Тим Уинтон - Музыка грязи
– Сегодня особый случай, – провозглашает он, ставя лампу рядом в грязь.
– На что ты там наткнулся?
– Да гребаная гитара.
– Моя, – говорит Аксель.
– Любит побренчать, – говорит Мензис. – Но горюет. Не может ничего сыграть, она расстроена. Это его убивает. Ужас.
Аксель идет к хижине и возвращается с дешевой корейской гитарой, которая сплошь покрыта мучнистой росой, но все еще блестит от потрескавшегося на солнце лака. Он двумя руками протягивает гитару Фоксу, а тот ставит ее на ботинок и крутит за гриф. Он прижимает гитару к своей пропотевшей рубашке и быстро настраивает. Струны стали пушистыми от коррозии. В его пальцах появляется странное ощущение непорочности.
– Играй, – говорит Аксель.
– Э…
Аксель и Мензис выжидающе смотрят на него с открытыми лицами, полными надежды.
– Какую музыку хотите? – спрашивает он.
– «Слим Дасти», – объявляет мальчик.
Фокс играет «Пивную без пива», а они подпевают, и слова, кажется, совсем не те. Ему все равно; он ненавидит эту песню. Но они продолжают тихо напевать, присев на корточки, их глаза задушевно прикрыты, а в небе вспыхивают молнии. Когда песня кончается, Аксель испускает глубокий вздох.
Все молчат. Фокс еще подстраивает гитару и начинает наигрывать скорбную ирландскую мелодию, просто чтобы заполнить тишину, чтобы скрыть, что разволновался. Начало мелодии тянется, как резина, но потом музыка овладевает им. Он берет аккорды и чувствует, что его начинает отпускать, когда он ощущает наросты ржавчины под пальцами, когда понимает, что мелодия с каждым новым аккордом как бы предлагает сделать ее еще изысканнее; и когда он завершает круг, он не может остановиться, ему приходится продолжать, на этот раз гораздо увереннее, сплетая еще более сложный гобелен. Чувство уходит, но он никак не может остановиться. Он переходит к регтайму в той же тональности, просто чтобы сменить ритм. Сам того не желая, он несколько раз пробегает пальцами по струнам, и это согревает и расслабляет мышцы. Струны похожи на проволоку. И все же он склоняется над гитарой и сплетает звуки. Запястье с непривычки покалывает, но ему все равно удается играть стройное вибрато. Жестяной, игрушечный тон гитары звенит у него в груди. Музыка. И она никого не ранит.
Он останавливается, когда мальчик встает и идет в хижину из веток.
– Он в порядке?
– Не может играть. Немножко застыдился, понимаешь ли.
– Я не хотел…
– Любит он побренчать. Ты его научи.
– Но я уйду утром, – говорит Фокс.
– Это жалко.
У Фокса появляется идея, и он настраивает инструмент на ре-диез. Пробует сначала в миноре, но чувствует, что это будет звучать слишком скорбно. Он пробует в мажоре и бренчит на гитаре одной рукой.
– Аксель?
– Он не выйдет, Лю.
– Аксель. Я настроил так, что ты сможешь сыграть этот аккорд, видишь?
Гитара звенит.
– Смотри! Одной рукой. Только положи палец сюда и… слушай. Это соль. Просто. Вверх-вниз. Даже держи ты в свободной руке бутылку – и то получится. Аксель!
Мальчик не выходит. Фокс пожимает плечами и кладет гитару на землю. Она звенит ре-мажором, и Мензис заговорщически улыбается.
– Эта земля, – бормочет Фокс. – Это собственность станции?
– Национальный парк.
– Вон что.
– И аборигенская земля тоже. Но целиком из боксита. Из которого алюминий, знаешь?
– Боксит?
– Все передрались. И аборигены тоже. Те парни с этими. Юристы. Ужас.
– И что, по-твоему, случится?
Мензис пожимает плечами.
– Да выгонят нас раньше или позже. Или парень из перерабатывающей, или парень из правительства, или скотовод. Или абориген. Именно.
– Не понимаю.
– Вот именно так. Абориген в костюме. С бумажками в руках. Вполне может быть.
Отдаленный раскат грома разносится над верхушками деревьев.
– Ты потерялся, Лю?
– Нет еще.
– И куда ты идешь?
– Туда, где тихо.
Мензис в сомнении трясет головой. Начинает накрапывать дождь. Они ложатся спать. Фокс разворачивает спальник под брезентовым навесом и слушает судорожную скороговорку дождя.
…Ночью он просыпается оттого, что Аксель склонился над ним.
– Ты неправильный человек? – спрашивает он испуганным шепотом.
– Неправильный? Нет. Я… я просто парень, Аксель.
– Возьми мою вундалу. За музыку. Хорошо?
– А?
– Пойдешь на веслах отсюда мимо Видъяльгура, туда. Найдешь тех людей.
– Хорошо.
– Полетишь. Как я, да? Во сне я лечу. Лечу в море. В Дуругу.
– Дуругу?
– Это острова. Далеко. Куда идут дьюару. Прошлые люди, дьюару, духовные люди.
Фокс пытается понять его.
– Аксель, – бормочет мальчик, поглаживая голую грудь. – Ось. Колесо вертится на мне.
И долго после того, как ушел мальчик, Фокс лежит, думая о горячей убежденности Акселя, что он что-то значит, что он центр чего-то, даже если Фокс или он сам не могут понять, что это могло бы быть. Чудесное заблуждение. Фокс завидует ему. Нельзя ему не завидовать, когда колесо все время переезжает тебя. Поэтому-то ты и убегаешь, выбираешься из-под него, чтобы остаться в живых.
* * *– Ты хоть знаешь, куда едешь? – спрашивает Мензис утром, когда Фокс собирается взвалить рюкзак на плечи.
Аксель исчез; его почерневшие лепешки лежат на крышке котелка.
Фокс разворачивает карту и показывает Мензису архипелаг, раскинувшийся вдоль залива. Он хочет обойти изгиб побережья, пока не приблизится к самому большому острову, который отделен от материка узким проливом. Он пока не придумал, как его пересечь. У него есть мачете, так что, может быть, ему удастся сделать плот.
Мензис поджимает губы.
– Хм. Аксель, наверное, уже это знает. Точно. Он сказал, что собирается дать тебе лодку. Читает твои мысли, Лю.
– У него правда есть лодка?
– Или ты пойдешь черт-те куда. А потом что? Поплывешь? Бери его лодку. Подарок за музыку, понимаешь ли. Здесь, на черном пляже. Жди высокой воды. Греби через пролив. Все будет нормально. Правильная лодка, Лю. Хорошая. Но слушай. Видишь эту землю? – говорит он, показывая на западную оконечность залива. – Не ходи туда, ладно?
– Что там?
– Места. Прячутся от тебя. Не для тебя.
– Тайные, ты хочешь сказать? – спрашивает Фокс. – Священные?
Мензис смотрит в сторону.
– А вы? – спрашивает Фокс. – Ты и Аксель. Вы туда ходите?
Мензис качает головой.
– Мы – люди вундъят. Потерянный народ. Мы не ходим туда. Из уважения. Понимаешь? Уважение.
– Понимаю. Я не пойду туда. Но сюда, – спрашивает Фокс, показывая на остров на карте, – сюда мне можно пойти?
– Сюда можно, – говорит Мензис. – Эта вот лодка… Ты везучий.
– Да.
– Иногда мне кажется, Аксель не такой уж и сумасшедший. Может, он мечтал о тебе раньше, знаешь, видел тебя во сне. Еще до лодки, знаешь, он видел сон и сказал мне про него. Маленькая голубая лодка пришла с моря. Мы идем на тот черный пляж, и, черт меня дери, – говорит он со смехом, – там она и есть. Бьется о скалы. Каноэ. Весла и все такое! Ха!
Фокс улыбается и поворачивается всем корпусом, чтобы сориентироваться по карте. Он слышит звон гитары, прежде чем Аксель, улыбаясь, выходит на площадку. Улыбка его гаснет. Инструмент со звоном падает на землю. Мальчик подбегает, хватает карту и швыряет ее в угли костра. Фокс удивленно вскрикивает. Бумага воспламеняется с нежным «хлоп», и Аксель снова смотрит ему в лицо, требуя другие карты – все, что у него есть. Фокс обращается к Мензису, и тот советует отдать их. Мальчик дрожит от ярости. Его глаза ужасны, их желтоватые белки уставились Фоксу прямо в лицо. Фоксу ничего не остается, как только вытащить карты и смотреть, как они горят.
– Чертовы ублюдки, – бормочет мальчик, стоя над пламенем.
– Черт, – говорит Фокс. – Он их разодрал.
– У него на них зуб, – говорит Мензис. – Просто болезнь какая-то с картами. Не стоит его слишком винить. Он считает, они всасывают в себя мир. Нельзя винить черного, который не любит карты, Лю.
– Иди по земле, – говорит мальчик уже почти спокойно. – Не по карте.
– И что, черт возьми, это должно значить?
Мензис пожимает плечами. Потом улыбается:
– Значит – осторожнее, не потеряйся.
Весь день Фокс пробирается через залитые водой гряды к морю, в ужасе от того, что у него больше нет карт. Может, это и к лучшему, решает он наконец. Еще один сожженный мост. Это толкает тебя вперед.
И часа не проходит, как он слышит треск и понимает, что сломал конец удилища. Теперь оно ни к чему не годно. На Фокса это почти никак не действует.
С длинной каменной седловины он видит, как залив зажигается в неожиданно проглянувшем солнечном свете; а на расстоянии поднимаются из молочнобирюзовой воды острова. За спиной ничего не осталось, ничего; теперь все впереди.
Как раз на закате он приходит на крохотный пляж с черной галькой. Он осматривает скалы и заросли, ища лодку. Насекомые роятся у его лодыжек, и он начинает думать, уж не сыграли ли Мензис с Акселем с ним шутку. Но в последнем свете дня под сплетенными лозами он находит потрепанный морской каяк, залепленный наклейками и логотипами какой-то географической экспедиции. Он сделан из искусственного материала, но, по-видимому, прочен. Весло привязано к корпусу, и в ящичках он находит острогу, небольшой якорь и моток старого нейлонового каната.
