Джеймс Болдуин - Современная американская повесть
— Ну и другие думают, как ты, можешь спорить на что хочешь, — сказал Бёртон. — Не проспоришь — проверено. Ты же видел — у старшины тоже пистолет, кроме винтовки. И у старика Пендера.
— У сержанта Пендера пистолет с той войны.
— Какая разница? У него есть. И у всех есть, кто сумел достать. А почему бы мне не иметь, если достану? Сам знаешь, Маст, за кем охотятся их офицеры — за командирами отделений и офицерами. Нам опасней, чем вам, рядовым. Я бы мог тебе завернуть, что отвечаю за людей и всякую такую ерунду, и притом не наврал бы. Но не это главное. Главное — что я хочу уцелеть на войне, не меньше тебя и всех остальных.
— И поэтому ты хочешь купить у меня мой шанс на спасение?
— Конечно, если удастся. Учти, такую цену, как я, тебе здесь никто не предложит.
— Ага, ладно. А что со мной будет, когда пойдем в бой?
— Что ты, Маст, наша часть, может, вообще не пойдет в бой. Может, всю войну здесь просидим, будем сторожить этот остров. Теперь-то ясно, что японцы вряд ли здесь высадятся. А коли так, коли мы здесь останемся, ну что же — я прогадал, ты выгадал, только и всего. Без риска игры не бывает.
— Ничего себе, игра, — удрученно сказал Маст.
— А если рота и пойдет в бой, это еще не значит, что ты тоже пойдешь. С твоим образованием, — сказал Бёртон. — Со средней школой ты спокойно можешь попасть в канцелярию или вообще устроиться писарем — хоть в отделе личного состава, хоть в другой какой тыловой службе. Тебе только захотеть.
— Ага, это мне все говорят. Все, кому нужен мой пистолет. Не хочу я в тыловую службу. Я не трус.
— А может, там ты принесешь больше пользы.
— Плевать мне на пользу. Я не трус. Испугаться я могу, но я не трус.
— Ну, дело твое. По-моему, это глупо. Отказываться от теплого места. А все-таки, — продолжал Бёртон, — ты от моего предложения не отмахивайся. Я тебе дело говорю. Да ты знаешь, что мы там сами себе готовим? Местные нам каждый день привозят шницели. Бифштексы — через день. И виски у нас водится. Не думай, я тебе выгодное дело предлагаю.
— Да. Это я знаю, — удрученно согласился Маст.
— Подумай как следует, — сказал Бёртон. — Не торопись решать. Я знаю, тут решение принять тяжело. Я попозже подойду.
Он встал с камня, где они оба сидели, кивнул и пошел прочь. Но через несколько шагов обернулся.
— Ты не думай, я долго думал, пока решился сделать тебе предложение. И я не считаю, что оно плохое или нечестное. Иначе я не предлагал бы.
В спокойном взгляде Бёртона была чуть ли не мольба, но Маст настолько погрузился в свои горестные переживания, что еле-еле ответил.
— Ага. Наверно. Ладно, я тебе скажу.
Ничего больше не добавив, словно он знал, что это и просьбу его не подкрепит, и на ответ не повлияет, Бёртон повернулся и пошел дальше. Маст смотрел ему в спину и сердито думал, что Бёртон не имел права взваливать на него такое решение. С тех пор как пистолет вернулся от Винстока, мысли о нем, заботы о нем требовали все больше и больше времени, внимания, сил. Почти все, что он делал или говорил, так или иначе было связано с пистолетом, с охраной его. А теперь свалилось еще и это.
Маст сердился, поэтому без труда убедил себя, что Бёртон сильно упал в его глазах, и он радостно ухватился за эту мысль, чтобы подкрепить свою решимость и негодование. Его же командир, которого он уважал и почитал! Пусть Бёртон не прибег к силе или принуждению, он все равно совершил преступление против морали, потому что использовал свою должность в корыстных целях. И этого Маст ему не простит, даже если ничего не скажет.
А с другой стороны — дорожное охранение; оно ждало его, оно его соблазняло. Масту ужасно хотелось туда попасть. И удержала его только твердая моральная решимость: не вступать в сделку с Бёртоном, не лишать какого-то ни в чем не повинного беднягу места в охранении.
Он дал ответ Бёртону на другой день во время обеда; высокий сержант только выслушал его и молча кивнул.
— Я так понимаю, по-другому в охранение мне не попасть? — спросил Маст.
— Нет, — подтвердил Бёртон. — Я тебе сказал. Если я кого и освобожу, то уж постараюсь, чтобы не тебя прислали на его место. Но если ты передумаешь, учти — предложение остается. Полторы сотни я отложил, тратить и проигрывать не собираюсь. Пистолет мне позарез нужен. Помни: если захочешь, уговор остается в силе.
Так что Масту пришлось теперь жить еще и с этой ношей, и она отнюдь не облегчала жизнь. Каждый день, за одной, за другой ли работой, Маста грызла печальная мысль, что он мог бы пойти в охранение и жить в относительной роскоши, стоит только передумать и продать пистолет.
Глава 8
По иронии судьбы, пожалуй, самые приятные дни за всю службу на Гавайях Маст пережил благодаря тому, что Бёртон отказался взять его в охранение, иначе как за пистолет. Вернее, некоторые из этих дней были приятными. Потому что его пистолет и тут подвергся опасности.
Через несколько дней после того, как было организовано дорожное охранение, стратеги-планировщики из Гавайского командования обнаружили — во всяком случае, решили прикрыть — еще одну прореху в своих оборонительных рубежах по хребту Кулау, который заканчивался скалой на мысе Макапу. Они вспомнили о малоизвестном и труднодоступном месте в нескольких километрах от побережья, так называемом перевале Маркони. По существу, это была всего лишь маленькая впадина в основной цепи, мелкая седловина, но оказалось, что благодаря выветриванию и обвалам ее можно преодолеть с крутой стороны — со стороны Канеохе. На тактических учениях в 1940 году это доказал отборный пехотный отряд, причем без единой потери и травмы. Перевал Маркони был единственным проходом в горах на участке между Макапу и знаменитым Пали, где хребет загибался на север и уже не представлял такой угрозы городу; поэтому было решено поставить там заслон — четырех человек с двумя пулеметами; предполагалось, что два пулемета и несколько ящиков гранат остановят на перевале любые силы противника. Людей решили взять из роты Маста, потому что ее участок побережья был ближе всего к перевалу; а командир роты, прикинув свои материальные возможности, решил взять людей с Макапу. Одним из них был Маст.
Макапу, такой привычный со всеми его неудобствами, сильно изменился за те несколько педель, что существовало дорожное охранение. После инспекционной поездки штабное начальство решило, что эта позиция укреплена недостаточными силами, и командиру роты приказали усилить ее еще полувзводом. Эти два отделения, говорилось в приказе, взять из ротного резерва у бухты Ханаума. Таким образом, Макапу чуть-чуть омолодился с прибытием двух крайне недовольных отделений, которым вовсе не улыбалось сменить тишину и морские купания в бухте на ветра и грозы и беспалаточное житье на камнях мыса. Самой-то позиции это было на пользу, но угнетенный Маст видел только одно: явились еще девятнадцать человек (во всех отделениях был некомплект), которые постараются освободить его от пистолета.
Но что было еще важнее — по крайней мере для солдат, — ротный воспользовался инспекцией, чтобы показать высокому начальству; в каких условиях вот уже два месяца живут его люди. В результате недели через две словно нехотя стали приезжать грузовики со штабелями сырых шпунтованных досок, штабелями пятидесятки, бочонками гвоздей, мешками цемента, с бумагой, варом и молотками. Маст среди многих прочих неожиданно для себя стал осваивать на практике плотницкое ремесло. К общему удивлению, на Макапу оказалось несколько настоящих плотников, почему-то вырядившихся пехотинцами. А старый сержант Пендер за двадцать восемь лет службы успел обучиться и этому делу, и десятку других. Его поставили над бывшими плотниками, плотникам дали помощь, и люди на Макапу начали сами строить жилье, которого никто не удосужился для них построить. Когда пришел приказ об охранении перевала Маркони, уже были вкопаны «стулья» — бочонки из-под гвоздей, залитые бетоном, — настелены балки и лаги, поставлены стойки, уложены стропила и кое-где принялись за обшивку.
Молодого лейтенанта, который пришел от полевого телефона с этим приказом и намеревался лично отобрать людей, сержант Пендер ловко оттер: он вышел из двери барака, где работал, вынул изо рта гвозди, задумчиво промокнул седую голову, потом выкликнул капрала Фондриера, заместителя Бёртона по отделению. Бёртон охранял шоссе, отделение его все равно распалось, Потом он проорал фамилии трех самых неспособных к плотницкому делу — а дела этого оставалось хоть отбавляй, — снова взял гвозди в рот и пошел работать. Одним из названных был Маст. Другим — О’Брайен. Третьим был высокий худой южанин по фамилии Грейс. Так образовалось историческое первое охранение перевала Маркони.
Грузовик забрал их, и с полным снаряжением они явились к старшине на КП. Ротный, которого они и в мирное-то время слышали раз в три месяца, если сами не просились на прием, лично объяснил им задание, лично показал на карте, где им сидеть и по каким тактическим-стратегическим причинам. Все, что им нужно, уже готовят, сказал он. Так что сейчас им остается только подождать. Ротный не сумел сказать им точно, сколько они там просидят, но по его расчетам выходило — недельку, дней десять. (На самом деле они просидели больше двух недель и почти все подъели, но никто не ворчал.) Потом ротный продолжил, что он просил людей отборных, и знает, что они свое дело знают. Агитировать он их не будет, а скажет только, что они действуют по своему усмотрению, что начальства над ними нет, что Гавайское командование с них глаз не сводит и что он на них надеется. Он ласково улыбнулся: он извиняется, но его правда ждут дела. После этого они лениво прогуливались по роще, выходили на обрывчик, облокачивались на ограду, глядели в море, сосредоточенно скупали все конфеты, имевшиеся у обслуги КП, которая могла посылать деньги с кухонным грузовиком, ездившим в другую половину роты, городскую половину. Раздобыть виски им не удалось. Все четверо очень расположились к ротному. Какой он душевный и сколько потратил на них драгоценного времени. Они решили для него постараться. А виски на КП не то чтобы не было — они знали, что за одни только деньги никто с ним не расстанется.
