стыда Тоня не могла поднять глаз на людей.
Глава тринадцатая
Холодное воспитание
В декабре ударяли свирепые морозы. Хозяйки топили по два раза на день. Молоко в бидонах превращалось в иглистый лед.
Вечером в избе у секретаря комсомольской организации Лени Войкова собралось бюро с активом. Добиться созыва всех комсомольцев из трех деревень почти никогда не удавалось, и многие серьезные вопросы приходилось решать на собраниях неполного состава. Такие собрания и назывались: «Бюро с активом».
Изба была небольшая, но другого места не нашлось. В клубе не топили, а в конторе Евсей Евсеевич готовил материалы к годовому отчету и никого туда не пускал.
Некоторых комсомольцев Тоня увидела здесь первый раз. Из Кирилловна пришли две молоденькие, пугливые учительницы. Они сели в углу и до самого конца сообщения Лени проверяли тетрадки. Пришла Шурочка-счетовод, и ее сразу засадили писать протокол. Доярки собрались почти все — и комсомолки и некомсомолки. Пришла и Лариса, но пользы от нее никакой не было. Она завела с Ленькиной бабкой разговор про эмалированные кастрюли, и унять ее никто не мог.
Собрание было посвящено вопросам животноводства. Леня обрисовал угрожающее положение с кормами, довел до сведения, что сена не хватит и до марта. Несмотря на это, имеются случаи плохого хранения фуража, порчи его, пропажи при перевозке. Был случай скармливания гнилой картошки, и Зорька перестала жевать жвачку. По поручению правления, Леня призвал комсомольцев взять шефство над хранением фуража, не допускать перерасхода кормов и включиться в вывозку дробины с пивоваренного завода.
Кончить Лене не дали.
— Обеспечьте подвесную дорогу, как в «Новом пути», тогда и не станут корма пропадать! — зашумели доярки.
— Обеспечьте нормальную кормокухню, тогда и cпрашивайте!
— И так работаем от темна до темна, ведрами воду в гору таскаем, а тут еще за дробиной ездить!
— А в «Новом пути» водопровод, и доят два раза в день.
Леня постучал по столу карандашом, потом книгой, потом сел и стал дожидаться, когда шум утихнет.
— Надо же! — сказала Лариса. — Только народ растравили. И зачем было в «Новый путь» ездить? А все — Тонька!
— Можно мне? — сказала Тоня. Шум постепенно утих.
— Не знаю, может быть, и напрасно мы ездили в «Новый путь», — сказала она, — но я не жалею, что мы там побывали. В «Новом пути» главное богатство не фермы, не подвесные дороги. Там люди свое дело глубоко понимают. Все — и рядовая свинарка и даже мальчишка — все понимают. А у нас что? Вот Уткин рассыпал сульфат аммония. Так он не то что не знал, зачем это нужно, а даже не верил, что от его работы будет какая-нибудь польза. Сыплет и прохожих конфузится. Разве так можно? Возьмем доярок. Вот вы коров кормите, а не понимаете, отчего Зорька жвачку прекратила. Не от картошки она прекратила, а оттого, что солома мелко порезана…
— А мы виноваты? Пускай нас на курсы направят.
— Всех мы на курсы отправить не можем. Надо здесь, на месте, учиться, поднимать свою культуру.
— Какая тут культура — ни кино, ни танцев…
— Я сейчас не про танцы говорю. Вы слышали, наверное, говорят: культура труда, культура производства… Вот Лариса, наверное, тоже читала про культуру поведения, а сама разговаривает на посторонние темы… Она бы тоже должна понять…
— Где уж нам понять! — откликнулась Лариса. — Заладила: «культура, культура…» А где нам этой культуры набираться? В клубе стекла побиты, крыша дырявая, дров нет — там, наверно, уж и портреты носы отморозили. Хоть бы портреты пожалели! Надо же! В лесу живем, а дров нету. Ты бы вот на пивоваренный завод съездила, в общежитие, поглядела бы, как там рабочие живут, Молодые ребята, а грамотней наших пеньковских мужиков. У них там и Дом культуры, и журналы на каждую комнату, и шашки, и радио, и кино чуть не каждый день. А у нас нет ничего. Почему это? Что нам, меньше ихнего понимать надо? Вот, гляди, сама: у них на заводе парень стоит возле одной машины, а нам за лето самое малое возле десятка разных машин приходится толкаться. Там у них парень одну работу исполняет, а у нас и сев, и косьба, и молотьба, и еще сто разных дел наберется. Рабочий в цеху, под крышей, а у нас — поля да луга: то зной, то дождик — ко всему надо приноровиться. Возле рабочего всегда инженер и мастер, а тебя, бывает, на ферме целый день не видать. Да что толковать! Вы только агитируете, а клуб как был дырявый, так и стоит дырявый.
— Я разговаривала с Иваном Саввичем, — сказала Тоня. — И еще буду говорить. Только мне одной ничего не сделать. У него отсталые настроения.
— У Ивана Саввича на гуашь денег не выпросишь, — вставил Леня.
— И кроме того, нельзя вовсе перечеркивать нашу культурную работу, — продолжала Тоня. — У нас все-таки бывают лекции.
— Это Димка-то говорит лекции? — подхватила Лариса. — Подумаешь, культура! У него вся культура в портфеле. В портфеле привезет, в портфеле увезет. А сам — дурак дураком. Мой Матвей и то против него профессор.
— Конечно, Морозов способный человек — никто не отрицает, — согласилась Тоня. — Поэтому и жалко, что у него нет самого элементарного кругозора.
— Это не твоя забота, — сказала Лариса. — Будет у тебя мужик — его и обсуждай. А со своим мужиком я сама разберусь. Помощниц мне не требуется.
— Не мужик, а муж, — поправила Тоня. — Говорить «мужик» некрасиво.
